Вивисекция
с естественнонаучной, медицинской и нравственной точек зрения

Профессор П.Ферстер

Посвящается XII -му интернациональному конгрессу
Покровительства Животным
Перевод с немецкого
Цена 50 коп.
Чистый доход от издания поступает в пользу О-ва Покровительства Животным

Санкт-Петербург, 1898
Склад издания в книжном магазине О.Н.Поповой
С.-Пб., Невский, 54
Обложка и титул печатан в типографии А.Пороховщикова. С.-Пб, Бассейная, 3, а текст печатан в типографии И.Н.Скороходова. Надеждинская, 43.

© Восстановление текста, корректура, набор: Центр защиты прав животных "Вита".
Москва, 2008

«Достаточно и этих примеров для характеристики приемов вивисекции; боюсь, что их набралось слишком много.

И если те, которые не потеряли здравого человеческого смысла, в груди которых не угасло чувство, которые сохранили понимание истины, уважение к правам других, сострадание к чуждой боли, восприимчивость к красоте и симметрии в природе; если они при виде подобных жестокостей и наглых фокусов, возмущающих нравственное чувство, воскликнут с негодованием: «Возможно ли, чтобы люди доходили до подобной жестокости!»; если они в своем справедливом гневе воскликнут: «Раздавить нечестивых!» и пожелают содействовать уничтожению такого позорного пятна на человечестве, – то вивисекторы ответят им насмешками, презрением и оскорблениями, станут оправдываться в своих преступлениях или трусливыми, ложными уверениями смягчать свою вину.

Так, например, защитники вивисекции говорят, что вивисекторы – гуманные, образованные люди, которые делают опыты по необходимости, без особенной охоты и любви к ним, для блага людей и животных; без их исследований наука не могла бы идти вперед, а человечество погибло бы; гуманностью приходится жертвовать ради сохранения человечества; свобода науки не должна быть ограничена, и простым смертным нельзя вмешиваться в дела посвященных, которые в данном пункте действуют единогласно.

Далее они говорят, что будто бы число оперируемых животных не так велико; с животными обращаются по возможности гуманно; их усыпляют и лишают чувствительности, и непосредственно после опыта умерщвляют; жестокость вивисекции оправдывается ее пользой для науки; злоупотребления же предотвращаются правительственными указами, по примеру Госслеровских узаконений в Пруссии.

Все эти возражения исходят или со стороны невежд, или лицемеров. Это лишь фразы и фейерверка, рассчитанный на то, чтобы успокоить легковерных глупцов или буржуа, не желающих ломать голову над своим соучастием в подобных прегрешениях против Бога и природы, против людей и животных, против справедливости и любви; рассчитанные на то, чтобы утешить соучастников, укрепить их и поддержать в суеверии, чтобы не лишиться поддержки государства и ученых, чтобы поддержать колеблющийся трон гнилой, ложной науки. Произносящие эти речи пересмеиваются между собой за спиной легковерных слушателей, подобно римским авгурам.

Дорогу истине! Рассмотрим же подробнее эти ложные основания.

Говорят, что вивисекторы – гуманные и образованные люди, и что они в своих опытах не переходят за границу необходимого. О понятии «необходимого» поговорим впоследствии, потому что в нем лежит центр тяжести всего вопроса. Что же касается «образования и гуманности» вышеупомянутых господ, то могу сослаться на приведенные примеры. Эти примеры являются обвинениями против них самих или против их товарищей и не заключают в себе никаких попыток к ограничению мучительных пыток вивисекции. Молчанием, извинениями, недомолвками, скрыванием настоящей истины такие защитники вивисекции являются соучастниками всех подобных преступлений. Наиболее же свободные, то есть, свободные от угрызений совести и потому «наиболее образованные» члены этой корпорации доставляют им внутреннее удовлетворение и наслаждение и не стоят им никакой душевной борьбы. Привычка вырабатывать в них способность чувствовать радость при виде мучений или, по меньшей мере, полное равнодушие. Ссылаясь на вышеупомянутые примеры, я приведу еще некоторые, подтверждающие мою мысль.

Гольц в Страсбурге находил забаву в движениях собаки, лишенной мозга и сохранившей, несмотря на это, жизнь.

Проф. Герман убеждает, что все опыты обуславливаются задачами науки («Вопрос вивисекции», стр. 25).

И в этом пункте сходятся все вивисекторы.

Проф. Цион, автор известной «Методики физиологических экспериментов и вивисекций» (Гизен и Петербург, 1876 г.), говорит на 15 стр. своего труда:

«Настоящий вивисектор должен приступать к затруднительной вивисекции с таким же радостным волнением наслаждением, с каким хирург приступает к трудной операции, от которой он ждет необычайного успеха. Кто боится вивисецировать живое животное, кто мирится с вивисекцией как с неприятной и печальной необходимостью, тот никогда не будет художником в этой области. Кто не способен в течение целых часов с радостным напряжением чувства следить за нервным волокном, чуть видимым простым глазом, до его разветвления, кто не испытывает наслаждения в то время, как отделяет и изолирует его от соседних волокон и подвергает электрическому раздражению, или в то время, как глубоко во внутренностях перевязывает и перерезает совершенно невидимый сосуд, доступный лишь чувству осязания, тот лишен данных, чтобы сделаться удачным вивисектором».

Проф. Клод Бернар («Введение к изучению экспериментальной физиологии», стр. 180) говорит нечто подобное:

«Физиолог – не обыденный человек, это ученый, увлеченный научной идеей и всецело охваченный ею. Он не слышит болевых криков животных, он не видит пролитой им крови. Перед ним носятся идеи и организмы, скрывающие от него тайны, которыми он стремится овладеть».

Д-р Ем. Клейн сообщал в английской королевской комиссии, что он не чувствует ни малейшего сострадания к животным, которых подвергает вивисекции; что он никогда не употребляет наркотических средств, даже при самых ужасных опытах, разве только для собственного облегчения, чтобы заглушить вой животного, или для собственной же безопасности. Клейн доказывал, что он никогда не хлороформировал маленьких собак, потому что они не могли укусить его; больших же хлороформировал, потому что боялся их укушения. На специальные расспросы неверующих членов комиссии он еще раз подтвердил только что высказанное; по его словам, вивисектор волен делать со своими животными все, что хочет, и что таковое мнение разделяют и прочие физиологи.

Не мудрено, что английская комиссия пришла к следующему знаменательному выводу на основании этого и подобных ему свидетельств: «Несомненно, что самые знаменитые физиологи отличаются отсутствием гуманности».

Проф. Мантегацца из Флоренции, о котором я уже говорил («Физиология боли» и «Влияние болевых ощущений на дыхании», Флоренция, 1880 г.), признается:

«Эти опыты я производил с большим удовольствием и громадным терпением в течение целого года».

Такова гуманность вивисекторов. Их можно назвать, выражаясь словами графа Зедтвица, «людьми со свихнувшимся умом, обглоданной совестью и тупым сердцем».

Другие вивисекторы трусливо и нечестно опровергают эти факты; их уверения ложны, будто бы лишь ничтожное число животных подвергается вивисекции, что животные не испытывают ужасных мучений; что обращение с животными гуманное, что их лишают чувствительности посредством наркоза и убивают вскоре после опыта. Тут, что ни слово, то ложь. Вышеприведенные факты доказывают ложь и трусость подобных утверждений.

Что касается наркотических средств, делающих животных нечувствительными к боли, то применение их очень ограниченное. Во-первых, они легко убивают мелких животных, например, кроликов, мышей, морских свинок, щенят. Далее они парализуют деятельность нервной системы и мешают точным наблюдениям. Наконец, наркотическое средство, употребленное в достаточной дозе, действует не более 10 минут, тогда как опыты продолжаются целыми часами, днями, даже неделями. Следовательно, безболезненная вивисекция немыслима. Наркотизация животных существует лишь для отвода глаз: это завеса гуманности научной пытки животных.

Цель исследований состоит собственно в том, чтобы сделать жертву беззащитной, не лишая ее чувствительности. Это доказывается частым применением ужасного яда – кураре, который не усыпляет, а парализует движения, т.е., действуя на двигательные нервы, сохраняет чувствительные, так что животные являются живыми мертвецами. Жизнь при этом поддерживается искусственным дыханием, чем вызываются ускоренное дыхание и судороги, доведенные до столбняка.

«Разве возможно применять хлороформ, – спрашивает английский хирург Чарльз Белль-Тейлор, – к собакам, которых гоняли взад и вперед по длинному коридору, доведя их до переутомления? Возможно ли хлороформировать животных, заключенных в машину пыток, подвергаемых всевозможным мучениям, чтобы убедиться в том, как велика интенсивность боли, вызывающая смерть без серьезных поранений? Возможно ли хлороформировать собаку, запеченную в печи до смерти и раздавленную в машине силой воздушного давления, так что тело ее стало твердым, как чурбан, а мозг мягким, как сметана? Возможно ли хлороформировать собаку, подвергнутую сильному электрическому току, причем температура ее поднимается до 112, и она, обложенная льдом, умирает после ужасных пыток, буквально сваренная в собственном соку? Возможно ли хлороформировать собаку, которую топят в возвращают к жизни поочередно, которую душат и которой снова возвращают дыхание, чтобы задушить, или обкладывают льдом, пока она застынет, и снова возвращают к жизни и экспериментируют другими опытами, или которую доводят до голодной смерти, совершенно лишая пищи и питья, или доводят до смерти прививкой всякого рода ужасных заразных болезней? Зачем хлороформируют собак, погружаемых в кипяток и оставляемых в живых, или облитых скипидаром и обожженных, или лишенных одной половины мозга или шкуры, содранной живьем?»⁷

Вивисекция допускается и применяется, яко бы «для блага человечества»! Иначе человечество погибло бы! Однако человечество жило и прогрессировало целые столетия, переживало великие времена, выдвинуло великих людей и великие мысли без всякой вивисекции. И неужели своим существованием ныне она обязана ужасам этих пыток?

Для блага человечества! Допустим на минуту, что вивисекции мы обязаны нашим животным благосостоянием и отчасти познанием природы, что она содействует прогрессу человечества в этом отношении. Но не более ли значителен вред, который она приносит, с одной стороны, людям, заглушая в них совесть, уступая торжество пользы над правом, эгоизму над любовью! Сколько душевных мук доставляет вивисекция тем, которые узнали об ней, и которым она нарушила навсегда душевный покой! Чуткие, высоко развитые натуры страдают при мысли о пытках, причиняемых невинным животным, и о громадной вине человечества; вина одних падает на все человечество, если только она не будет искуплена борьбой против научного разврата.⁸ Граф Зедтвиц откровенно высказался: «Признаюсь, что мои юношеские идеалы, которые я стремился сохранить возможно дольше, сильно потускнели после знакомства с ужасами вивисекции, и что моя жизнерадостность значительно поубавилась; я не считал людей, в особенности, из образованного класса, способными на подобное скотство. С душевным содроганием я думаю о том, в какую бездну увлекают человечество подобные руководители науки.⁹

Под этими чувствами и мыслями гр. Зедтвица подпишутся многие. Исчезнет жизнерадостность, нарушится душевный покой. А человек продолжает накоплять одну вину за другой и катится в бездну по наклонной плоскости безумного эгоизма и ослепления.

Рискуя быть осмеянными «эмпириками», я указываю на необходимость искупления вины, которую на себя взвалило безжалостное человечество. Тот, кто творил подобные преступления или поддерживал, оправдывал, допускал их, едва ли спокойно расстанется с миром. Я не говорю о телесных муках – но разве душевные муки, например, раскаяние, менее энергичны? В этом заключается возмездие.

Однако оставим эти трансцендентальные, выходящие за пределы нашего мира рассуждения и вернемся на землю.

«Для блага человечества!» Какого человечества? Очевидно, не всего человечества. Познакомившись с пытками вивисекции, люди с радостью откажутся от великих – в действительности, ничтожных – преимуществ пытки животных, чтобы не быть соучастниками преступления. Чем шире распространятся знания по этому вопросу, тем больше станет противников вивисекции, совершаемой во имя «блага человечества». Человечество имеет право голоса там, где речь идет о его благе. Человечество лучше и разумнее своих ученых и заучившихся представителей.

Народ и истинно образованные люди осуждают вивисекцию; ее сторонниками являются врачи и ученые, которые в качестве обвиняемых не могут быть судьями в собственном деле. В Цюрихе треть народа (17207 против 39476 голосов) высказались за запрещение вивисекции и проект правительства. В лагере противников вивисекции находятся лучшие люди всех сословий и званий, всевозможных партий и направлений. Число их возрастет с распространением сведений о пытках вивисекции. Но нам, противникам вивисекции, недостает ревностных пропагандистов нашего дела; духовенство, призванное служить делам милосердия, к сожалению, не примыкает к ним, за редкими исключениями.

В Америке вопрос о вивисекции подробно исследован комиссией American Humane Society. Ею были разосланы запросы к людям, стоящим на высоких ступенях общественной лестницы, к выдающимся врачам, писателям, духовным, редакторам, с просьбой высказаться по вопросу о вивисекции.

Получено 2086 ответов, из них 1753 голосов высказалось против неограниченной вивисекции и 281 за нее; 52 ответа оказались неопределенными и уклончивыми. Наибольшее значение имеют в данном случае мнения рвачей, и эти ответы поразительны: из числа 1239 врачей, пославших ответы, 207 врачей высказалось в пользу запрещения вивисекции, и 968 – за ее ограничение. Духовенство целиком высказалось против «неограниченной вивисекции»; из числа 125 писателей 121 и из 235 учителей 201 были того же мнения. Остальные 34 учителя и 4 писателей стояли за полную свободу вивисекции.

Пойдем далее. Можно ли доверять врачам из среды приверженцев вивисекции?

«Влияние таких вещей на характер людей, призванных лучить и помогать, едва ли может быть благотворным. Врач с полным равнодушием причиняющий боль животному, потеряет всякой сострадание к больным людям. А между тем сочувствие – один из способов духовного воздействия врача на пациентов. Врач привыкает видеть в больных только материал для своих физиологических наблюдений и изысканий и постарается эксплуатировать его, насколько возможно».¹⁰

Только один смысл можно придать словам «для блага человечества». Вивисекторы видят в людях перл творения и надеются прославиться массой наблюдений и измерений. Весь мир смотрит с удивлением на их сообщения6 товарищи по профессии одобряют или оспаривают их – и то, и другое одинаково служит к прославлению – филистеры образования падают ниц перед наукой и преклоняются ей, – блаженны верующие и не мыслящие – министры просвещения раздают им личности и отличия, чтобы они могли продолжать на счет простого народа свои инквизиторские опыты.

Но душевно эти люди гибнут. Несмотря на все знание и полузнание, они теряют облик настоящего человека и становятся полулюдьми. Тут применима поговорка «Наши знания несовершенны».

Нам советуют заняться вообще делами покровительства животных, вивисекцию же оставить в покое. Бесполезный совет! Желая быть последовательными, мы не должны отступать перед преследованием наиболее худшей из форм животных пыток.

«Всякий, сурово обращающийся с животными, может в свое оправдание сослаться на жестокие опыты с животными, проделываемые образованными людьми науки с разрешения и на счет государства. Кучер, который до смерти бьет свою лошадь, впряженную в тяжелый воз; клоун, дрессирующий своего пуделя пыткой и голоданием; кухарка, сдирающая кожу с живого угря; собиратель жуков, накалывающий жука, не умертвив его предварительно, – все это невинные, сострадательные существа, в сравнении физиологом,¹¹ производящим свои вышеприведенные «душевные опыты».

Теперь мы подошли к корню самого вопроса – к необходимости вивисекции. Если этот пункт окажется существенным, то все наши обвинения рушатся сами собой.

О моральной необходимости не может быть и речи; сами вивисекторы говорят о печальной, неизбежной необходимости. Необходимость эта вызывается поддержанием жизни и требованиями человеческого знания.

Защитники вивисекции говорят: «Животные при наших опытах действительно сильно страдают, и нам тяжело причинять им эти мучения. Мы стараемся, насколько возможно, смягчить эти страдания, но не всегда достигаем нашей цели. Но виноваты ли мы в этом? Вивисекция крайне необходима для науки о жизни и для врачебных целей. Спасение хотя бы одной человеческой жизни важнее погибели сотни животных. Запретите вивисекцию, и мы предоставим вас на волю судьбы. Спасение человечества выше гуманности. Наши жертвы – животные; человек – царь природы и имеет право эксплуатировать их для своих целей; наука может быть иной раз жестокой, если жестокость полезна. В вас говорит чувство, но в данном случае решающий голос принадлежит разуму и ученым. Вам, профанам, бесполезно высказывать свое мнение. Мы признаем полую необходимость вивисекции; наука свободна. Мы обязаны вивисекции громадными успехами медицины и ждем от нее еще больших в будущем. Вивисекция должна сохраниться для блага людей и науки».

Таковы возражения наших противников, высказанные в вежливой форме. Но часто с их уст срываются слова высокомерия и ненависти, столь свойственные фарисеям знания. Тогда нас честят глупцами, реакционерами, и всякое наше вмешательство отвергается с презрением. Тогда нам говорят, что «физиолог имеет право делать со своими (!) животными все, что он хочет» и т.д.

Итак, необходимость принуждает человека пользоваться услугами вивисекции. В этом лежит центр тяжести вопроса. Послушаем же еще раз, чтo говорят обе враждебные друг другу партии. Одна из сторон утверждает: «Человечество подвергается многим болезням, внешним и внутренним воздействиям. В чем найти человеку спасение и помощь; чем предохранить себя от болезни? Человек имеет полное право пользоваться всеми средствами для поддержания своей жизни и лечения своих недугов. Одно из средств – вивисекция. Она дает человеку целебные вещества, которые, введенные в пищеварительные органы и в кровь, предохраняют его от заражения некоторыми болезнями или биохимическим процессом разрушают уже развившуюся болезнь. Следовательно, вивисекция не только полезна, но необходима: без нее человечество погибнет.¹² Борьба за существование побуждает нас к этому, и перед такой необходимостью неуместна ваша мораль. Хищные животные уничтожают себе подобных, – таков закон природы. Он же толкает нас на путь вивисекции; и мы должны подчиняться природе, а не учить ее».

Представители же нового направления в изучении природы и учения о здоровье, приобретающего все большее значение, возражают защитникам вивисекции:

«Ваши мысли – не что иное, как бред или безумие. Вы придумали несуществующую необходимость, и ваша логика хромает: такой необходимостью можно оправдать всякое злое деяние, такой логикой – прикрыть всякую подлость.

Ваше основание ложно, что будто бы природа или творец отяготили людей болезнями и страданиями, как неизбежной необходимостью. За исключением отдельных несчастных случаев, человек является виновником собственного счастья или несчастья: они являются логическим следствием его поступков и ошибок. Болезнь также является результатом нарушения человеком законов природы или правил гигиены. Природа мстит человеку, посылая ему болезни.

Исцеление, спасение заключаются в удалении с ложного пути. Если жизнь неестественна, то и болезнь неестественна, т.е., нежелательна природой, и указываемый вами путь исцеления также неестественен. Он ведет не к уничтожению болезни, но в перемещению ее: она обнаружится в другом месте.

Люди навязали себе одно страдание; вы хотите навязать им другое; к одному злу вы присоединяете другое, к преступлению – другое преступление. Ваше нравственное преступление причиняет страдания невинным и беззащитным животным, находящимся под вашим покровительством, вашим несовершеннолетним братьям и сестрам.¹³ Они должны искупить ваши нарушения законов природы, в их муках вы ищете исцеление. Эти мучения неестественны, не необходимы и увлекают вас все глубже и глубже в бездну телесного и морального преступления. Кровожадность хищных зверей – ничто в сравнении с вашей жаждой мучения животных. Хищные звери жестоки по необходимости. Вы же жестоки сознательно. Вернитесь к природе, и вы выздоровеете. Держитесь ее законов, а не своих предрассудков. Причиняя животным страдания, вы совершаете величайшее преступление против нравственности и справедливости.

Вы утверждаете, что жизнь – не величайшее из благ, и что при известных условиях вам позволено прекращать жизнь животного. Предположим, что вы правы. Но разве вам разрешен утонченный, бессмысленный и бессовестный способ пытки, практикуемый вами? Так освободитесь же от злых дел, которые беспрерывно порождают зло».

Так говорят новаторы, которые нашли в природе источник исцеления для больного, злосчастного человечества. Они, на мой взгляд, правы.

Все, что было сказано относительно людей, применимо и к животным. Уверяют, что вивисекция дает способ лечения и животных. Человек дурно кормит животных, плохо содержит их и удаляет от природы. Животные, находящиеся под жестоким игом человека, излечатся изменением всего строя жизни: все же медицинские опыты над животными терпели до сих пор неудачу. «Царь создания» наложил свое проклятие на все живое: человек со своими мучениями и пытками наносит всюду порчу.

Я не считаю свои суждения слишком резкими. Они подтверждаются опытом и фактами представителей той врачебной науки, которая пользуется полными правами гражданства, громадным законным и духовным влиянием. Но теперь мы наблюдаем некоторую революцию в медицине: вера в полную непогрешимость сменяется все более и более неверием. Если признать, что история человеческого знания – вместе с тем история человеческих заблуждений, то это относится главным образом к медицине. Словом «медицина» можно обозначить выражение истинной врачебной науки и искусства.

«Мы стоим с пустыми руками», –сказал под конец своей обагренной кровью карьеры прославленный французский вивисектор Клод Бернар; в этом же смысле высказывались многие ученые и врачи старой школы. Болезни изучаются, до бесконечности микроскопируют, вивисицируют, демонстрируют, но больные от этого не становятся здоровее, и количество их не уменьшается. Там же, где констатируется улучшение, все зависит от соблюдения правил гигиены и улучшения жизненных условий, но отнюдь не от вивисекторской науки.

Великие мыслители отвергли принцип старой медицины, которое строит все свое учение на «целебных ядах», «целебной сыворотке» или «предохранительной лимфе».

Такое мнение разделяется не одними мыслителями, «профанами», по словам медицинского правоверия, потому что они не обладают надлежащими дипломами и не являются послушными орудиями в руках медицинских учителей. Выдающиеся представители медицины сами высказываются против собственного учения и искусства как против «средневекового метода» и против вивисекции, основного пункта заблуждающейся науки. Ученые эти исходят из наблюдений нормальных жизненный процессов, размышляют над ними и подтверждают свои выводы опытами, если это окажется необходимым; вивисекторы же начинают с опытов, нагромождают наблюдение на наблюдение и приходят либо к противоречивым, либо к отрицательным выводам. Они хотят все видеть, измерить, взвесить; мысль для них – ничто. «Допуская лишь то, чтo они видят, они отучаются, в конце концов, от размышления». Они смешивают понятия «точный» и «экспериментальный». Точность – необходимое условие при всяком наблюдении, но эксперименты по образу и подобию вивисекции являются излишними и сбивают с толку.

И действительно, не бессмысленно ли на основании насильственно разрушенной жизни делать выводы относительно нормальной, на основании искусственно привитой болезни извлекать методы лечения болезни, обусловленной порчей всего организма? Вивисицированное животное подобно испорченной машине: на основании ее работы нельзя судить о деятельности правильно функционирующей машины. Насильственное разрезание, сжигание, раздражение и подобные им мучения, вызывающие сильное возбуждение и раздражение организма, должны быть причислены к явлениям, очень отличающимся от нормальных жизненных процессов. Это напоминает взлом замка, который не умеют открыть. Возможно ли сопоставить искусственное повышение температуры здорового животного с лихорадкой, обусловленного распадением жизненных соков организма, на основании первого наблюдения производить лечение болезни?

Но не погибнет ли наука с уничтожением вивисекции? Конечно, нет. В нашем распоряжении находится лучшее средством. Для уничтожения пыток мы не нуждаемся ни в лабораториях, ни в жестокости, ни в усыпительных средствах, ни в инструментах и машинах. Мы не хотим сделать этот мир адом для Божьих созданий. Наше средство – самое простое. Нам нужно наблюдать то, что совершается ежедневно перед нашими глазами. Нам нужно развить нашу способность наблюдения, наблюдения у постели больного и на свежих трупах, ту чудную способность, которая привела Ньютона к открытию закона всеобщего тяготения, которая открыла нам тайны неба и научила нас определять на целые года вперед пути небесных светил, которой мы в сущности обязаны нашими точными знаниями по физиологии и патологии. Сэр Чарльз Белль говорит в своем труде “The Nervous System of the Human Body”: «Опыты никогда не приводили к открытиям, и на основании новейших трудов по физиологии можно сказать, что вивисекция скорее распространяет заблуждения, нежели подкрепляет правильные выводы, достигнутые другим путем». Д-р Лаборд, профессор физиологии в Париже, говорит: «Первая победа науки в недоступной области нервных окончаний, именно – точное нахождение места афазии (потери языка), была результатом наблюдений у постели больного, и только они (т.е., наблюдения) могли привести к этому блестящему открытию». Это мнение подтверждается словами проф. Шарко: «Единственно верные данные по патологии человеческого мозга добыты анатомически-клиническим методом. Этот метод, – прибавляет он, – состоит в том, что наблюдаемые во время болезни функциональные нарушения приводятся в связь с находимыми после смерти местными повреждениями; этому методу, – подчеркивает он, – обязаны мы всеми теми точными знаниями, которыми мы обладаем по патологии мозга.¹⁴

Знаменитый профессор, д-р Гиртл в Вене, известный врач и ученый, вместе с тем и прекрасный человек, говорит в своем учебнике анатомии (Вена, 1881 г., 15 издание, стр. 20) по поводу современной вивисекции:

«Для образования практических врачей – в чем и состоит главная цель занятия медициной – гораздо полезнее, чтобы физиология занималась людьми, недели лягушками, кроликами и собаками, и имела бы главным образом в виду потребности врача. Пока же этого нет, учащиеся будут избегать физиологии, не видя в ней верной и полезной спутницы практической медицины. Пусть учителя физиологии почаще вспоминают о словах Baco: “vana omnis eruditionis osnettatio, nisi utilem operam secum ducat”, и пусть защитники жестокой и бесполезной вивисекции не забывают, что слова Св. Писания: «Блаженны праведные, иже и скоты милуют» написаны не для одних венских извозчиков; они касаются и некоторых профессоров. То, что наблюдается у живого вивисицированного животного, можно наблюдать и у только что убитого. Тот, кто надеется сделать что-нибудь для науки своими наблюдениями над животными, которых он мучает целыми неделями, пусть работает у себя в тиши кабинета. Следовало бы запретить законом публичные жестокости в присутствии слушателей-учеников. Божественное звание гуманности (divum humanitatis ministerium) врача налагает на него обязанность требовать такого рода запрет. Кто может спокойно смотреть, как профессор вырезает детенышей у самки собаки, привязанной к доске и по очереди держит их перед матерью, которая их с визгом облизывает и грызет дерево доски, – тот должен быть палачом, а не врачом».

Д-р Штраус Дюркгейм говорит следующее: «Ученики ничему не могут научиться при отвратительном методе вивисекции. В организме животных, подвергнутых таким жестоким пыткам, нарушены все нормальные органические отправления. Но вивисекция, подобно заразе, распространяется повсюду: вивисекторы мучают из любопытства, по привычке и из моды».

Проф. д-р Вальденбург также высказывается против выводов из экспериментов над животными (Берлинская клиническая еженедельная газета 1881 г., №2): «Как мало поучительного можно извлечь из экспериментов над животными! В животном и человеческом организме мы имеем дело со столь разнородными силами».

Меткую критику столь распространенного способа вивисекции представляют два изречения выдающегося физиолога и вивисектора, проф. Людвига (умер в Лейпциге). В своей лекции «Научная деятельность в физиологических институтах» (1879, стр. 6) он говорит: «Опыты с живыми животными могут дать правильные выводы лишь в том случае, если животные остаются в полном здравии».

В его статье «Вивисекция перед судом современности» (Gartenlaube, 1879 г., № 25) мы находим следующие слова: «К требованиям осторожности, предъявляемым человеческим чувством, присоединяются требования науки, так как для нее опыты имеют значение лишь при условии полного здоровья экспериментируемого животного. Поэтому следует стремиться к уменьшению повреждения, причиняемого животному».

В другом месте он говорил: «Если мы признаем, что всякое живое существо одарено чувствительностью, то к чувству сострадания должны предоставить полную свободу жизни самому ничтожному червяку. Решение нашей задачи не должно быть всецело предоставлено разуму. Напр приятно сохранить и чувство…» (Еженедельная газета Довса «В новом царстве», 1876 г., №30). Это говорит проф. Людвиг в качестве председателя Лейпцигского Общества покровительства животных, тот самый Людвиг, в институте которого производились в течение целых десятилетий самые ужасные пытки животных.

Из выдающихся иностранных (не немецких) исследователей укажем на следующих.

Английский физиолог Чарльз Белль выражается следующими словами о значении вивисекции: «Вскрытие живых животных скорее служит к закреплению заблуждения, нежели к установлению правильного взгляда, являющемуся при изучению анатомии» (The Nervous System, 2-я часть, стр. 184).

Д-р Роше, член Французской академии, говорит относительно вивисекции: «Неоспоримые, по-видимому, факты, добытые вивисекцией накануне, оказываются часто ложными на следующий же день. За исключением некоторых случаев, вивисекция постоянно приводит к ложным результатам и сама по себе не способна создать что-либо положительное».

Выдающийся из английских вивисекторов, д-р Браун-Секар, заявил, что теория вивисекции о функциях мозга, т.е., о наиболее важной части нервной физиологии (которой почти исключительно занималась вивисекция), составляла целый ряд заблуждений, которые опровергнуты, благодаря клиническим наблюдениям над людьми.

То же самое высказывает французский вивисектор Лонже, и Легаллуа, выдающийся вивисектор, откровенно сознается, что у него получалось столько же разнородных результатов, сколько он производил опытов. Он говорит, что отказался бы от вивисекции с полным сожалением, что пожертвовал ради нее жизнью громадного количества животных и вместе с тем потерял такую массу времени.

Известный французский физиолог Беклар говорит: «Опыты, произведенные над животными, не имеют значения, равносильного патологическим наблюдениям над людьми, вследствие насильственных нарушений в крови и во всем организме».

Наиболее знаменитые из врачей, напр., Нелатон и сэр Виллиам Фергюссон, были того же мнения о вивисекции. Так, Нелатон, знаменитый французский хирург, говорил Клоду Бернару, известному вивисектору, что все системы, основанные на экспериментальной физиологии, ложны, и что можно бы составить удивительную книгу о противоречиях хирургических опытов.

Приведем также важное мнение одного из первых ученых и врачей Англии, д-ра Лаусона Тайта, извлеченное из его прекрасного труда «Бесполезность животной вивисекции в качестве научного метода исследования» (лекция, прочитанная 20 апреля 1882 г. в Бирмингамском Философском обществе). Лаусон Тайт объясняет, что экспериментирование над живыми животными вполне бесполезно для целей преподавания и должно быть запрещено законом. Далее он утверждает, что сохранение этого жестокого метода исследования только задерживает истинный прогресс физиологии, патологии, практической медицины и хирургии. Наука с запрещением вивисекции найдет другие, нравственные пути исследования. Выводы, приписываемые вивисекции, были найдены, помимо ее. Эти утверждения подкрепляет он разбором отдельных научных проблем. Он признает, что его мнение разделяется небольшим числом его коллег, но лишь потому, что его собраться никогда серьезно не задумывались над вопросом: 99 из них принимают положения сотого как вполне доказанные, а этот сотый смотрит на вопрос не с надлежащей точки зрения, которая одна лишь может дать верный ответ не со стороны исторической критики. Затем он прибавляет:

«Надеюсь, что мои объяснения достаточно ясны. Приводя разнообразные упреки, расточаемые по адресу вивисекции, я не могу умолчать о наиболее важном из них, что она оказалась бесполезной и приводит к заблуждению, что ей должен быть положен предел ради пользы истинной науки, чтобы направить деятельность и способности научных исследователей на более верный и правильный путь».

Можно указать также на единогласное мнение английских ветеринаров, высказанное на собиравшемся с 1881 конгрессе в Лондоне: «Английские ветеринары заявляют, что их знания, как теоретические, так и практические, могут изучаться на трупах. Они с великим сожалением относятся к тому факту, что ученики на континенте производят во время своего студенчества практические опыты на живых животных. Настоящий национальный конгресс твердо убежден в том, что подобные операции настолько же жестоки, насколько бесполезны для науки и технических навыков. Мы, члены этого конгресса, убедительно просим и умоляем наших коллег за границей, ввиду того, что операции над трупами доставляют достаточно материала для изучения, как это показано практикой, оставить свои жестокие опыты над живыми животными».

Ветеринары осуждали бесполезность вивисекции с точки зрения ветеринарных наук, но то же самое можно сказать еще в большей степени относительно науки человеческого тела.

Рудольф Вихров в своей речи (1858 г.), посвященной памяти великого анатома, физиолога и естествоиспытателя Иоганна Мюллера, отзывается с великой похвалой и его строго физиологическом методе и полноте фактов. В Мюллере он ценить методическую строгость исследователя, правильность суждения, уверенный тон, полную точность знания. Он изгнал из области органических исследований все мистическое и фантастическое и ввел «точный», единственно правильный естественнонаучный метод. И этот точный ученый был противником вивисекции. Он был, по словам Вихрова, экспериментатором вроде Галлера; он чувствовал отвращение к направлению, которое приняла экспериментальная физиология во Франции в лице Легаллуа и Магенди. Он основывал свое отвращение на неудовлетворительности метода вивисекции и недостаточной убедительности вивисекторов, но в значительной степени оно должно быть приписано его эстетическому чувству. О Рудольфи он говорит: «Этот прекрасный человек высказывает при всяком удобном случае свое отвращение к вивисекции, ко всем гипотезам и плохо веденным физиологическим опытам, так как видел их бесполезность для анатомии. Нельзя не разделять его негодования при виде физиологов, которые мучают животных, стремясь сделать физиологию опытной наукой, и достигают при этом самых ничтожных и несовершенных результатов. Рассматривание внутренностей измученного и изуродованного животного имеет такое же ничтожное значение для науки о жизни, как и рассматривание его внешнего вида». Мюллер, очевидно, разделял эти взгляды Рудольфи и, согласно им, он посвящал себя главным образом наблюдениям, преимущественно анатомическим.

Известный прусский тайный советник медицины, проф. А.Эйленбург писал в своей большой статье (см. «Современность» от 19 апреля 1879 г. следующее.

«Следует отличать количественные и качественные злоупотребления вивисекции. К первым принадлежит бесцельное экспериментирование вопросов, которые не нуждаются в подобном исследовании.

Ревностные адепты науки часто смешивают слово «экспериментальный» и «точный» и самый простой вопрос, возникающий у них в мозгу, решают путем уродования лягушек, кроликов и даже собак. По моему субъективному мнению, не следует допускать некоторых экспериментов, вследствие их жестокости, даже если ими обуславливается значительная научная или практическая польза. Качественные злоупотребления состоят в том, что одни и те же мучительные опыты повторяются над животными чаще того, чем этого требует необходимость. Решение того, чтo в данном случае безусловно необходимо, и чтo бесполезно, лежит на совести господ экспериментаторов. Осмеливаюсь высказать здесь предположение, что начинающие и в экспериментировании относительно неопытные вивисекторы часто злоупотребляют своим правом и преувеличивают значение своих опытов. Между тем, десять исполненных опытов уничтожаются, и десять хороших доказывают не более одного хорошего же. Увлечение статистикой сказывается и в области вивисекции, и в погоне за средними цифрами стремятся к увеличению числа опытов. На мой взгляд, эти притязания исключительно внешней и в действительности неисполняемой «точности» должны быть ограничены во имя чисто нравственных требований современного культурного человечества».

Приведем, наконец, два мнения современных врачей.

Д-р Швенингер говорит: «Фармакологические данные, добытые путем экспериментирования на здоровых животных, утилизируются при лечении больных людей… Нам нужны врачи с человеческими чувствами, которые гуманно исполняют свою задачу, а не палачи с научными предрассудками» («Будущее», VI, № 26).

Д-р Макс Аш, практикующий врач, говорит: «В основе новейших стремлений, направленных к уничтожению патогенных микробов тела посредством сыворотки, лежат новые гипотезы и представления. Не следует увлекаться экспериментами над животными, потому что искусственно вызванная болезнь протекает при совершенно других условиях, нежели это совершается в природе, так что основанные на этом выводы не имеют никакого значения для процессов, совершающихся в человеческом организме» («Будущее», VIII, № 48).

Наш почтенный д-р медицины и философии Гризановский, ученый и мыслитель, друг людей и животных, стоящий головой выше всех ремесленников-вивисекторов, приводит в своих трудах ряд примеров, опровергающих мнение, что вивисекция обязана медицине великими открытиями.

Приведем из его «Краткого вступления к установлению точки зрения в вопросе о вивисекции» следующие места.

Вивисекция будто бы облегчила диагноз некоторых болезней сердца. Объяснением систолического шума движением крови (при недостаточности митральной заслонки) наука обязана Гопе, и Гопе был вивисектор. Но он говорит в своем труде” On the Diseases of the Heart”, стр. 28, что он жил, так сказать, целыми годами в госпитале и наблюдал у постели больного в полном спокойствии ход сердечных болезней. «К объяснению систолического шума посредством обратного движения крови я пришел наблюдением над пациентом Христ. Андерсоном, о котором я знал, что он не страдал никаким пороком семилунарных заслонок» (там же, стр. 76). Причем же тут вивисекция. Однако Магенди не удовольствовался результатами клинического наблюдения. Он наблюдал движения сердца у вскрытых животных и пришел к ложной теории, которую Гопе приписал вивисекции, потому что «я всегда находил, – говорит он, – что у живых животных движения обнаженного сердца столь бурны и судорожны, что ошибки, подобные Магенди, неизбежны».

Такие диагнозы над живыми животными в течение 56 лет не привели ни к каким положительным результатам.

Бесчисленные опыты задушения, сожжения и замораживания, произведенные до настоящего времени, доказали, что собака А может переносить мучения 10 минут, собака Б – 40 минут, кролик В – часа два и кошка Г – три или четыре часа. Результаты этих опытов не имеют никакого значения для людей, потому что эксперименты над кошками не дают никакого материала для выводов относительно собак.

Опыты над установлением заразительности болезней, напр., туберкулеза, холеры, скарлатины и т.д. Само собой разумеется, что опыты в этом отношении над животными не могут дать никакого полезного вывода относительно людей. Только клинические наблюдения привели к предположению о заразительности чахотки между людьми, что подтверждается статистическими данными.

В особенности бессмысленны опыты, которыми стремятся определить влияние лекарств, т.е., ядов. Учение о ядах (токсикология) касается всегда определенного вида, так как всякий яд действует совершенно различно на различных существ. Опий вызывает оцепенение у лягушек; уток, голубей, кур едва можно убить опием (Рингер). Куры переносят вдесятеро большие дозы стрихнина, нежели другие птицы (Рейхерт, Archiv der Annalen, стр. 630). ТО же можно сказать о морских свинках и обезьянах, которые переносят большие дозы. Лошади и обезьяны могут глотать большие дозы белены, кролике и голуби – еще бoльшие. Мыши, козы, овцы, лошади едят омег; петрушка – смертельный яд для попугая. Кролики переносят спорынью; собаки умирают от ничтожнейшей дозы. Дигиталис действует иначе на сердце лягушки и сердце человека. Собаки и лошади переносят большие дозы сурьмы, собаки – большие дозы ртутных препаратов.

Отсюда ясно, что всякий фармакологический опыт, произведенным над животными, абсолютно ничтожен для терапии человека: опытами над животными нельзя определить ни степень ядовитости или целебности лекарства, ни его дозу; значение таких опытов прямо отрицательное, потому что приводит к самым опасным последствиям.

Подобными опытами можно, пожалуй, установить противоядие, да и то, впрочем, с некоторой вероятностью, без определения дозы. Результаты действия и величина дозы определяются только клиническим путем и во многих случаях только путем опытов над собой.

Искусственное воспроизведение болезней. Каждая порода животных имеет свои болезни: болезни животных не возникают сами собой у людей, и наоборот. Это обстоятельство заставляет предполагать совершенно различные физиологические свойства, и это основное различие обуславливает невозможность воспроизведения искусственным образом людских болезней у животных. Вивисекторам никогда не удается воспроизвести картину типических болезней, каковы скарлатина, холера, диабет: они вызывают только отдельные симптомы, местные воспаления, измененные выделения. Воспаление легких, являющееся у животного после вырезания разветвления vagus’а, ничего не имеет общего с пневмонией человека, обусловленной местными влияниями, и временное содержание сахара в моче у собак, трепанированных Бернаром, не имеет ничего общего с сахарной болезнью у человека.

Так как животные имеют иное предрасположение к болезням, а также иначе реагируют на лекарства, то вивисекция не дает никаких оснований ни для распознавания болезней, ни для способа лечения их.

Рерих изучал у животных болезни желчи и ее лечение, но никто не превзошел в этом отношении шотландского профессора Рутерфорда, который испытывает уже десятки лет влияние различных веществ на желчь. Так как печень собаки, измученной голодом и жаждой, сдавливанием и связыванием, ничего не имеет общего с печенью человека, то неудивительно, что Рутерфорд приходит к самым неожиданным выводам. Человек с желчной болезнью не станет употреблять гидрастин, салициловые препараты, соду и т.п. вещества, пока у него есть ревень и т.п. средства. Главное условие при всяком лечении – физиологический покой органа: без этого покоя всякое средство не действительно, при нем – всякое средство излишне.

В таком же положении находятся бесчисленные опыты над алкоголизмом. Свиней поят различными напитками, начиная от коньяка и абсента до сивухи, лишая их при этом пищи до тех пор, пока они не погибают от белой горячки, судорог и припадков бешенства.¹⁵ Но эти опыты над четвероногими жертвами алкоголя нисколько не уменьшают страдания двуногих.

Целый ряд других примеров приводит нам Гризановский в своей прекрасной полемической брошюре «Слово для пояснения вопроса о вивисекции»,¹⁶ направленной против сочинения проф. Гайденгайна в Бреславле «Вивисекция на службе у врачебной науки» (1879 г.) и против покровителя означенного профессора, тогдашнего прусского министра просвещения фон Госслера.

Сообщим одно место из этого сочинения: позднейший отпрыск медицины, бактериология, стремится объяснить все инфекционные (заразные) болезни влиянием бацилл или микробов на вполне здоровый организм или на организм, уже подготовленный к их восприятию. Подобно тому, как мир возник из вращения атомов, так и мы теперь беспрестанно окружены вихрем бактерий, производящим болезни. Удивительно при этом, что все еще существуют высшие организмы, и что они давно не стали жертвами тех малых, повсюду миллионами кишащих запятых и т.п. бактерий. В этом заключается, на мой взгляд, слабый пункт учения, которое и своим бациллам дало вполне подходящее название «вопросительных». Другими словами, вполне правильно естественнонаучное открытие о микроскопически малых существах внесли в медицину для увеличения количеств ее целебных средств, но сделали это вполне неудачно, так как схватили при этом палку за противоположный конец.

Это учение о бактериях Гризановский считает опасным потому, что оно переносит источник всего зла во внешний мир и обещает защитить наше излюбленное «я» всякими курениями и прививками.

«Г-н Гайденгайн говорит об открытиях и теориях господ Клебса, Коха, Давена, Пастера как о Пифагоровых теоремах. Микроб малярии сравнительно довольно безвреден, но едва ли можно сказать то же самое о других культурах микробов, вызывающих заразные болезни. Опыты, произведенные в Берлине над уничтожением туберкулезных бацилл человеческого организма, удовлетворили пациентов еще менее, нежели врачей; против опасности прививки гангрены селезенки сам Пастер предложил основание обществ страхования, и прививки против собачьего бешенства потерпели полное крушение. Если излечение этой болезни – дело пылкого воображения, то искусственно произведенное бешенство, “Rage du laboratoire”, к сожалению, – существующий факт.

Что касается холерных бацилл, то г-н Гайденгайн должен согласиться, что в этой области нет никаких определенных сведений. Нельзя отрицать, что болезненное выделение может при известных условиях вызывать болезнь. Это относится ко всякого рода грязи, и если здоровые выделения – грязь, то болезненные выделения – удвоенная грязь. Клетчатка, образовавшаяся в тонкой кишке холерного больного, может через землю и воздух попасть в пищеварительный канал другого индивидуума и вызвать болезнь; но кислоты желудка не совсем-то дружелюбно встретят нового пришельца; но если бацилла справится с кислотами и попадет в тонкую кишку, то может быть четыре случая: бацилла может остаться индифферентной, она может вызвать какое-нибудь заболевание, она может произвести холеру и быть невинным свидетелем холерного заболевания, обусловленного другими причинами. Чтобы разобраться в этом вопросе, приступили к экспериментальной прививке животных, достигли всеобщего болезненного состояния организма (так как кровеносные и лимфатические сосуды сосуществуют не для того, чтобы принимать пищу извне , и для них здоровая слюна ядовита), но холеры не вызвали. Тем временем, парижский врач проглотил чайную ложку холерных бацилл, без малейшего вреда для здоровья, и д-р Ферран доказал на опыте, что бациллы, подобно всякой грязи, могут вызвать заболевание, не производя специфической холеры. Это единственно интересный пункт из бесчисленного ряда опытов, потому что невозможно предохранить себя от болезни прививкой, которая сама не дает никакой гарантии от вторичного заболевания».¹⁷

«Но целебная сыворотка! Ее значение непоколебимо, и она, результат вивисекции», – говорят защитники вивисекции. В настоящее время пропадает охватившее было многих увлечение сывороткой; против нее раздаются предостерегающие голоса; неудачные опыты – не редкое явление. Допустим даже, что вследствие употребления дифтеритной сыворотки Беринга уменьшилось число смертных случаев, но и это нам кажется недостаточно убедительным. В этом случае речь идет не об излечении болезни, т.е., болезненного предрасположения, но об изменении ее формы, и если одновременно с этим не употреблять других средств, обновляющих и очищающих соки, устраняющих болезненное предрасположение, то болезнь проявится снова и, может быть, еще более опасным образом во внутренних органах.

Одно только положение твердо установлено: нет действия без причины! Так что вливание кровяной сыворотки больного животного не может не оказать в общем вредного влияния на здоровье и жизненную энергию организма; отравление кровью доказывает своей действие, которое ускользает от исследования господ медиков, и о котором они не любят ни слушать, ни говорить. Тут происходит то же самое, что и с пресловутым оспопрививанием: никакой гарантии в будущем, испорченная картина болезни и вред в настоящем или ближайшем будущем.

7. “For Pity’ s Sake”, летучий листок

8. Удачное выражение д-ра медицины Гейденрейха.

9. «Скоморохи вивисекции». 2 издание. Дрезден, Интернациональный союз, стр. 11.

10. Вольф «Человек, животное и вивисекция», стр. 18.

11. Вольф. «Человек, животное и вивисекция», стр. 17.

12. «Человечество не должно погибать из-за ложно понимаемой гуманности». Изречение д-ра Даманна на Бернском конгрессе.

13. Выражение Гердера.

14. По Чарльзу Белль-Тэйлору “For Pity’ s Sake”.

15. Франц. исследователь Тулуз давал двум собакам в течение целой недели ежедневно по 40 г алкоголя. Человеку, одержимому delirium tremens, впрыснули кровяной сыворотки этих животных, что не оказало ни малейшего влияния на улучшение здоровья больного.

16. Гановер, Шморль и фон Зеефельд, 1885 г.

17. Проф. Буш в Бонне утверждает с полной справедливостью, что «пятый укол прививки может быть смертельным». Но проф. Вирхов смело заявляет, что найденные д-ром Ландманном в оспенной лимфе вредные бактерии (в кубич. сантиметре 2 1/2мм) безвредны, так как в молоке выпивается невероятно громадное количество бактерий без вреда для здоровья. Вот так наука! Неповрежденный пищеварительный канал, снабженный эпителием, своими желудочными соками справляется со всеми вредными зародышами и делает их безвредными; он защищает организм от внутреннего заражения крови, подобно тому, как и неповрежденная наружная кожа. Совершенно иным представляется дело, если постороннее вещество непосредственно введено в кровь.