В ЗАЩИТУ ПРАВ ЖИВОТНЫХ

Том Риган

СОДЕРЖАНИЕ:

• Что такое права животных
  
• Различие между моральными и юридическими правами
  
• Уместно ли насилие при защите прав животных?
  
• Движение за освобождение животных
  
• Религиозные и научные попытки опровергнуть права животных
  
• Использование животных в сельском хозяйстве нарушает права животных
  
• Использование животных в науке нарушает права животных
  
• Исчезающие виды и права животных
  
• Права животных и экология
  
• Заключение

ДВИЖЕНИЕ ЗА ОСВОБОЖДЕНИЕ ЖИВОТНЫХ

В недавнем прошлом Королевское общество Великобритании по предотвращению жестокости к животным (RSPCA) организовывало международные конференции по правам животных. Первая, которая сфокусировалась исключительно на этой теме, была проведена в Тринити Колледже, Кембриджский университет, в 1977 году; вторая, которая адресовалась к более широкой теме ("Благополучие животных и окружающая среда) состоялась в Оксфордском университете в 1990 году.

На первом собрании принята декларация, которая была подписана ста пятьюдесятью делегатами. Она звучит следующим образом -"Права животных. Декларация против видового шовинизма. Поскольку мы верим, что существуют вполне достаточные доказательства, что многие другие виды являются способными чувствовать, мы полностью осуждаем причинение страданий нашим братьям - животным, и лишение их удовольствия, если это не является необходимыми для их индивидуальной выгоды. Мы не признаем того, что только различие в видовой принадлежности (так же как различие в расовой принадлежности) может оправдать необузданную эксплуатацию или притеснение во имя науки или спорта, или ради продовольствия, коммерческой прибыли или другой человеческой выгоды. Мы верим в эволюционное и моральное родство всех животных и мы провозглашаем нашу веру в то, что все разумные существа имеют права на жизнь, свободу и поиски счастья. Мы призываем к защите этих прав".

Очевидно мир не пришел к "защите этих прав" ко времени второй, спонсированной RSPCA конференции; если бы это было так, то вторая конференция была бы излишней. Организованные усилия по защите других животных стоят на историческом перекрестке. Никогда прежде так много людей не участвовали в борьбе за то, чтобы значительно улучшить жизнь. Число вовлеченных людей, и их растущее чувство разделяемых ценностей порождают изменения в политическом процессе, в рынке, в классной комнате, и даже - в редких случаях - в храмах. Истинно, усилия по защите животных являются силой, с которой следует считаться.

Такое столкновение иногда принимает ожесточенные формы. Там, где профессиональная подготовка, карьера и экономические интересы заставляют использовать животных (например, в ходе научного исследования или в занятии коммерцией), некоторые защитники животных сталкиваются с местью. Все большее количество времени, энергии и денег посвящается ослаблению или разрушению движения за права животных путем дискредитации его участников. Мы больше не видим старую риторику, которая сваливала в одну кучу всех защитников животных как "чудаков", "безумцев", "наркоманов" или бесхитростных членов протухшей армии "маленьких старых леди в теннисных туфлях"; эта старая риторика мертва - или умирает. На ее месте оказалась новая риторика, зажигательная риторика, риторика саркастического обвинения. Сегодня членов движения защиты прав животных обычно называют "фанатиками", "экстремистами", "радикалами", или -наиболее часто используемая словесная бомба - "террористами". Действительно, не будет необычным найти людей, использующих термины "защитник прав животных" (animal rightist) и "террорист" взаимозаменяемо, как будто они являются синонимами. Мой главный интерес в данном случае состоит не в том, чтобы защитить движение от ложных обвинений, но в том, чтобы разъяснить некоторые идеи. Важно найти слова, которые описывают идеологию и стремления движения. Защитники животных говорят, что они против жестокости. Они выступают за благополучие животных, защиту животных, сострадание, человеческую ответственность за других животных, освобождение животных и права животных. Мы правильно поступим, если вспомним, что общественное противостояние жестокости по отношению к животным, особенно противостояние, которое имеет силу закона, является сравнительно недавним событием. В Америке мы находим юридические запреты против жестокого обращения с животными в "Книге свобод" Колонии залива Массачусетс 1641 года, в то время как в Англии мы можем датировать юридические санкции против такой жестокости принятием 22 июня 1822 года Акта о плохом обращении с рогатым скотом. Грустно сказать, что существует много стран, в которых таких законов не существуют, даже по сей день.*

* Например, Россия или Украина (примечание В. Борейко)

Законы без воплощения в жизнь представляет собой слова без дел, и трагическая правда состоит в том, что суды, как в Соединенных Штатах, так и в Англии продемонстрировали общее нежелание вершить суровое наказание тех, кто был признан виновным в жестокости по отношению к животным. Это нежелание происходит из понятных причин, и я попытаюсь объяснить. Ни в малой мере скудость обвинений в жестокости состоит в концепции жестокости, используемой в англо-американском праве. Исторически запретить жестокость по отношению к животным равнозначно запрещению причинению ненужной или необоснованной боли, особенно когда боль является существенной, и человеческий агент действовал умышленно или злонамеренно и с намерением. Человек, который ради чистого удовольствия преднамеренно мучает, а затем поджигает кота, вполне хорошо зная, что он делает, представляет собой пример поведения, которое законы запрещают. Однако здесь имеются очевидные проблемы. Установить, что кто - то действовал со злонамеренным - или жестоким намерением, как печально известно - трудно, тем более, когда причиненная боль вызвана кем-то, кто, как предполагается, не имеет злонамеренного или экстравагантного характера. Я не отрицаю, и как это ни печально, обязан допустить реальную возможность случаев необузданной, злонамеренной жестокости в лаборатории, но я предполагаю, что они будут исключением, а не правилом. Даже если исследование на "животных-моделях" является неправильным, отсюда не следует, что только злые люди занимаются ими. Но установить жестокость трудно по другой причине. Сказать, что животное подвергается жестокому обращению, когда ему причиняется ненужная или необоснованная боль дает мало пользы, если нам не объясняют, что считается ненужной или необоснованной болью. Не удивительно, что разные люди думают по-разному. Уместным примером является использование грызунов, чтобы определить, вызывает ли данное вещество рак. Любой, кто верит, что жизнь для животных, используемых для этой цели, не так уж плоха, вызывает возражения. Существует много боли. За исключением кабинетных картезианцев, все мы можем согласиться с этим. Но является ли это ненужной или необоснованной болью?

Во-первых, могут возникнуть разногласия относительно необходимости использования грызунов для того, чтобы достигнуть цели, которая принята как нравственно стоящая. Давайте согласимся, что цель в этом случае состоит в том, чтобы защитить людей от способности большого разнообразия веществ вызывать рак. Потенциал для разногласия возникает, потому что некоторые люди будет рассматривать грызуна как плохую или ненадежную модель для этой цели, в то время как другие будут разделять противоположную точку зрения. Учитывая первую точку зрения, причинение боли грызунам в ходе проведения испытаний канцерогенного вещества является необоснованным, потому что это исследование считается малонаучным и таким образом является плохим способом защитить человеческое здоровье. Действительно, растущее количество информированных токсикологов защищает эту позицию. Когда Филип X. Эйбелсон в передовой статье престижного журнала "Наука" утверждал, что "стандартные испытания канцерогенного вещества, которые используют грызунов, представляют собой устаревающий пережиток невежества прошлых десятилетий", можно с уверенностью говорить, что ученые основного направления, а не только защитники прав животных думают, что мы можем поступать лучше. Второй подход к мышлению об оправдании боли не зависит от ценности науки. Общеизвестно, что несправедливые средства иногда используются, чтобы достигнуть достойных целей. Во внутричеловеческой этике такие примеры являются многочисленными (например, родители, которые убивают нежелательного ребенка, получают страховку и отсылают ее любимой дочери в Оксфорд). Хорошая цель (образование дочери) достигнута отвратительными средствами.

Возможно, что то же самое могло бы быть верно в случае с использованием грызунов в тестировании канцерогенных веществ. Действительно, ответы людей различаются. Некоторые люди думают, что неправильно использовать этих животных как средства для достижения хорошей цели; другие - что такое использование является допустимым. Вопрос является открытым для дебатов. По существу - и независимо от того, каков будет правильный ответ, при условии, что существует правильный ответ - вопрос не должен считаться решенным. Использование негуманоидных животных в стремлении к хорошим целям, при условии, что цель является хорошей, а наука - надежной, не гарантирует того, что все хорошо нравственно. Чтобы устанавливать, что это так, мы должны доказать, что не будет неправильным использовать этих животных в стремлении к хорошей цели - что использование их для этой цели является оправданным, даже если им причиняется значительная боль. Как я говорю, это нечто, что необходимо установить, а не беззаботно принять. Действительно, неспособность адресоваться к этому вопрос - принятие его как решенного - является хорошим индикатором того, что моральное мышление и видение отсутствуют.

Просто подтверждать свою оппозицию жестокости недостаточно. Прежде, чем мы сможем разумно решать, является ли причинение боли животным оправданным и необходимым, или необоснованным и ненужным, должна быть оценена моральность как целей, к которым стремятся, так и используемых средств. Люди, которые говорят, что они выступают в защиту животных, или за человеческую ответственность по отношению к другим животным, говорят хорошо и верно. Проблема часто состоит в том, чтобы определить, как далеко они заходят. Если они предполагают, что единственное моральное запрещение, которое мы должны соблюдать - это запрет против жестокости, то они предполагают, что иногда нравственно допустимо причинять боль животным, даже существенную боль. Так как утверждение, что это является допустимым, оказывается широко оспариваемым, позиция, состоящая в том, что понятия защиты животных, сострадания, или человеческой ответственности по отношению к другим животным исчерпываются запретом против жестокости, является вопросом недоказанным, если не просто ошибочным.

Просто быть против жестокости по отношению к животным недостаточно по еще одной причине. Все, что запрет жестокости запрещает - это то, чтобы мы без необходимости или неоправданно не причиняли зла в форме боли другому животному. То, к чему этот запрет не адресуется или не объясняет - это обязательство способствовать благу других животных. Возможно никто лучше не иллюстрирует того, что означает приверженность этому идеалу, чем св.Франциск Ассизский. Просто не причинять вреда животным, или останавливать других, когда они делают это - не достаточно для него. Есть еще одно, более высокое обязательство - а именно - быть полезным им, способствуя их благу, нечто не охватываемое запретом против жестокости.

Понимаемое особым образом, это францисканское интуитивное понимание передает сущность идеалов, утверждаемых теми, кто работает ради благополучия животных. Быть за благополучие животных, в отличие от того, чтобы быть против жестокости к животным означает верить, что мы имеем обязанность улучшить качество жизни животных. Различие между этими двумя точками зрения (нежестокость и благополучие) может быть проиллюстрировано рассмотрением дебатов об обязательстве обогащать жизнь животных в лабораториях. Сторонники благополучия животных имеют основание, обосновывающее их призыв облегчить скуку, которую многие из этих животных испытывают. Делать это -означает улучшить благополучие этих животных. Те, кто ограничивает защиту животных запретом против жестокости, имеют менее постижимое основание для того, чтобы принимать меры, которые уменьшают скуку, допуская, что скучать не то же самое, что испытывать боль.

Хотя точки зрения нежестокости и способствования благополучию отличаются, я полагаю, что сторонники благополучия животных имеют такую же сильную общественную поддержку, как и те, кто выступает против жестокости по отношению животным. Кроме того, я полагаю, что немного людей выступят, чтобы осудить идею благополучия животного, как будто это не имеет значения, является ли жизнь животного хорошей или плохой. Ясно, что существует нечто в идее защиты благополучия животных, что каждый человек доброй воли может принять, также, как существует нечто в идеях противостояния жестокости и человеческой ответственности и защиты животных, что те же самые люди могут поддержать. Однако, что в случае с позицией нежестокости, позиция способствования благополучию не является свободной от серьезных проблем. Я прокомментирую только одну.

Даже если все информированные люди могли бы соглашаться, что такое благополучие животных, она осталась бы спорной из-за того, что не всегда известно, что можно делать по отношению к негуманоидным животным.

Несомненно, когда животные в лабораториях "приносятся в жертву", мы сокращаем их жизни. Но окончание жизней животных не противоречит поддержке благополучия животных. Если животные, использовавшиеся в исследованиях жили хорошо, принимая во внимание все вещи, до момента, когда они были использованы, и если они убиты настолько гуманно, насколько это возможно, то мы не делаем ничего неправильного, когда убиваем их. Кроме того, важно понимать, что приверженность благополучию животных совместима со стремлением улучшить общее состояние тех индивидуумов, которые имеют благополучие, как людей, так и других животных, даже если это означает уменьшение благополучия некоторых индивидуумов. Такие обстоятельства часто возникают, особенно в биомедицинских исследованиях. Это прискорбно, конечно, и все должно быть сделано, чтобы делать жизни этих животных настолько хорошими, насколько это осуществимо. В конечном счете, однако, уменьшение благополучия некоторых животных является ценой, которую мы должны быть готовы оплатить, чтобы сделать мир лучше, как для людей, так и для других. Этот набросок рассматриваемой позиции показывает, что сторонники благополучия животных пытаются служить двум требовательным моральным господам. Во-первых, имеется требование, чтобы индивидуальные животные вели жизнь, которая является хорошей. Это требование, которое ведет сторонников благополучия животных к тому, чтобы призвать к улучшению условий жизни для животных в лабораториях. Во вторых, имеется требование, чтобы благополучие было улучшено в целом, и именно это требование ведет сторонников благополучия животных к тому, чтобы допустить смерть некоторых животных, иногда в очень больших количествах, и даже разрешить агонию некоторых, так, чтобы другие могли бы извлечь выгоду. Когда вопрос рассматривается в этом свете, неудивительно, что самые громкие голоса, говорящие во имя благополучия животных сегодня являются голоса индивидуумов, которые имеют интерес к увековечиванию использования негуманоидных животных. Под этим я подразумеваю, что те, кто идентифицирует себя с делом благополучия животных, все более и более принадлежат к числу тех, кто выступает от имени коммерческого животноводческого сообщества и биомедицинского сообщества. Свидетельством этого является формирование в американском Конгрессе фракции благополучия животных и коммерческие интересы, которые эта фракция представляет. Будет справедливым сказать, что главные коммерческие фирмы, которые используют негуманоидных животных, узурпировали идею благополучия животных у традиционных обществ благополучия животных. Некоторые из этих обществ кажутся недовольными, а другие обеспокоенными этим поворотом событий. Однако, философия благополучия животных по самой своей природе разрешает использовать других животных ради человеческих целей, даже если это означает, что большинство этих животных будет испытывать боль, расстройство и другой вред. Это то, что я имею ввиду, когда говорю что реформы благополучия в пределах системы использования не изменят систему каким-либо фундаментальным способом.

Защитники прав животных полагают, что необходимо большее, чем реформы системы на основе благополучия животных. Когда система является несправедливой до самой сердцевины, уважение к справедливости требует отмены. В таком случае существует фундаментальное моральное различие между сторонниками нежестокости и благополучия животных и защитниками прав животных. Хотя первые две позиции привержены точке зрения, что мы иногда оправданы в причинении негуманоидным животным существенной боли в преследовании ценящихся человеческих интересов, сторонники прав животных отрицают, что мы когда-либо оправданы, когда делаем это. Истинная цель, для достижения которой защитники животных должны работать, не состоит в том, чтобы обеспечить негуманоидных животных большими клетками, но в том, чтобы освободить их. Люди, которые считают себя защитниками прав животных, выражают позицию, которая в отличается от позиции приверженцев благополучия или нежестокости. В рамках контекста биомедицинского исследования, если взять только один пример, защитники прав животных являются аболиционистами, а не основанными на благополучии реформистами. Я полагаю, что философия прав животных является правильной философией.

То, что верно в отношении человеческого освобождения, не менее верно и в отношении освобождения животных. Когда интересы негуманоидных животных не принимаются во внимание - это симптом, а не основная причина их систематической эксплуатации. Фундаментально неправильным является неуважение их базовых моральных прав, включая права животных на жизнь, свободу и телесную неприкосновенность. Кроме того, как и в случае с человеческим рабством, так и в случае с рабством животных: интересы тех, кто получает прибыль от эксплуатации животных не должны играть вообще никакой роли в решении о том, отменять ли институт, который способствует этим интересам. Только когда человечество преобразует себя и начнет уважать права животных, что-то вроде освобождения животных может быть достигнуто. Оно имеет аналогию с другими видами освобождения и основывает призыв к освобождению животных на признании прав негуманоидных животных. Рассматриваемое в этом свете освобождение животных является целью, философией которой становится философия прав животных. Две вещи - освобождение животных и права животных - идут вместе, как рука в перчатке.

РЕЛИГИОЗНЫЕ И НАУЧНЫЕ ПОПЫТКИ ОПРОВЕРГНУТЬ ПРАВА ЖИВОТНЫХ

Для многих американцев идея включения животных в сообщество морально равных является неосуществимой. Несомненно, мы никогда не должны быть по садистски жестокими по отношению к животным. Несомненно, мы должны поощрять доброту по отношению к ним. Но дальше общественное мнение не идет. Мы не делаем ничего неправильного, когда едим их, носим их шкуры или кожи, охотимся и ловим их в ловушку для отдыха или прибыли, обучаем их исполнять трюки, которые мы находим забавными, показываем их в зверинцах или аквариумах, или используем как инструменты в образовании, испытании продукции и медицинских исследованиях. Конечно, использование человеческих существ этими способами было бы неправильным, но ничто из этого не является неправильным в случае с животными. Люди все являются членами морального сообщества; другие животные, поскольку они являются низшими и таким образом неравными нам - нет. Существует уже большой объем философской и юридической литературы, посвященной дебатам о правах животных.

Для большинства христиан, библейское основание для исключения негуманоидных животных находится в ней в рассказе Книги Бытия о действиях Бога на шестой день творения, так и в благословении Богом Ноя и его сыновей после потопа. Здесь сначала приводится описание шестого дня. "И Бог сказал: "Пусть земля порождает живые существа согласно их виду: рогатый скот и ползающие тварей и зверей земли согласно их виду". И было так.

Бог создал людей по его собственному образу, по образу Бога. И Бог благословил, и Бог сказал им: "Плодитесь и размножайтесь и заполняйте землю и подчиняйте ее; и властвуйте над рыбой моря и над птицами воздуха и над каждым живым существом, которое движется по земле".... И Бог увидел все, что он сделал, и созерцал, это было очень хорошо. (Книга Бытия 1:24-28, 31а) Относительно благословения Бога мы читаем следующее:

И Бог благословил Ноя и его сыновей и сказал им: "Плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю. Страх перед вами и ужас должен испытывать каждый зверь земли и каждая птица в воздухе, все, что ползает по земле, и вся рыба в море; в ваши руки они передаются. Каждое живое существо, которое живет, должно быть продовольствием для вас; и как я дал вам зеленые растения, я даю вам все. Только вы не должны есть жизнь с ее жизнью, то есть ее кровью" (Книга Бытия 9:1-4).

Эта последняя выборка из Книги Бытия касается того, что Бог дает нам, чтобы есть. Сообщение кажется ясным: это не только "зеленые растения", не только наши "овощи"; это - "все". В своих "Комментариях к первой книге Моисея под названием Книга Бытия", Джон Кэлвин выступает в пользу доминирующего христианского представления, когда он настаивает, что " МЫ должны твердо сохранить свободу, данную нам Богом. ... Потому что это непреодолимая тирания, когда Бог, Создатель всех вещей положил открытой для нас землю и воздух, чтобы мы могли оттуда брать продовольствие как из его склада, если это будет закрыто от нас смертным человеком, который даже не способен создать улитку или муху ".

"Смертный человек", которого Кэлвин имеет ввиду, тот, который осуществлял бы "непреодолимую тиранию", запрещая некоторые продукты, которые Бог дал нам, это вегетарианец. "Я утверждаю", - заявляет Кэлвин, - "что чудовищное оскорбление наносится Богу, когда мы даем такое право людям, то есть (вегетарианцам) позволить им объявлять незаконным то, что Бог задумал как законное, и связывать сознание, которое слово Бога сделало свободным, их надуманными законами". В случае с экспериментами на животных Кеннон Джон Маккарти говорит в пользу доминирующего христианского представления:

"Эксперименты на живых животных, даже при том, что они могут переносить серьезную боль в процессе, являются законными в той степени, в какой это необходимо для подлинно научной цели, которая может приносить пользу человечеству. Будет незаконным причинять любое ненужное страдание животным либо в ходе экспериментов вивисекции или иначе.... Фактическим вопросом является то, причиняется ли ненужное страдание иногда в экспериментах вивисекции. Могут действительно быть такие злоупотребления. Если так, то они прискорбны и должны быть искоренены. Но мы не можем осуждать вивисекцию в целом из-за злоупотреблений, случайно связанных с ней".

Почему нам запрещают осудить вивисекцию в целом? Кэлвин и Маккарти отвечают, напоминая своим читателям, что "согласно Божественному замыслу животные созданы для того, чтобы служить человеческим нуждам". Что касается охоты, пастор Уильям X. Аммон, руководитель Спортсменов за Христа, пишет: "Не трудно знать то, чего ожидает Бог, если Вы знаете вашу Библию. Библия никогда не изменяется, потому что Бог никогда не изменяется. То, что Он ненавидел тысячи лет назад, Он ненавидит сегодня. Что Он любил тогда, Он любит теперь. Это конечно делает вещи более легкими для нас, не так ли?".

В конкретном случае с охотой пастор Аммон верит, что он знает мнение Бога. "Отношение Бога к охоте не изменилось", - настаивает он. "Я могу прочитать, как Он реагировал в прошлом, и знаю, что все это по-прежнему остается истинным сегодня. Я знаю, что Бог устроил этот мир так, чтобы человек мог поддерживать свою жизнь, когда Он наполняет землю. Убивал ли человек жертвенное животное или дичь, которую Бог дал в поле, это все было частью системы Бога. Нет никаких лозунгов против охоты в Библии". По поводу тех христианских охотников, которые добиваются успеха и "промышляют дичь" Аммон отмечает:

"Следует высказать поздравления: Мы знаем, что они сделали так, потому что они умели обращаться со своим оружием, своей плотью и своим духом. Они были честными, они играли по правилам и молились по правилам; их победа - это победа преобладающей веры. Дома мама и дети взволнованы, потому что папа отправился с Богом на охоту".

Широко распространенная вера нашей культуры в более низкое положение негуманоидных животных и их исключение из сообщества морально равных не испытывала недостатка в ученых, желающих предложить свою поддержку от имени науки тому, что религиозные люди принимали на веру как откровение. Эта научная защита приняла две формы. С одной стороны легионы ученых предлагали доказательства более низкого интеллектуального и мыслительного положения негуманоидных животных по сравнению с людьми. С другой стороны люди, которые поднимали свои голоса в пользу равенства людей и животных, подвергались поношению с переходом на личности; некоторые ученые даже зашли настолько далеко, чтобы утверждать, что люди, которые глубоко заботятся о том, каким образом обращаются с животными, являются умственно больными. Я возвращусь к этой второй форме защиты ниже. Вначале, тем не менее, существует вопрос интеллекта животных или его отсутствия. Эта вера имеет глубокие корни в греческом мышлении. Когда Аристотель определял человека как "рациональное животное", стоящее выше всех других животных в иерархии ценности, он повторял идеи своего учителя Платона, также как Платон повторял идеи своих предшественников. Некоторые ученые, следуя Декарту, пошли дальше: они отрицали не только то, что животные являются рациональными или интеллектуальными, но также и то, что животные осознают что-либо, включая боль: "Сжигайте, топите, морите голодом или делайте рассечение животного без благ анестезии, и результат всегда и всюду будет один и тот же: животное ничего не осознает". Это было удобной верой для ученых- картезианцев семнадцатого века, так как это освобождало их от любых моральных колебаний, когда они подвергали вивисекции животных. Николас Фонтейн предлагает описание действий французских вивисекторов под влиянием Декарта в Порт Рояль:

"Картезианские ученые осуществляли избиения собак с совершенным безразличием и высмеивали тех, кто жалел эти существа, как будто те чувствовали боль. Они рассказывали, что животных били часами, что вопли, которые они издавали, когда их били, были только шумом небольшой пружины, к которой прикоснулись, но что все тело не испытывало чувств. Они прибивали гвоздями бедных животных к доскам всеми четырьмя лапами, чтобы подвергнуть их вивисекции для того, чтобы увидеть кровообращение, которое представляло собой большой предмет противоречий". Ученые-картезианцы явно не рассматривали негуманоидных животных как имеющих моральный статус, равный нашему собственному. Что интересно, даже сегодня некоторые уважаемые ученые активно придерживаются этого аспекта картезианства. Роберт Дж. Уайт, профессор хирургии в Университете Кейс Вестерн Резерв, чье исследование включало попытки трансплантации мозга от одного примата другому, заявляет, что "включение более низших животных в нашу этическую систему является философски бессмысленным".

Не будучи человеком, который легко меняет свои основные убеждения, профессор Уайт, на сей раз пишущий в "Отчете Центра Гастингса", который включал специальное приложение по этическим вопросам, имеющим отношение к исследованиям на негуманоидных животных, вновь подтверждает свое неодобрение: "Я чрезвычайно разочарован в этой конкретной серии статей, которые, честно говоря, не имеют никакого права быть опубликованными как часть "Отчета". Использование животных не является моральной или этической проблемой, и подъем проблемы прав животных на такой уровень представляет собой плохую услугу медицинскому исследованию, и фермерству, и молочной промышленности ".

Уайт едва ли является единственным среди престижных исследователей, кто не рассматривал права животных как моральную или этическую проблему. Нобелевский лауреат Дэвид Балтимор был в числе группы ученых, которые приняли участие в обсуждении документального фильма Фреда Ваймана 1974 года "Приматы", как и гарвардский моральный философ Роберт Нозик. Во время обсуждения, озаглавленного "Цена знания", которое вышло в эфир 12 сентября 1975 года, Нозик заявляет, что "животные, используемые в исследовании, имеют какое-то значение сами по себе"; и затем задает вопрос Балтимору, не думает ли он, что изоляция, боль и смерть, которые животные испытывают в лабораториях, имеют "моральную цену".

Балтимор: Ну, я думаю, что ответил бы отрицательно. Безнаказанное убийство животных происходило в течение столетий: охота, такого рода вещи.

Нозик: Но мы осудили бы это, не так ли?... Слышали ли мы, чтобы люди говорили, что эти эксперименты, которые могут быть сделаны на животных, и ... хотя мы узнаем кое-что, этого не будет достаточно, чтобы оправдать убийство ... пятисот животных? Происходило ли такое когда-либо в научном сообществе.

Балтимор: я не думаю, что это действительно моральный вопрос."

Ранняя Америка не оказалась плодородной почвой для картезианства. Первое в мире законодательство по защите животных восходит к "Книге свобод", принятой Колонией Массачусетс в 1641 году. Раздел 91 гласит: "Чтобы ни один человек не осуществлял какую-либо тиранию или жестокость по отношению к любым животным, которые обычно содержатся для использования человеком" Для Америки, включая американских ученых, центральный исторический вопрос состоял не в том, могут ли животные чувствовать боль, но в том, как люди могут быть оправданы в причинении ее. В конкретном случае экспериментов на животных некоторые ученые предлагали оправдания, основанные на внутренней ценности полученного знания. Оправдание этого типа, однако, вызывает очевидный ответ: если полученное знание оправдывает боль, вызванную ее получением, то знание, полученное от исследования на человеческих субъектах, также кажется оправданным.

Некоторые ученые были согласны принять этот вывод. Американский химик двадцатого столетия Е.Е.. Слоссон пишет, что "человеческая жизнь ничто по сравнению с новым фактом …, целью науки является прогресс человеческого знания за счет любых жертв человеческой жизни"

Другие критики выбрали иной путь. Даже при том, что люди и животные могут отличаться в том, что они могут делать, эти критики отрицают, что различия имеют отношение к морали. В конце концов, мы не принимаем предпосылку, что мы можем есть или подвергать вивисекции людей, которые неспособны использовать инструменты, участвовать в приобретении знания и т.п. Именно вопрос предвзятости, а не рационального принципа, - утверждают эти критики, - объясняет, почему негуманоидные животные исключены из сообщества морально равных. Такой вызов является неудобным для многих людей, кто имеет законный интерес в сохранении морального статус-кво. Это, оказывается, особенно истинным в отношении ученых со связями с сельскохозяйственными, охотничьими проблемами. Это арены, где многие ученые прибегали ко второй форме защиты, упомянутой ранее: нападениям с переходом на личности. Как верно в отношении движения в защиту прав животных и сегодня, женские голоса составляли большинство голосов, раздававшихся против вивисекции в течение девятнадцатого столетия. Неудивительно, учитывая тогдашнюю доминирующую идеологию двух сфер, что эти женщины характеризовались как "глупые, сбившиеся с пути женщины", "рой гудящих бездельников" и критиковались за неспособность выполнять свои обязанности дома из-за их чрезмерной "сентиментальности". Что могло бы объяснить, почему так много женщин " постоянно вопят" против исследователей, которые посвящают свои жизни обнаружению "скрытых даров лечения" в природе? Французский физиолог Эли де Срюн ДАЛ ответ. "Необходимо повторить, что женщины - а скорее старые девы, формируют наиболее многочисленный контингент (наших критиков). Пусть мои противники возразят мне, если они смогут показать мне среди защитников животных одну девушку, богатую, красивую и любимую или некую молодую жену. Язык Эли де Срюна, хотя и несомненно оскорбительный, имеет много общего с риторикой высмеивания, которую многие ученые практикуют сегодня. Люди, которые против исключения негуманоидных животных из морального сообщества, подвергаются регулярным нападкам как "невежественные", "эмоциональные", "алогичные", "иррациональные", "антинаучные", и "антигуманные". Все вместе они представлены как "фанатики", "экстремисты" и "террористы". Публичные выражения сомнений в их умственной способности не являются необычными, как иллюстрирует следующий отрывок, снова из нейрохирурга Роберта Дж. Уайта: "Как" обеспокоенный ученый и практикующий нейрохирург, я просто неспособен достигнуть глубин философии, которая придает такую высокую ценность жизни животных даже за счет человеческого существования и усовершенствования. Может показаться, что эта озабоченность предполагаемой болью и страданием животных, используемых в медицинском исследовании, может вполне представлять социальное предубеждение против лекарства или, что более серьезно, подлинные психиатрические отклонения ".

Уайт ни первый, ни последний ученый, который выражает сомнения в психологической адекватности критиков вивисекции. Автор эссе 1909 года в журнале "Сайнс" написал, что поскольку "антагонизм по отношению к вивисекции представляет собой форму неизлечимого безумия, те, кто страдает им, полностью безразличны к аргументам или фактам, и их бредовые убеждения непреодолимо подталкивают их к постоянному повторению одних и тех же безумных действий". Другими словами, противники вивисекции страдают формой одержимого безумия. К такому диагнозу пришел американский невропатолог Чарльз Лумис Дана. Он даже дал недавно обнаруженному психозу название зоофил-психоз (буквально психоз "любви к животным"). Открытие Даны было провозглашено в "Нью-Йорк Таймс" "Страсть к животным действительно болезнь", - трубил заголовок. Пациенты Даны включали "человека, который не любил видеть, как лошадей "взнуздывают, или хлещут, или обрезают хвост, или быстро гонят" и женщину, которая "не могла переносить, когда кот страдает. Она сделала свой дом больницей для беспризорных котов ... Жизнь [ее мужа] была сделана крайне несчастной из-за этого. Медикализация Даной глубоко испытываемой эмпатии к страданиям животных как психотического расстройства была с энтузиазмом принята сообществом вивисекции. Как отмечает современный американский историк Крейт Бёттингер: "Дана утверждал, что чувства противников вивисекции проистекали от недостатков женского ума и умственного расстройства у некоторых мужчин. Для сторонников вивисекции его диагноз был предпочтительным способом характеризовать оппозицию". Кроме того, как продолжает отмечать Бёттингер, идеология безумия Даны дожила даже до 1960-х годов, когда американский ученый Кларенс Деннис высказал свои возражения против принятия Акта о благополучии животных 1966 года, повторяя обвинение в зоофил-психозе против сторонников акта. Власть, которую доминирующая культура осуществляет над нашей способностью мыслить независимо, велика; наше желание мыслить самостоятельно - мало. Возможно, я бы находился среди большинства и защищал до последнего вздоха божественно освященные и научно подтвержденные основания, что белые должны иметь больше прав, чем негры. Кто может сказать, что любой из нас думал бы и делал бы во времена и при обстоятельствах, которые в каких-то отношениях отличаются от существующих?

Реакция нашего профессорско-преподавательского состава и административного персонала по мере того, как права животных привлекают все большую общественную поддержку, в последнее время стала гораздо более уважительной, чем в тот период, когда эта глава не была написана. Моя надежда состоит в том, что будущее будет больше похоже на настоящее, чем на прошлое. В то время как философы, которые защищают какое-либо дело, должны быть толстокожими, враждебность и злоба, с которой они сталкиваются, могут быстро уйти в тень нападок на моральную философию вообще. Становясь защитниками идей, о которых они теоретизируют, моральные философы делают большее, чем рискуют своим собственным добрым именем и спокойствием духа; они также подвергают опасности репутацию своей профессии. Являются ли эти причины достаточно вескими для моральных философов, чтобы удовольствоваться попыткой понять мир, оставляя другим задачу его изменения? Я утверждаю, что нет. Моральные философы, подобно другим заинтересованным гражданам, должны быть готовы вынести силу своих убеждений из своих кабинетов на улицы.

Сохранить книгу в формате doc (zip. 65Kb)