ВИТА и сотрудничающие с ней ученые и преподаватели дали интервью радио "Свобода" о внедрении альтернатив опытам на животных в России
(фото и видео предоставлены Центром ВИТА )
24 апреля отмечался Всемирный день защиты лабораторных животных. Подсчитано, что каждый год в мире умирает от опытов 100–150 миллионов позвоночных. Зоозащитники во всем мире борются за отмену опытов на животных и за использование иных, гуманных методов. Могут ли они рассчитывать на успех?
Опыты над животными проводились еще в глубокой древности. Первые упоминания о них встречаются в сочинениях древних греков в IV и III веках до нашей эры. Споры на эту тему, этические разногласия начались в XVII веке в Европе, а позже и в США. В 1822 году британский парламент принял первый закон в защиту животных. В 1860-х годах в США возникает "Американское общество по предотвращению жестокости к животным", а затем "Американское общество против вивисекции".
Сейчас в Соединенных Штатах жизнь лабораторных животных регламентируется специальным законодательством. Любой подобный эксперимент должен обладать научной ценностью и не дублироваться другими исследованиями. Эксперты проверяют, были ли рассмотрены возможные альтернативы без животных, следят за тем, чтобы подопытным давали обезболивающие.В России подобных законов на данный момент нет, эта сфера регулируется только приказом Министерства здравоохранения. Подопытные животные используются, в частности, в жестоких экспериментах по тестированию косметики и бытовой химии на токсичность.
Российскому движению против экспериментов на животных более 25 лет, у него много достижений. Петиция о несогласии российских ученых с вердиктом Роспотребнадзора, отклонившего закон о запрете тестирования косметических средств на животных, была опубликована сразу же, в марте 2017 года Центром защиты прав животных ВИТА.
Ирина Новожилова, президент "Виты" (по образованию биолог), уверена, что опыты на животных можно заменить альтернативными методами практически во всех областях, где они применяются.
– Опыты – это самая чудовищная сфера, связанная с использованием животных: по жестокости она на первом месте. Это запредельно эгоистический подход – приносить кого-то в жертву, для того чтобы защитить себя. Но этот подход, на наш взгляд, к тому же в корне неверен, потому что на самом деле такая жертва и не нужна. Мы просто прочно сели на эту ниву: диссертации, тысячи подопытных животных, 20 лет работы над препаратом, огромные деньги – а каков результат? Практически ни одна из болезней до конца не излечивается, все загоняется в хронику, мы лечим не заболевания, а симптомы. С утра до ночи идет реклама разных лекарств, а как цвели на планете сердечно-сосудистые заболевания и онкология, так и цветут. Где-то научились лечить рак у мышей, но дальше не продвинулись. Беда в том, что объекты разные, и данные не переносимы с одного на другой: разная физиология, абсолютно другой метаболизм.
Сегодня нам ничто не мешает переходить на более качественные, дешевые и достоверные модели, такие, как, например, культуральные методы (или методы in vitro) с использованием человеческих клеток и тканей. Уже есть сложные модели, где клетки различных органов помещены в среду, имитирующую лимфу, и мы можем даже на организменном уровне посмотреть, как выводится препарат, как он себя ведет. А что толку, что вы увидите это на уровне организма собаки, кошки или крысы? Это же совершенно другой организм! И вот 18–20 лет ведется работа над препаратом, а на стадии ранних клинических испытаний на добровольцах выбраковываются примерно 95–98% препаратов в связи с побочными эффектами. А вы представляете себе, сколько за это время было замучено жертв?! Ежегодно губится чудовищное количество жизней: и грызунов, и собак, и кошек, и приматов.
– Какие тут возможны альтернативы?
– Первый этап – это методы графического конструирования и моделирования лекарств (в России есть такие лаборатории). Сегодня мы, по сути, не изобретаем ничего нового. Все, что мы будем исследовать в виде препаративных форм, создается на основе уже хорошо изученных химических веществ, и мы можем спрогнозировать на уровне графических моделей, как поведет себя препарат в организме, насколько он будет токсичен. А дальше идут физико-химические и культуральные модели. Самый достоверный сегодня способ – это исследования на сонове культур человеческой клетки. Он и более быстрый – можно за три года получить результат. Тут могут использоваться и физико-химические методы. Ту же денатурацию белков можно увидеть не на живом организме, а в пробирке, воздействуя препаратами на белковые среды. Это и использование светящихся микроорганизмов в тестах на токсичность: люминесцентные бактерии имеют свойство гаснуть при попадании в токсичную среду (что позволяет тестировать порядка 5000 токсичных соединений).
При тестировании косметики сначала использовался жесточайший тест Драйза, который проводился на слизистой оболочке глаза кролика-альбиноса: пока не разложится глаз, животное фиксировали особым воротником, ранее даже зашивали ему веки. Самое интересное, что этот тест ни разу до 1985 года не проходил комплексной валидационной оценки, а когда ее прошел, дал такой разброс данных в разных лабораториях мира, что встал вопрос, насколько он вообще достоверен. Тогда бросили клич по всему миру: чем его заменить? И взамен был предложен тест на хориоалантоисной оболочке куриного яйца: используется девятидневный зародыш, у которого еще не сформирована нервная система. В России он был апробирован, прошел валидацию и рекомендован к применению. Также существуют модели искусственной кожи, созданной с использованием культур клеток.
– А какие методы применяются для обучения студентов?
– Подготовка медиков и биологов – это самое важное, и именно с этого мы начали в России, ведь потом эти специалисты расходятся по всем остальным сферам, связанным с жестокостью. Поэтому начиная с 90-х годов мы пошли в вузы, вели переговоры с преподавателями. Совместно с организацией InterNICHE мы выходили на связь с разработчиками учебных моделей в разных странах, они предоставляли нам свои пробные модели, муляжи, симуляторы, компьютерные программы, а мы бесплатно предлагали их вузам. Учебные заведения опробовали модель, и если изъявляли желание внедрить ее у себя, мы ее предоставляли и составляли договор о том, что она заменит опыты на животных.
Мы старались внедрить это повсеместно: рассылали вузам обращения, выезжали туда, читали вводные лекции, показывали, как работают модели. На первом этапе студенты должны набить руку на муляжах, манекенах и симуляторах. Сегодня есть самые разные, в том числе и очень "навороченные" модели, издающие звуки, создающие похожие тактильные ощущения. Для занятий по анатомии и морфологии есть мумификаты органов от погибших животных. Есть австрийский тренажер для эндоскопических операций. На таких моделях можно сшивать мелкие сосуды, делать операции на различных органах, проводить интубации. Для оказания первой помощи есть роскошные американские модели – "кошка Флаффи" и "собака Джерри".
Когда студенты уже набили руку, дальше курс фармакологии они проходят уже на компьютерных программах, которые гораздо удобней, чем прежняя практика (раньше студентам раздавали кроликов, им вкалывали разные препараты и наблюдали за ними, вплоть до летального исхода). Мы уже заменили опыты на животных альтернативами примерно в 20 российских вузах.
– А добились ли вы каких-то успехов в переговорах с властями по этому поводу, есть ли у вас единомышленники?
– Да, конечно. Прежде всего, мы добились того, что Минздрав рекомендует снять с программы список из 26 видов опытов, поскольку они калечат психику студентов. Примерно такой же документ был издан Министерством высшего образования для биологов. Кроме того, к нам стали приходить биологи, медики и ветеринары, столкнувшиеся с жестокостью в этой сфере.
Опыты на животных не дают достоверной картины. Сегодняшняя медицина стремится к тому, чтобы препарат подбирался индивидуально, под физиологию конкретного человека. Даже два разных человека могут иметь различную физиологию, что уж говорить о человеке и животном! Скажем, пенициллин, используемый для лечения людей, очень токсичен для морских свинок. Но для той науки, которая позволила бы поднять все на должный уровень (с использованием культур клеток и тканей человека), нужно все очень серьезно переоборудовать и вкладывать в это средства. Гораздо проще подбросить копеечку существующим старым институтам, быстро построить виварии и проводить эксперименты допотопными пещерными методами. Мы же предлагаем идти путем вытеснения опытов на животных и замены их альтернативами. Во всем цивилизованном мире идет вытеснение менее достоверных и более жестоких методов более современными, – отмечает зоозащитник Ирина Новожилова.
О том, какие именно альтернативы используются при обучении студентов, рассказывает Рустам Равилов, ректор Казанской государственной академии ветеринарной медицины имени Баумана.
– Мы полностью отказались от использования инвазивных манипуляций с животными в образовательном процессе без медицинских показаний. Используем виртуальные программы: есть, скажем, 3D-программа анатомии коровы, созданная специалистами из Самары. Некоторые программы в виде мультипликации показывают, как работают мышцы у лягушек, если воздействовать на них кислотой или электротоком: соответственно, отпадает необходимость демонстрировать эти процессы на живых лягушках. Кроме того, у нас на клинических кафедрах используется учебный манекен – "собака Джерри", которую любезно предоставила нам зоозащитная организация "Вита". Джерри имитирует больше десяти патологических форм дыхания и столько же различных патологий сердца – шумы, аритмии и так далее, ей можно делать интубацию, измерять давление, диагностировать переломы.
У нас есть манекены-тренажеры крупных животных (коров, например), на которых можно оказывать родовспоможение, определять беременность. Их делает НПО "Зарница", расположенное недалеко от Казани. Там же мы закупили тренажеры для взятия крови у животных, для наложения швов: это специальные силиконовые трубки и пластины, имитирующие кожу и сосуды. Есть и такой тренажер: студент, зная диагноз, может выбирать лекарства, и это устройство считывает, правильно ли он их выбрал.
Естественно, мы используем и животных в учебном процессе, но только тех, которые поступают в наш Лечебно-консультативный центр уже с медицинскими показаниями – это и кастрация, и стерилизация, и оказание помощи. Хозяевам животных делается большая скидка, и они соглашаются с тем, чтобы студенты старших курсов ассистировали врачам при операциях.
– Все это полностью заменяет опыты на животных? Учебный процесс идет успешно?
– Безусловно. Он идет даже лучше. Все это очень благоприятно влияет на студентов: они видят, что не наносят вреда животным, а только приносят им пользу. Когда я учился, использование в учебном процессе животных без медицинских назначений было обычным делом. Однажды я проводил операцию теленку, зная, что он не нуждался в ней по состоянию здоровья. Мне было жалко этого теленка, но нам говорили: надо, иначе вы не станете врачами. Практики можно набраться и по-другому, причем гораздо более эффективно, и мы действуем иначе. Отправляем студентов, начиная с первого курса, на неделю на сельскохозяйственные предприятия, и там они под руководством ветврачей из этих хозяйств берут у животных кровь, делают инъекции, обрабатывают копыта, даже проводят несложные операции. Вот там надо практиковаться, а не в аудиториях, нанося травмы и повреждения здоровым животным.
Раз в неделю у студентов клинический день, когда они отправляются на предприятия или в учреждения ветеринарного направления и практикуются там, например в ветеринарную клинику или зоопарк, а также в лабораторию ветсанэкспертизы на рынке или на перерабатывающем предприятии. А скоро мы построим при академии небольшой госпиталь, куда будут привозить больных животных из хозяйств, и студенты будут их лечить. Я видел такое во Франции, в Дании. Это будет очень хорошая практика, – считает профессор Рустам Равилов.
– Я много лет работаю над тем, чтобы в процессе обучения студентов не использовались острые опыты, – говорит профессор, доктор ветеринарных наук Светлана Концевая (она работает в сфере образования более 35 лет, преподает в разных вузах). – Конечно, невозможно обучить студентов лечить животных без хирургических методов (для этого служит учебная практика помощи тем животным, которые действительно нуждаются в ветпомощи), но во многих случаях здесь можно использовать модели и муляжи. Сейчас мы в Белгороде налаживаем производство специальных силиконовых пластин для работ по хирургии и даже пытаемся запатентовать такой муляж.
Занятия со студентами я всегда начинаю с работы с муляжами. Затем мы работаем на трупном материале из этичных источников и только потом идем в клинику, где студенты сначала наблюдают операции на животных, помогают работать с инструментами, подготавливать операционное поле. Потом постепенно они начинают ассистировать врачам. Только таким образом они могут понять, что у животного во время оперативного вмешательства может не пропадать боль, что оно не всегда комфортно чувствует себя в наркозе. Они следят за состоянием животного, видят, как у него падает давление или учащается пульс, работают над этим. Это очень помогает им в дальнейшем лечить животных гуманными способами.
– Образование – это лишь одна из областей, где применяются опыты на животных. А как, по вашим наблюдениям, обстоят сейчас дела в науке, в фармацевтике: насколько активно внедряются там альтернативные методы?
– Сейчас в фармацевтике все больше и больше используют клеточные культуры. На тех предприятиях, где я бываю (а это достаточно высоко организованный фармацевтические предприятия), применяются как раз такие методы. К сожалению, это не исключает полностью использование лабораторных животных для научных целей.
Когда-то мне тоже доводилось проводить исследования с использованием крыс и мышей. Но в какой-то момент я поняла, что это не общая масса: каждую мышку и крыску я узнаю по каким-то отметинам или по чертам характера. Они стали для меня отдельными живыми существами, и поэтому мне пришлось отойти от работы с подопытными животными.
Конечно, вопросов очень много, все это сложно, но наука не стоит на месте, и я думаю, что эта проблема тоже когда-то будет решена окончательно в сторону отказа от лабораторных животных, – предполагает профессор Светлана Концевая.
– Я 43 года занимаюсь иммунологией, – рассказывает профессор Игорь Волчек. – Всю жизнь участвую в разработке фармацевтических препаратов и считаю, что в настоящее время использование учеными в своей работе опытов на животных является процентов на 70 признаком бездарности и малоинформированности. Люди просто ленятся читать научные статьи. И, конечно, это следствие бедности, малого финансирования. Все-таки животные и люди – это разные особи. Простой пример. В России существует движение "догхантеров", они обычно травят собак НПВС (нестероидными противовоспалительными средствами): для человека эти лекарства не токсичны, а для собак смертельны. Нельзя переносить опыты от животных на человека – слишком велик диапазон видовых различий.
Кроме того, сейчас существует молекулярная клеточная биология, существуют линии (линия – это потомство клеток конкретного органа или ткани человека). Есть мировой банк человеческих клеточных линий, европейский банк. Имея линии клеток человека, не удобнее ли провести исследование на материале предполагаемого пациента?
– А вам лично приходилось заниматься опытами на животных?
– К сожалению, да. Очень давно, лет 30 назад, я проводил опыты на морских свинках. Но мне эти животные до сих пор снятся по ночам, – говорит иммунолог Игорь Волчек.
РАЗВЛЕЧЕНИЯ
Видео
ПОИСК НА САЙТЕ:
ВАЖНО!
