"Россия вегетарианская" - материалы проекта "Виты" по восстановлению истории русского вегетарианства

Питание человека в его настоящем и будущем

А.Н. Бекетов

САНКТ – ПЕТЕРБУРГ
Издание Л. Ф. Пантелеева
1879

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Несмотря на краткость времени, истекшего от первого появления этих страниц (Вестник Европы, Августа 1878), они вызвали немало отзывов, возражений, вопросов, порицаний и ободрений. ЭТО показывает, что мною избран предмета для всех интересный и что я достиг своей главной цели, состоявшей в том, чтобы обратить внимание мыслящих людей на вопрос о питании человека с возможно широкой точки зрения. Таким образом, достаточно оправдывается появление небольшого труда моего отдельною книжкою.

Мысль об особом издании, впрочем, не пришла бы мне в голову, если бы не предложение издателя, Лонгина Федоровича Пантелеева, которому и приношу за то искреннюю благодарность. Не вступая здесь в полемику с лицами, удостоившими меня возражениями, прибавляю, однако же, несколько выносок, способных, может быть, к большему разъяснению дела.

А. Б.

«Если бы человек питался водою и воздухом, то не было бы ни господ, ни слуг, ни властителей, ни подданных, ни врагов, ни друзей, ни ненависти, ни любви, ни добродетели, ни порока, ни права, ни бесправия. Эта мысль составляете такую общеизвестную, ходячую истину, что едва решаешься ее высказать».

Так говорит Лихих на одной из страниц своей знаменитой книги: «Химия в приложении к земледелию»¹. Крупными чертами изобразил он влияние плодородия почвы на историю человечества, стараясь показать, что история эта, в сущности, зависит от колебаний в производительности различных стран.

Лихих, может быть, заходить слишком далеко в своих суждениях; но каждый естествоиспытатель, вдумываясь в последовательность исторических событий и сопоставляя их с выводами своей науки, действительно принужден считать естественное стремление человека к утолению жажды и голода главнейшею причиною всякого исторического движения, даже всякого прогресса в человечества.

Самосохранение и сохранение своего рода — вот те ближайшие, чисто материальные цели, к достижению которых стремится все живое на земле, в том числе и человек. Но один он одарен стремлением к лучшей жизни, к самосовершенству. В этом стремлении проявляется то, что называется божественною, духовною стороною человека, находящегося в постоянной борьбе с его животностью.

Высшая задача человека состоит, очевидно, в том, чтобы облегчить до наименьшего тяжесть давящей его животности. Но если материя не удовлетворена, то вопль ее раздается немолчно, в крайних случаях он заглушает все остальное; тогда остаются лишь зверские инстинкты обезумевшего от голода человека, пожирающего собственное свое дитя, пьющего кровь из собственных жил.

Таким образом, задача о питании человека касается высшего из вопросов, предстоящих разрешению науки, — вопроса о подчинении материальной стороны человека его духовной стороне. В необходимости этого подчинения согласны нравственно-развитые люди всех школ. Считать ли материю и дух отдельными существами, или только противоположными полюсами одного единого моноса — в борьбе между этими двумя крайностями каждый становится на стороне полюса психического.

Не имея намерения развивать затронутую мною тему, я коснулся ее только для того, чтобы сразу указать на ту точку зрения, на которую я желаю стать при изложении избранного мною предмета.

Мне бы хотелось возбудить интерес к вопросу о питании человека, как об одной из основных причин, определяющих ход физического и интеллектуального развития всего людского рода. Несколько мыслей, высказанных по этому поводу, способны, как мне кажется, разъяснить, хотя в некоторой степени, состояние важного вопроса о настоящем и будущем питании человечества.

Для того, чтобы правильно поставить, а следовательно, и правильно разрешить вопрос о питании человека, прежде всего должно стараться обнять его во всей его полноте, должно стать на самую возвышенную точку зрения. Во-первых, вопрос этот касается всего человечества. Всякий вывод, добытый из наблюдений над одною только частью населения земного шара, хотя бы и значительной, будет ошибочен.

Во-вторых, мы не можем ограничиться настоящим, но должны иметь в виду и прошедшее и будущее. Прошедшее ради правильности умозаключений о настоящем, будущее уже потому, что само настоящее есть только переход от прошедшего к будущему.

Кроме того, перед нами встает страшный вопрос об отношении населения земного шара к его поверхности. Эта поверхность ограничена, а между тем человечество возрастаете безостановочно. Простой здравый смысл убеждает нас непреложно, что, при сохранении настоящих условий земного бытия, должно наступить время, когда земля не в состоянии будет не только прокармливать, но даже и помещать на себе чрезмерно размножившихся людей. Не мало грозных, зловещих предсказаний, не мало отчаянных речей слышалось по этому поводу и от естествоиспытателей, и от экономистов.

Приходится, по-видимому, согласиться, по меньшей мере, с тем, что истребление людей повальными болезнями, продолжительными войнами, землетрясениями и всякого рода катастрофами, составляет страшную, но роковую необходимость. К счастью, это заключение верно лишь до тех пор, пока мы остаемся на почве настоящего. Прошедшее ясно показывает нам, что человек изменяется, как и все во вселенной. Изменение это проявляется даже на страницах истории, представляющей нам только отрывочное повествование об одном из кратчайших периодов жизни некоторой части человечества. Естествоиспытателю новейшего времени представляется оно с необыкновенною ясностью. Громадные ряды тысячелетий были потребны для достижения того раз-вития, до которого достигла части теперь живущего человечества; но велико и различие между пещерными обитателями доисторической старины и между теми людьми, которые в наше время созидают храмы и библиотеки.

Человечеству предстоит, по всей вероятности, пройти еще более длинный ряд тыся-челетий, чем оно прошло до сих пор, и мы имеем положительное право, данное нам наукой, утверждать, что человек способен еще на большие изменения, чем те, которым он подвергся со времени отдаленных пращуров своих, живших в пещерах третичного периода. В этой-то способности изменяться заключается утешительная будущность, надежда на лучшие времена, в противоположность зловещим предсказаниям, основанным на при-знании неподвижности человеческой природы, на отрицании прогресса, т. е. физического и нравственного совершенствования человека.

Приняв все это во внимание, мы и должны признать, что вопрос о питании должен быть разрешен именно с точки зрения будущности человечества; так мы его и ставим.

Какая пища всего больше способствует правильному развитию и усовершенствованию человеческой природы?

На вопрос, поставленный таким образом, мы не находим нигде прямого ответа. Поэтому для разрешения его приходится обращаться не только к физиологии, но еще к сравнительной анатомии и к самому человечеству, т. е., к статистике питания.

Обращаемся прежде всего к физиологии. В новое время физиологи занимались питанием животных с необыкновенным рвением. Опыты по этому предмету производились с величайшею, вполне научною точностью.

Прежде всего, мы находим в физиологии, или, вернее сказать, в физиологической химии, весьма важную оценку самой пищи. Наука ясно доказала, что между животного и растительною пищею резкого химического различия не существует. Такой результат явствует прямо из химического анализа питательных веществ и из отношения их к организму. Дело в том, что всякая пища содержит в себе главным образом только четыре простых тела, а именно углерод, водород, азот и кислород. Остальные простые тела, заключающиеся в пище, находятся в ней в ничтожных количествах, таковы напр., сера, фосфор и пр. — Кроме того, четыре главных тела, в каждой пище, находятся в виде таких соединений, которые если не тождественны, то весьма близки друг к другу, а именно в виде воды, белковых веществ, жиров и углеводов. Растительные белки по химическому составу не отличаются от животных, а углеводы способны переходить в жиры. Человек или животное, поглощая, напр., мясо или хлеб, получает и в том и в другом случае все четыре главные простые тела. Существенная же разница между растительною и животного пищею заклю-чается в относительном количестве белков к углеводородам, а затем этих двух веществ к воде. Задача физиологии касательно питания человека заключается, следовательно, в том, чтобы определить, какое количество пищи вообще и какое отношение между составными ее частями необходимы для поддержания тела в нормальном состоянии, и притом так, чтобы цель эта достигалась кратчайшим путем.

Самый лучший способ получить на этот вопрос точный ответ заключается в произведении опытов над самим человеком. Так и поступают новейшие физиологи. Одни производят эти опыты сами над собой, другие над посторонними. Знаменитый Петтенкофер, не жалея денежных средств и изобретательности, построил для этого целую камеру, со всеми приспособлениями и предосторожностями². В эту комнату впускался нанятой для опытов человек, которого предварительно взвешивали, и держали в продолжение суток, доставляя ему необходимую пищу и питье. Он жил в этой камере более или менее спокойно, но все что он принимал или выделял, было тщательно взвешиваемо и анализирова-но, не исключая и воздуха, который он вдыхал и выдыхал. Температура его тела, вес, состояние его пульса, все методически наблюдалось и записывалось в особую, так сказать приходо-расходную книгу. Такие и подобные опыты дали следующие важ ные результаты. Во-первых, человек, питающийся веществами, не содержащими белков (след азота), теряет в своем весе. Во-вторых, в пище взрослого, работающего человека cyxие белковые вещества составляют менее 1/5 всей пищи³), при этом человек не только не теряет в своем весе, но еще слегка увеличивается. Последнее заметно было в конце опыта. Из этого прямо и совершенно правильно выводится то заключение, что удобнейшая для человека пища есть пища смешанная, подразумевая пищу, содержащую белки, углеводы и примесь жира.

На этом собственно останавливаются физиологические выводы, вытекающие прямо из опыта. Но для нас этого еще далеко не достаточно. Природа не дает прямо сухих белков, углеводов и жиров. Нам еще необходимо знать, что выбрать из предлагаемого природой — для того, чтобы удовлетворить человека в той мере, в какой это найдено физиологией. Тут-то начинаются всевозможные затруднения и колебания. Мы находим у физиологов следующее рассуждение. Взрослый рабочий человек должен потреблять в сутки около 1/5 фунта сухих белковых веществ и около одного фунта углеводов с примесью жира. Этого можно достигнуть, питаясь одним хлебом и одним мясом. Но так как пропорция белковых веществ к углеводам не одинакова в хлебе и мясе, то выходит следующее. Питаясь одним хлебом, человеку приходится, для извлечения потребного количества белка, принимать в сутки не 3 1/4 фунта пищи, а гораздо больше, именно, около 7 фунтов. Точно также, питаясь одним мясом, для извлечения необходимого количества углеводов, приходится потреблять ежедневно еще больше чем одного хлеба, а именно около 7 1/2 ф. В обоих случаях в организм вводился бы излишек пищи, отягчающий органы пищеварения. Отсюда выходит, что лучшая пища для человека есть пища смешанная, состоящая по расчёту на содержание основных веществ, из 3/4 фунта мяса и 2 1/2 фунтов хлеба в сутки.

Это последнее заключение выводится уж не на основании точных опытов, а соображением, основанным, впрочем, на опыте и подтверждаемым обыденными наблюдениями.

Считать ли высказанное заключение вполне установленным физиологическим законом?

Пока физиология остается на почве строго научной, она остерегается от всяких резко выраженных практических формул. Но лишь только выступает она в практическую жизнь, или в область прикладного знания, как ей приходится отвечать совершенно иным, далеко не научным языком. Гигиенисту или врачу нельзя отделываться белками и углеводами. Их спрашивают категорически: что нужно есть, хлеб или мясо, или и то и другое вместе? Частные люди требуют, чтобы для них был составлен общий план их трапез, на основании науки; правительства требуют от той же науки указаний насчет того, чем и в каком именно количестве должны они кормить своих солдат, матросов и пр.

Все это понятно и совершенно естественно. Вот в виде ответа на все эти вопросы, так сказать, и издан тот физиологический закон питания, по которому человек должен ежедневно потреблять 3/4 фунта мяса (без костей) и 2 1/2 фунта хлеба.

Таков идеал пищи западноевропейской буржуазии. Можно довести количество пищи и до 4, даже и до 5 фунтов в сутки, но пропорцию мяса и хлеба нужно сохранить непре-менно. Меньше 3/4 фунта говядины, баранины или тому подобного, — нельзя.

В известных и, как мы увидим, довольно тесных пределах, этим правилом можно руководиться; но для разрешения занимающего нас вопроса можно основываться только на том общем научном выводе, который гласит, что в пище человека должны заключаться белковый, вещества и углеводы, и притом так, чтобы первые составляли приблизительно от 1/5 до 1/6 всего количества пищи, но без обозначения формы самых питательных веществ.

Становясь на точку зрения тех практиков-физиологов, которые так решительно предписывают всему человечеству одну и ту же карту обеда, мы замечаем следующее. Издавая свой закон, они не обратили никакого внимания на экономическое состояние земного шара, не вникли даже в пищевые средства земной поверхности в настоящем, и еще менее в будущем. Вращаясь преимущественно среди западноевропейской буржуазии, они все свои идеалы, в том числе и идеал пищи, черпают из среды этой буржуазии.

Мы видим, следовательно, что физиология собственно вовсе не берется разрешать вопроса в том виде, в каком мы его поставили. С другой стороны, физиологи-практики, правда, вознамерились издать питательный закон, но о сколько-нибудь обширном приме-нении его им довольно мало дела. Может ли земная поверхность в настоящем и будущем доставлять ежедневно каждому человеку по 3/4 фунта мяса и по 2 или по 3 фунта хлеба — этого физиология, разумеется, не касается, а между тем именно это-то и существенно для человека.

Добрый король Генрих IV (французский) говаривал, что вся его претензия заключа-ется в том, чтобы у каждого из его подданных была ежедневно курица в супе. Но со времени Генриха IV прошло больше двух столетий, Франция развилась и разбогатела, а большинство французов и до сих пор не имеют на каждый день не только целой курицы, но даже и одного ее крылышка.

Обращаясь опять к точным физиологическим опытам, мы находим следующее, в высшей степени важное для нас заключение. Результаты этих опытов весьма заметно разнятся не только в том случае, если они производятся над разными людьми, но и в том, если опыты касаются одного и того же человека со дня на день. Едва заметные изменения в состоянии организма имеют уже чувствительное влияние на окончательный вывод.

Это оказалось при опытах над людьми, не только одной и той же народности, но даже одного и того же класса, а между тем люди столько различны между собою, сколько различны условия, среди которых они живут. То, что справедливо относительно одного человека касательно питания, того никак нельзя считать непременно верным не только для всего человечества, но и для всей той группы, к которой принадлежите человек, подвергшийся опыту. Строго говоря, выводы каждого. физиолога верны только относительно его самого, если он производил опыты сам над собою, или, например, относительно того крепкого здорового малого, над которым приходилось экспериментировать Петтенкоферу.

Несомненно, что организм каждого человека приспособлен к той пище, которую он употребляет всю свою жизнь и которую употребляли его отцы, деды и прадеды. Это не есть простая формальная привычка, которую легко бросить, каковы, например, привычки читать перед сном, носить то или другое платье, и т. п. Даже мелкие привычки, вроде курения табака, питья чая, обеда в определенный час, связаны с более или менее глубоким изменением организма. Отвыкание от этих, сравнительно ничтожных привычек часто со-пряжено с временным, или даже постоянным расстройством организма, как то показали прямые наблюдения. Бесконечно важнее свойство питания, коему подвергался организм от самого детства и коему подвергались все предшествовавшие поколения данного человека. Можно с большой вероятностью утверждать, что если бы были произведены опыты, с одной стороны, над русским пахарем, питающимся почти исключительно ржаным хлебом, а с другой — над степным киргизом, кормящимся только бараниной и кониной, то результаты получились бы совершенно, различные. Подобных опытов, однако же, произведено не было. Поэтому мы имеем, по меньшей мере, право утверждать, что пита-тельное правило физиологов - практиков верно только в весьма тесных пределах. Тот, кто сказал бы, на основании этого правила, что человек есть существо всеядное, как то многие теперь утверждают, рисковал бы жестоко ошибиться.

Нельзя же, в самом деле, считать непреложною истиной, что привычки европейской буржуазии хотя бы касательно пищи, составляют закон для всего человечества; сперва нужно, по крайней мере, произвести несколько опытов над людьми, принадлежащими к числу остальных девяти десятых всего населения земного шара.

Несомненно, однако же, что в средней Европе идеалом пищи считают ту, на которую указывают физиологи-практики. Мало того, пища эта давно уже усвоена зажиточными классами Европы. Зажиточный европеец до того приспособился к смешанной животно-растительной пище, что внезапная перемена этой пищи на чисто животную или чисто растительную была бы для него вредна⁴. Это подтверждают и точные опыты. "А так как Европа и отрог ее, Соединенные Штаты Северной Америки, стоят теперь во главе прогресса всего человечества, то можно сказать, что мы живем в эпоху стремления к смешанной животно-растительной пище.

Не будучи вегетарианцем, я даже прибавлю, что в наше время, при существующих условиях, пища эта, действительно, в высшей степени удобна для обитателей средней и северной Европы.

Указав на данные физиологии, бросим теперь хотя самый беглый взгляд на строение органов пищеварения человека; это даст нам возможность уяснить себе, к какой пище приспособлен организм человека самою природою.

У человека, как известно, 32 зуба, из которых коренные снабжены тупыми буграми, весьма удобными для перетирания мягкой или полумягкой растительной пищи. Его четыре клыка так коротки, что они не выходят из ряда других зубов, и не могут служить не только для задержания или разрывания живой добычи, но и для разрывания сырого мяса. Кишечный канал человека в шесть раз превосходит длиною своей его тело, указывая тем на пищу, менее легко варимую, чем мясо, но более удобоваримую, чем трава.

Из этих данных нельзя, однако же, сделать прямого вывода касательно того, к какой именно пище приспособлены органы пищеварения человека. Только зубы его прямо указывают на сочные и мясистые, или мучнистые части растений.

Мы имеем возможность сравнить органы пищеварения человека с теми же органами ближайших к человеку животных.

Но тут мы встречаемся со странным явлением в науке, или, вернее, в ученом мире. Под давлением того обстоятельства, что пища европейских буржуа есть наилучшая пища для всего человечества вообще, некоторым господам пришло в голову сравнивать человека со свиньей, т. е., перескочить, в ряду системы животного царства, от человека к толстокожим. Господа эти даже отыскали несомненное сходство между зубами человека и свиньи, приводя этот факт в виде доказательства всеядности человека. Если же сравнить, без предвзятой мысли, зубную систему человека и свиньи, то сходство окажется весьма отдаленным. Во-первых, у свиньи 44 зуба; во-вторых, чрезвычайно больше, острые клыки выставляются изо рта и загибаются вверх. Между этими зубами и коренными большой перерыв. Жевательная поверхность коренных усажена и острыми, и тупыми шипами. Вот эти-то тупые бугры и подавали повод утверждать, что зубы свиньи необыкновенно сходны с зубами человека.

Кишечный канал свиньи в 10 раз длиннее ее тела, о чем умалчивают те господа, которые так охотно отыскивают признаки бестиальности человека.

Зубная система свиньи представляет нам, однако же, действительно тип зубной системы, приспособленной к всеядности: он выражается в том, что вся жевательная поверхность представляет крайнюю неровность, складчатость бугров и перемежку тупых возвышений с острыми. Этой-то комбинацией тупых и острых отростков именно и отличается зубная поверхность свиньи от человеческой.

Совершенно другое представляют нам органы пищеварения животных, ближайших по телу к человеку, т. е., человекоподобных обезьян: оранга, шимпанзе и гориллы.

Число зубов их такое же, как у человека; Все зубы их сомкнуты⁵, —опять как у чело-века; клыки, однако же, значительно более развиты и являются страшным оружием защи-ты и нападения. Жевательная поверхность представляется как бы сколком с человеческой. Такие же тупые бугры, в том же почти числе и распределении, нередко только крупнее и крепче. Кишечный канал, как у человека, — в 6 раз длиннее тела.

Все эти существа, столь близкие к человеку по всем деталям организации сво-его тела, например мозг которых до того похож, что Кювье говорил об оранге: „мозг его безнадежно сходен с человеческим",— все они питаются исключительно растительной, сочной или мучнистой пищей: плодами, древесными почками, даже цветами.

Эти большие и необыкновенно сильные обезьяны, из которых, например, горилла вчетверо сильнее человека, даже и не пытаются нападать на других животных, для добывания животной пищи в прибавление к растительной. Несмотря на свою ловкость и проворство, они вовсе лишены охотничьих инстинктов. Вывод отсюда может быть только один, и его давно высказали зоологи, в том числе и Кювье⁶: человек приспособлен к пище растительной, но только к мягкой или полумягкой.

Но, — прибавляет Кювье, — открытие употребления огня дало человеку возможность питаться и животной пищей. Прибавим еще, что употребление огня дало нам возможность питаться такими растительными продуктами, которые без него не имели бы для нас совсем никакого значения. Что стали бы мы делать с картофелем, бататами, земляными грушами, если бы не было огня? Даже зерновые хлеба наши не имели бы для человечества такого значения, так как без огня и хлеб невозможен. Если же человек действительно приспособлен природою к растительной пище, то вряд ли мясо можно считать столь необходимою примесью к пище человека, как-то счи-тают многие из физиологов-практиков.

За ответом на этот вопрос обратимся к самому человеку, посмотрим, как он сам фактически решает задачу о своем питании. Прежде всего, мы займемся статистикой. В ней. правда, мы не найдем таких точных цифр, как в физиологии, но, на наше счастье, дело это находится в таком положении, что для уяснения его вовсе и не нужны точные цифры. За исходный пункт примем Европу, так как касательно этой части света имеются наиболее полные сведения.

Европейское население потребляет больше мяса, чем всякое другое население Старого Света Больше всего потребляется мяса в Великобритании, а именно: в день приходится около 24 золотников, т. е. по 1/4 фунта на человека⁷. — Во Франции на каждого человека приходится не много больше 8 золотников, т. е. 1/12 фунта в день. Приблизительно столько же в России. В других европейских странах потребление мяса еще меньше.

Но эти данные еще не дают вполне правильного понятия о деле. Необходимо принять во внимание, что во всех европейских,— да вероятно и во всех остальных странах мира, большая часть мяса потребляется населением городов. Так, например, в Лондоне приходится на человека по 60 золотников в день, в Москве почти также, в Петербурге 50 золотников, в Париже не много меньше, во французских городах, с населением свыше 10,000, приходится на каждого человека около 34 золотников в день. Таким образом, на главную массу населения, живущего вне городов, нигде не придется и тех 8 — 24 золотников, которые выпадают на долю каждого жителя по общему расчету.

Следовательно, наиболее цивилизованная часть света, в которой многие правительства сознательно стремятся достигнуть, в вопросе о питании, цели, поставленной физиологами-практиками, даже и эта часть света успела добиться только того, что мясо не совершенно исключено из домашнего обихода народов, ее населяющих.

Этот результат можно еще нагляднее выразить так: если бы во всей Европе зарезали всех имеющихся теперь быков, коров, овец и свиней⁸ и разделили бы мясо их поровну между всеми 280.000,000 жителей Европы, то каждому досталось бы на один год около' 308 фунтов, т. е. немногим больше 3/4 фунта на день⁹.

Таково положение дел в Европе. Об остальных странах света точных сведений не имеется, но для нашей цели их и не нужно. Несомненно то, что в самых населенных странах Азии, т. е., в Индии, в Китае собственно, в Японии, заключающих в себе большую часть населения Азии¹⁰, скотоводство совершенно ничтожно в сравнении с европейским. В Японии оно, можно сказать, вовсе не существует; в Китае почти также; а в Индии многим миллионам индусов употребление мяса даже формально воспрещено религией. Следовательно, мы вправе утверждать, что в этих странах не может быть и речи о мясе как о народной пище.

Те сведения, которые можно почерпнуть из разных сочинений о народной пище различных африканских народов, не только очень скудны, но и крайне не точны; сколько-нибудь благонадежных числовых данных касательно тех стран ожидать нечего. Все, что нам известно о пище африканцев, показывает, однако же, что она по преимуществу растительная. Крупный скот служит там почти единственным перевозочным средством. Притом Африка, по своему убийственному для европейцев климату и по низкой степени развития своих народов, останется еще в течение многих столетий без заметного влияния на судьбы остального человечества.

Совершенно иную картину питания представляет нам Новый Свет, т. е. Америка и Новая Голландия. В Соединенных Штатах на каждую тысячу жителей¹¹ приходится вдвое больше рогатого скота, чем в Европе овец почти втрое, а свиней впятеро.

В Южной Америке эти числа еще выше; особенным обилием скота отличаются, как известно, Аргентинская республика, Уругвай и сопредельные им страны¹². Новая Голландия превосходит в этом отношении все остальные страны. Там на каждую тысячу человек приходится рогатого скота в восемь раз больше, а овец в 3 9 раз больше, чем в Европе¹³. Если бы в Америке и в Австралии, вместе взятых мясная пища могла быть распределена равномерно, то там, наверное, каждый человек мог бы быть наделен этою пищей согласно требованиям, физиологов-практиков.

Однако же, общее абсолютное число скота во всем Новом Свете (в Америке и в Австралии) еще далеко меньше, чем в Европе, так что если разложить избыток мяса, производимый Новым Светом, хотя бы только на европейцев (не говоря уже о жителях остальных частей света), то ежедневная примесь мяса к пище большинства европейского населения не увеличилась бы чувствительным образом. При том же, торговля заокеанским, привозным мясом, до сих пор еще незначительна.

Итак, само человечество разрешает вопрос о своем питании совершенно иначе, чем того требуют физиологи-практики. Огромное большинство людей питается не мясной, и не смешанной животно-растительной пищей, а чисто растительной.

Вывод этот подтверждается также теми фактами, которые известны нам касательно распространения питательных растений, быстрого усиления их производства и необыкновенного развития хлебной торговли. Всем известно, что целые народы до того исключительно питаются тем или другим растением, что от его неурожая наступает голод, стоящий миллионы жертв. Достаточно напомнить о гибели десятков и сотен тысяч индусов от неурожая одного только риса.

Существование человечества до того тесно связано с тем или другим зерновым хлебом, что главнейшую массу всего населения земного шара можно разделить на четыре больших отдела, по роду пищи, а именно, на существующих рисом, кукурузой, пшеницей и рожью. Мясоеды составляют ничтожную группу.

Европа с присоединением к ней Соединенных Штатов, Канады, Египта, Австралии и Чили, производит ежегодно 2,423 миллиона гектолитров (т. е. около 1,160 миллионов четвериков) зернового хлеба, что дает на каждого жителя вышеназванных стран до 4-х фунтов зернового хлеба в день; следовательно, печеного хлеба от 5 до 6 фунтов. Так как при этом не считаются ни картофель, ни овощи, ни плоды, то мы вправе сказать, что населе-ние — по крайней мере, перечисленных стран — снабжено растительной пищей в избытке, а бедствия, проистекающие от недостатка в ней, зависят лишь от неравномерности ее распределения. Хлебная торговля нашего времени далеко превосходит по капиталу, ею представляемому, всякую другую торговлю. Капитал этот составляет уже полтора милли-арда металлических рублей. Менее чем в 5 лет он увеличился на 40 процентов¹⁴.

Все приведенные факты и соображения указывают на два противоположных явления. С одной стороны, практическая физиология утверждает, что лучшею пищею для человека должно считать смешанную животно-растительную. Благоденствующее и просвещенное меньшинство действительно этой пищей и пользуется, и стремится наделить ею весь род человеческий. С другой стороны, мы видим, что пищевой закон физиологов-практиков представляет для человечества, взятого в целости, лишь идеал,— быть может и желанный, но далеко не осуществленный. Если так, то человечество находится в бедст-венном положении и должно всеми силами стремиться к достижению этого желанного идеала. Очевидно, оно должно приложить все старания для усиления скотоводства, ради достижения тех ежедневных 3/4 фунта мяса, которые будто бы так уж необходимы каж-дому смертному.

Посмотрим же, насколько достижима физиологическая норма питания человека в будущем. Мы видели, что в Новом Свете мясо производится в избытке. Поэтому, прежде всего Европе —и Старому Свету вообще — приходится организовать мясную заокеанскую торговлю в обширных размерах. Это отлично понято в Европе, в Америке и в Австралии; образовалось множество промышленных компаний для переработки и вывоза мясного товара из Нового Света в Старый. Я уже указал, однако же, что торговля этим товаром до сих пор ничтожна; притом же большая часть ввозимого в Европу мясного товара является в виде либиховского экстракта, который сам по себе лишен питательных свойств, имея значение только в соединении с растительной пищей¹⁵. Кроме того, оказалось, что почти все компании, основанные для торговли мясными консервами, лопнули, а с возвышением цен на шерсть стало выгоднее овцеводство ради шерсти, чем производство мяса¹⁶.

Вместе с тем, в Европе выяснилось обстоятельство, подающее повод — как говорит Нейман-Спалларт — к печальному раздумью. Дело в том, что из шестнадцати европейских государств, в десяти оказался весьма заметное уменьшение относительного числа домашних животных, так называемая экспекторация. Это особенно заметно в наиболее промышленных государствах.

Это явление, а главнее избыток мяса в Новом Свете, особенно в Новой Голландии, где даже не знают куда его девать, ясно показывают, что все неудобство происходит от неравномерности в распределении убойного скота.

Если сравнить между собой сходные по обширности и притом значительные по протяжению страны, то можно придти к следующему заключению: населенность людьми обратно пропорциональна населенности домашними животными. Так, в Старом Свете от-носительное число домашних животных самых населенных стран — Китая, Японии, Ин-дии, Европы, — ничтожно или слабо по сравнению с едва населенными частями стенной Азии.

В Африке скотоводство распространено преимущественно в пустынях и степях, на севере по окраинам Сахары, на юге - в Калагари и ее окрестностях. В Америке — слабо населенная южная часть материка несравненно богаче стадами, нежели северная. Наконец, Новая Голландия, будучи наименее населенной из всех стран, предоставляет и самое высокое относительное число домашних животных.

Правило это менее очевидно, если сравнивать не столь обширные страны, так как при этом приходится принимать во внимание политические границы государств, большей частью не соответствующие их естественным пределам. Главная причина упомянутого соотношения между населенностью людьми и домашними животными, заключается именно в степени распространения земледелия и в развитии промышленности. Следовательно, в странах цивилизованных уровень образования имеет большое влияние на распространение скотоводства, действуя в ту или другую сторону, смотря по спросу на ближайших рынках и проч.

Однако же, несмотря на затемняющее влияние этого условия (цивилизации) в данном вопросе, даже в самой Европе можно все-таки усмотреть то обратное отношение, на которое указано выше. Оно очень резко проявляется, например, тем, что самое большое относительное число скота приходится на Придунайские княжества, а также тем, что Великобритания, Франция и Бельгия по относительному числу домашних животных стоят ниже России. Тот же закон проявляется и в указанном выше явлении экспекторации западной Европы. Соображая сказанное, мы неминуемо придем к тому заключению, что с распространением земледелия, промышленности и цивилизации, при соответствующем увеличении народонаселения, будет уменьшаться сначала относительное, а потом и абсолютное число домашних животных.

Пастушескими, по преимуществу мясопроизводящими странами, уже и теперь должно считать те, которые не поддаются земледелию. Но с увеличением населения, ко-гда заметно повысится ценность растительных продуктов, общность этих стран будет заметно уменьшаться, как это и теперь уже заметно¹⁷. Придет время, когда выгодно будет прилагать к разработке пустынных пастушеских стран паровой плуг в дорогую систему поливных или осушающих каналов, как это происходит теперь, например, в Италии и Голландии¹⁸. Придет время, когда человечеству недостанет места даже для произведения того ничтожного количества мясной пищи, которое оно производит в настоящую эпоху.

Эти соображения уже указывают нa то, в каком направлении нужно разрешать вопрос о будущем питании человека; но дело выкажется еще с полнейшей ясностью, если представить его во всей простоте, сведя весь вопрос к сравнению ценности хлеба и мяса. Для этого даже нет надобности справляться с рыночными ценами, столь изменчивыми в разное время и в разных странах, а главное — так мало известными. Мы только обратим внимание на следующее обстоятельство: как растения, так и животные получаются через переработку минеральных веществ; это ни что иное, как машины, вырабатывающие органическое вещество из почвы (с ее водой) и из воздуха. Растение черпает сырой материал, им перерабатываемый, из первых источников, — животное же получает себе в работу материал, однажды уже переработанный (растением). Так как продукт, дважды перерабо-танный, очевидно, всегда дороже продукта переработанного один раз, то в земледельческих странах мясо всегда будет дороже хлеба.

Впрочем, если кто пожелает проверить этот вывод сравнением цен на хлеб и на мясо в разные времена, тому можно указать на следующие любопытные данные¹⁹. Во-первых, цены на все жизненные припасы постоянно возрастали во всех тех местах, касательно которых имеются точные сведения. Если взять сколько-нибудь длинный период времени — например, от начала нашего столетия приблизительно до настоящего времени — то окажется, что это повышение цен шло неравномерно; что мясо и вообще продукты скота в большинстве стран быстрее дорожали, нежели хлеб. Так, например, за десять пудов мяса, в период с 1816 до 1820 года, получалось в Берлине сорок пять пудов пшеницы, а в пepиод с 1861 до 1865 года уже шестьдесят пудов; в Данциге — сначала (1815 —1820) со-рок восемь, а в новой (1861 — 1865) семьдесят семь; в Кельни — сначала тридцать девять, а в конце шестьдесят два: в Вене — между 1812 и 1815 годами за то же количество мяса получалось двадцать пять пудов пшеницы, а между 1856 и 1860 годами — тридцать шесть; в Париже — сначала (1826 — 1830) тридцать шесть пудов, а в конце (1866 —1870) сорок один пуд. Касательно Петербурга подобные данные имеются только с 1841 года, когда за 10 пудов мяса получалось 39 пудов пшеницы. С тех пор цены на пшеницу повышались в Петербурге быстрее, чем цены на мясо, так что в 1860 году за 10 пудов мяса получалось только 29 пудов пшеницы, но за тем мясо опять стало быстрее подниматься в цене и в период между 1871 и 1875 годами, десять пудов мяса соответствовали тридцати пудам пшеницы. В Варшаве замечается подобное же явление.

То же самое явление быстрого возвышения цен на мясо оказывается и при сравнении этих цен с ценами на рожь овес и ячмень. Можно ожидать, что эта неравномерность в будущем станет еще значительнее, так как земли все дальше распахиваются, а относительное число скота в Европе уменьшается²⁰. Все приведенные факты и соображения заставляют нас признать за несомненную ту истину, что в будущем мясной элемент человеческой пищи не только уменьшится против настоящего, но даже и вовсе исчезнет. Человек самыми обстоятельствами влечется к растительной пище.

Таким образом, если согласиться с физиологами-практиками, что без мяса человеческая пища не может считаться нормальной, то человечество оказывается в безвыходном положении: с каждым поколением оно все более и более будет удаляться от своего пищевого идеала — а, следовательно, человеческие племена будут постепенно ухудшаться. Из этого можно бы заключить, что большая часть человечества навсегда останется плохо или посредственно прокормленной массой, которою будет руководить горсть людей, хорошо питающихся, интеллигентных. Меньшинство, нечто в роде нынешних „деся-ти тысяч англичан верхнего слоя" {upper ten thousands), станет разрабатывать науки и искусства, заботиться о лучшем продовольствии масс и, в то же время, постоянно сознавать, что наделить всех нормальной пищей — несбыточная мечта.

Так действительно думает западноевропейская буржуазия. Находясь во главе наиболее процветающих масс, она вполне довольна своею деятельностью, ибо довела своего среднего человека до небывалого довольства, и надеется поддержать это довольство еще в продолжении нескольких поколений. Четыре, пять сотен тысяч, может быть, миллион нищих оборванцев всегда будут существовать между берегом Атлантического океана и Балтийско-Адриатической линией; но это все жертвы случайностей, жизненных неудач, нередко даже лености и других дурных качеств самих субъектов: они ничто, капли в море житейской посредственности, которая и должна удовлетворить нас отныне и вовеки.

Англия — идеал новейшего и будущего человечества; следовательно, к достижение этого идеала все и должны стремится. Но если в наше время большая часть человечества действительно может ставить себе практическим идеалом достижение английского благосостояния, то нравственный идеал всего людского рода не может удовлетвориться мещанской философией зажиточных классов Западной Европы. Этой философией не довольствуются, и правительства, стремящиеся доставить полное благосостояние и высшие блага цивилизации не одному какому-нибудь классу, а всей массе общества. Не будем, однако же, останавливаться на затронутых здесь вопросах, хотя они пото-му и затронуты, что находятся в тесной связи с вопросом о будущем питании человека.

Для нас, во всяком случае, на какую бы точку мы ни становились, несомненно, что формула питания, выработанные физиологами - практиками, должна измениться. Наука и техническая практика должны приняться за выработку формулы смешанной, но чисто растительной пищи, не дожидаясь того времени, когда на земле исчезнет — или почти исчезнет — возможность примешивать к ней животные продукты.

К счастью, элементы, пищи будущего уже и теперь намечены наукой. В Европе существует даже общество, поставившее себе задачей не только исключительно питаться растительною пищей, но и распространять то убеждение, что пища эта есть единственно естественная и согласная с природою человека. Члены этого общества называют себя „ве-гетарианцами" и, очевидно, верно оценили дело. Мною уже указано, что между растительной и животной пищей не существует основного различия. Если обратиться к таблицам состава питательных веществ, то окажется, что многие растительные вещества со-держат белковины больше, чем мясо — даже больше, чем сам яичный белок²¹ — а между тем задача заключается именно в том, чтобы отыскать такой растительный продукт, или такую смесь растительных продуктов, в которой отношение белковых веществ к веществам безазотистым было бы такое же, как в смешанной растительно-животной пище.

Тот, кто изобретет хлеб, или другую растительную смесь, в которой было бы, например, вдвое меньше воды, чем в теперешнем хлебе, и вдвое больше белковых веществ, тот окажет человечеству услугу, превышающую всевозможные технические изобретения.

Представлю некоторые соображения, способные показать, что в предлагаемом нет ничего невероятного. Для этого, прежде всего, не лишнее бросить взгляд на прилагаемую таблицу состава некоторых животных и растительных веществ, заимствованную мной у Фохта²²

Сравнивая содержание белковых веществ (вторая графа) в животных и растительных продуктах, легко усмотреть, какие из растительных выгоднее для питания, заключая в себе много белков, — а какие, напротив, менее выгодны, представляя слишком мало этих веществ. При этом, однако же, необходимо иметь в виду, что при питании имеет зна-чение не только количество белков, но и отношение их к воде и к остальным веществам пищи. Кроме того, удобоваримость и степень усвояемости, т. е. способность переходит в кровь и плоть, зависит в сильной степени от того состояния, в котором находятся вещества в той или другой пище. Таблицы, подобные предложенной, могут, следовательно, только руководить при первом выборе продукта для питания. Остальное может быть определено лишь опытом и достигнуто практикой²³.

Из таблицы видно, что между растительными продуктами особенно высоким содержанием белковины отличаются чечевица и горох. В них белковых веществ значительно больше, чем в бычачьем мясе. Прибавлю к этому, что семена бобовых растений — к числу которых относятся и чечевица, и горох — вообще очень богаты белками. До введения картофеля в Европу, бобовые растения составляли одну из главных статей пищи бедных, трудящихся классов. До сих пор еще во многих странах, так называемые русские и турецкие бобы, горох, чечевица, даже грубые лупины разводятся в большом количестве. У нас за Кавказом, например, в Имеретии и Гурии — турецкие бобы (лоба) составляют главную пищу бедного народа. В коренной России горох в большом ходу.

В виду всего этого, понятно, какой высокий интерес представляет для нас прекрасное исследование доктора Ворошилова²⁴, поставившего себе задачею „определить сравнительно питательную способность мяса и гороха". „Почти вся масса трудящегося' крестьянского сословия, — говорит названный ученый. — принуждена довольствоваться чуть не круглый год растительными продуктами. В виду этого обстоятельства, крайне желательно определение питательных свойств этих продуктов, как сравнительно с мясом, так и сравнительно друг с другом". Доктор Ворошилов производил опыты над самим собой, употребляя при этом постоянно одно и то же количество хлеба и сахара. Только в одном ряде опытов к хлебу и сахару придавалось мяса, а в другом горох. Результат этих опытов следующий. Как та, так и другая пищевая смесь служат к полному, достижению целей питания, что выражается сохранением постоянного веса и поддержанием сил в одном неизменном уровне, как при той, так и при другой диете. Но мясная пища легче усваивается, чем гороховая, а потому последней приходится употреблять больше, чем первой"²⁵.

Итак, первая попытка точной сравнительной оценки питательных свойств мясного и растительного продукта (говорю, первая потому, что действительно подобных опытов еще не было произведено), указывает на один из способов отыскания той формулы смешанной растительной пищи, в которой, как мы видели, так будет нуждаться человечество, в которой нуждается оно и теперь.

Позволительно думать, что с помощью муки гороха или других бобовых растений, техника может отыскать более удобную формулу чисто растительной пищи, чем предложенная доктором Ворошиловым; но, во всяком случае, его опыты и выводы будут служить основой для практической обработки вопроса.

Приведу еще следующее соображение касательно пшеницы. В пшеничном зерне белковых веществ заключается 135 на 1,000. В пшеничной муке, вследствие отброса на мельницах, это количество падает до 127, наконец, в хлебе до 90. Таким образом, разными нецелесообразными приемами приготовления, мы теряем из пшеницы 45 частей на 1000 белковых веществг столь необходимых организму. Все дело можно однако же поправить оковкой мукомольных жерновов. Известно, что наружный слой хлебного зерна за-ключает в себе главную часть его белковины. На мукомольных мельницах, а именно — на крупчатках, этот слой отбрасывается, а на муку идет белая масса, содержащая в излишестве крахмал. Если производить оковку жерновов так, чтобы они снимали с зерна гораздо больше, чем то делается на крупчатках, и эту наружную часть обращать в муку, а цен-тральную, содержащую мало белковины, отбрасывать, то мука, а затем и хлеб, содержали бы в себе больше азотистых веществ, чем в нашем теперешнем пшеничном хлебе.

Часть, не вошедшая в состав муки, ни в каком случае не пропала бы; техника нашла бы ей много различных употреблений.

Мука, полученная таким образом, может содержать весьма большое количество белковины. Притом же, количество это можно изменять по желанию, оно должно быть определено практикой при печении хлеба. Той же обработке может подвергнуться рожь, овес и все зерновые хлеба.

При всех этих соображениях невольно представляется уму одно странное явление. Все в технике, кажется, двигается вперед, и притом с необыкновенной быстротою, одна только пища человеческая остается в том же, почти первобытном состоянии. Более или менее удобные комбинации разных продуктов питания отыскиваются как-то сами собою, или помощью поваров, метрдотелей и так называемых гастрономов, т. е. попросту и по-русски, обжор. Наука мало или вовсе не заботится об улучшении пищи на рациональных основаниях. Она только объясняет различные явления, происходящие во время приготовления пищи и питья, указываете, как удобнее, проще и выгоднее достигнуть желаемых результатов; но принципы, основы питания, вовсе не трогает, признавая их как бы непогрешимыми.

Трюфованные индейки, так же, как разные sauce soubise, remoulade и пр., и пр., имеют, очевидно, для человечества значение меньше выеденного яйца, а хлеб остается тот же самый, которым питались не только первые фараоны, но даже и некоторые племена доисторического человечества: пресный и кислый, и притом из той же самой муки. Открытию кислого теста нельзя не придавать огромного значения в истории питания человека; но можно утверждать без преувеличения, что до сих пор почти ничего не сделано для усиления питательности и удобоваримости хлеба вообще, а между тем это-то и составляет главнейшую задачу относительно питания масс народонаселения особенно в будущем²⁶.

Тем не менее, представленных фактов достаточно, чтобы убедиться в возможности отыскать такую растительную пищу, которая, по своим свойствам, вполне отвечала бы смешанной животно-растительной. Задача эта должна быть и, без сомнения, будет разрешена химией и физиологией.

Мы видели, что человечество влечется необходимостью к растительной пище; мы только что вывели, что нет никакой причины сомневаться в возможности отыскать формулу растительной пищи, соответствующую основному положению физиологии. Но самый важный вопрос состоит в том, будет ли растительная пища в состоянии способствовать дальнейшему интеллектуальному развитию человечества. В состоянии ли эта, тяжелая, по мнению практиков, пища «держать нашу материальную машину в таком виде, чтобы духовные силы, ее оживляющие, могли расти и совершенствоваться, воздействуя и на усовершенствование самой машины?

Теперь в Европе сделалось модой утверждать, что люди, занятые интеллектуальной работой, должны непременно питаться смешанной, животно-растительной пищей. Английский народ, давший столько превосходных ученых и литераторов, пользующийся сравнительно лучшей организацией, облагодетельствовавший человечество столькими изобретениями, наконец, богатейший из всех народов, употребляет мяса больше всех остальных европейских народов. Это обстоятельство всего сильнее действует не только на массы, но и на людей просвещенных.

Спрашивается, однако же, нет ли тут совпадения обстоятельств, не заключают ли тут, как во многих других случаях, на основании ошибочного правила cum hoc ergo propter hoc. Точных и прочных основ для приведенного мнения действительно не существуете. По этому поводу не только не произведено никаких опытов, - но не имеется даже наблюдений.

Мы знаем, например, что ели Аттила и Наполеон I, как один поглощал полусырую конину, а другой любил особенно зажаренных цыплят (poulets a la Marengo). Мы знаем, чем отягчал свой желудок Лукулл, можем прочесть подробное описание пиршества како-го-то отвратительного римского отпущенника Тримальхиона²⁷; но о скромных трапезах Сократа можем только догадываться, и не имеем понятия о том, какой именно обед забы-вал съедать Ньютон, вечно погруженный в свои высокие мысли и соображения.

Мы позволяем себе, однако же, предполагать, что в стране огромных ростбифов и бараньих котлет, этими благами пользуются и пользовались преимущественно не мыслители, но члены лондонского королевского общества, а герои биржи и обитатели Сити. Во всяком случае, за неимением точных данных, приходится обращаться к соображениям, основанным на фактах другого рода, к истории и топографии человеческого питания.

Если мы сравним в отношении образа жизни и цивилизации, народы, сменявшие друг друга в течение веков и тысячелетий, с ныне живущими, то настоящее положение человечества представится нам как бы неподвижной картиной того, что представляет нам вся история развития человечества.

Образ жизни некоторых из теперь живущих диких племен во многих отношениях так сходствует с тем, что известно об образе жизни иных доисторических народов, что мы по быту первых можем заключать о быте вторых. Переходы от одного состояния к друго-му, от дикости к варварству, от варварства к быту патриархальному и к состоянию боль-шей или меньшей цивилизации, происходившее в течение веков, совершаются на тех же началах и теперь, на наших глазах. Эта параллельность между последовательными степенями развитая человеческого рода и между теми степенями совершенства, на которых находятся и теперь разные племена, дает нам возможность не только отследить влияние материального быта народов на их относительное развитие, но заключать и о будущем.

Страны, представляющие до сих пор природу в ее первобытном состоянии, каковы, например, дремучие леса сибирской тайги, живописуют нам картину того, какова была Европа в древнейшие времена, например, при Германцах. Но вместе с тем, настоящее положение Европы дозволяет нам составить себе в общих чертах представление и о будущем лесной сибирской области. Так точно и касательно самого человека.

Еще не прошло и десяти лет с того времени, как ученый мир признал окончательно доказанным тот факт громадной важности, что человек существовал в Европе вместе с отжившими животными потретичного периода. Кости его, вместе с костями мамонтов, на которых его рукой иногда нацарапаны изображения этих чудовищ, найдены там и сям в глубоких слоях земных. При них находятся и остатки грубых изделий самых отдаленных из наших предков.

До сих пор еще не удалось определить, хотя бы с некоторой точностью, время, истекшее от эпохи первого появления этих людей, оставивших хотя редкие, но неизгладимые следы своего существования. Не подлежит, однако же, сомнению, что доисторический период жизни европейского человечества далеко превосходить своею продолжительностью самый длинный из исторических периодов теперь живущих народов, не исключая и китайского.

Несмотря на то, что изучение доисторической старины, началось так недавно, наука успела уже собрать множество драгоценных фактов и восстановить главнейшие черты быта тех дикарей, которые находились в борьбе со слонами, покрытыми шерстью, бегемотами, носорогами, львам и другими зверями, или вовсе исчезнувшими с лица земли или, по крайней мере, из Европы, но бродившими в те времена по местам, занимаемым теперь Парижем, Мадридом и проч. Люди эти выделывали из кремнистого крепкого камня до того грубые орудия нападения и защиты, что для непривычного глаза это просто куски кам-ня, случайно разбившиеся и надломившиеся. Но дело в том, что такие кремни, обитые по краям все на один и тот же лад, находятся тысячами, и что дикари многих океанических островов и до сих пор употребляют подобные же, обитые по краям камни, в виде оружия. Те же доисторические дикари пробуравливали камешки для навешивания их на себя в виде украшений, как то делают и по сей час ныне живущие. Они же грубо обделывали кости тех зверей, которых им удавалось умерщвлять; и опять на тот же самый лад, как многие из живущих теперь дикарей.

В таком-то положении застала наука доисторического европейского человека тех времен, которые, по всей вероятности, были близки к первоначальному его появлению. Человек тогда уже знал употребление огня и питался всевозможными животными, обиль-но населявшими дремучие леса, горные ущелья, реки и озера того времени. Домашних животных при нем не было, о земледелии не было и помину. Присоединял ли он к своей пище какие-нибудь растения — неизвестно, так как никаких следов от этого не осталось.

С того отдаленного времени, в которое в разных местностях Европы бродили дикари древнейшего каменного века и до первого появления римских легионов в теперешней Франции, прошел неисчислимый ряд тысячелетий. Средства, употребляемые геологами для хронологических выводов, правда, в высшей степени недостаточны; но они, во всяком случае, дают несомненное право сказать, что указанный нами период времени должен измеряться не тысячами, а десятками тысяч лет.

В продолжении всего этого громадного периода времени, земная поверхность изменяла не раз свой вид, изменялась конфигурация материков, Британские острова, например, успели отделиться от материка, климат два раза переходил от сурового, холодного к более умеренному; вместе с тем, очевидно, изменялся и растительный покров; царство живот-ных успело лишиться многих из самых видных своих представителей, а прогресс человеческого рода подвигался так медленно, что требуется величайшее внимание, чтобы его заметить. Каменные орудия стали выделывать не простой оковкой, ударяя камень о ка-мень, а отшлифовывать подобно тому, как делают и до сих пор некоторые дикари; грубая глиняная посуда, обломки которой находят вместе с костями отживших зверей, постепенно получает лучшие формы, — словом, прогресс выражается в таких сравнительно легких признаках, что его скорее можно назвать застоем, чем движением.

Только в некоторых местностях Европы следы доисторической старины изобличают более высокую степень развития, чем та, на которой вообще находились люди каменного века. Таковы остатки озерных жилищ, воздвигавшихся в Швейцарии. Сван, на которых стояли целые деревни, местами сохранились и до сих пор. На дне озер, там, где стоят эти сваи, найдены многочисленные остатки разных изделий и пищи доисторических швейцарцев. Остатки эти состоять преимущественно из каменных орудий, но вместе с ними погребены уже кости таких животных, которые и теперь живут в Европе. Многие из тех костей принадлежали несомненно зверям уже одомашненным: быкам, козам, овцам,. собаке, лошади. Вместе с ними попадаются там и сям зерна пшеницы, ячменя, целые ячменные колосья, обуглившиеся плоды, даже печеный хлеб, тоже в обугленном состоянии. При остатках более древних свайных сооружений, находят только отбросы животной пищи, свидетельствующее о пастушеской жизни их обитателей; при подобных же сооружениях позднейшего времени отысканы и остатки вделывавшихся растений. Озерные швейцарцы были, очевидно, уже пастухами, а затем и земледельцами; они стояли по своему развитию гораздо выше дикарей, обитавших, напр., в пещерах Франции и Бельгии; но зато они и появились на своих местах несравненно позже пещерных жителей, потому что при их остатках не находят не только костей мамонта или других слонов, а нет никаких следов даже львов, гиен и других, теперь живущих, но ушедших далеко на юг диких животных; нет также остатков северного оленя, доходившего когда-то до самых Пиренеев.

За каменным веком последовал, как известно, век бронзовых орудий, и многие озёрные жилища принадлежать к этому времени. Земледельческая жизнь в них была еще более развита; очевидно, начали развиваться и ремесла, так как найдены тут остатки пряжи и льняных тканей.

Таковы крупнейшие черты постепенного развития европейского человечества в доисторические времена²⁸. Сказанного достаточно, чтобы обратить внимание читателя на необыкновенную медлительность этого развития, которое притом только тогда оживляется, когда, вместе с земледелием, животная пища начинает заменяться растительной.

Давно доказано, что земледелие есть необходимое условие дальнейшего развития человека. При этом, без сомнения, действует не свойство пищи, а сама земледельческая промышленность, требующая большого напряжения ума, и обеспечивающая человека от заботь о вседневном пропитании несравненно лучше и полнее, чем звероловство и скотоводство. Во всяком случае, и по меньшей мере, мы имеем право сказать, что мясная пища и сопряженный с ней образ жизни бы люди не открыли возможности питаться плодами искусственно возращенных растений, то они наверное бродили бы и до сих пор, подобно американским дикарям, или кочующим ордам центральной Азии. Вот заключение к которому приводит нас то, что известно о быте и необыкновенно продолжительном застое, в котором пребывал человек во времена своего древнейшего существования.

Топография питания, или распределение человеческих племен по пище и по образу жизни, ею определяемому, наглядно указывает на пребывание в дикости доисторических людей и приводить к тем же заключениям. Некоторые писатели любят представлять людей каменного века, даже времен нешлифованных кремней, в каком-то гомерическом свете.

По их словам, это какие-то эпические герои, вступавшие в бой с чудовищными мамонтами, побивавшие страшного пещерного льва и медведя, гонявшиеся за быстроногими гигантскими оленями, огромные рога, которых покоятся до сих пор в глубоких слоях наших торфяников. Погребальные пиры их представляются каким-то разумным, величавым культом усопших. Но тщательное изучение остатков жалких ремесел этих отдаленных прадедов наших, обломков их пищи, состоящей из костей, расколотых вдоль, для высасывания мозга, костей, между которыми находили и человеческие, не-сомненно, убеждают нас, как уже не раз сказано, что те люди находились на самой низкой степени развития. Описывая группу пешересов, Дарвин невольно восклицает²⁹, что «при виде этих людей едва можно верить, что это наши ближние, и живут в одном мире с нами. Нередко спрашивают, чем наслаждаются некоторые из низших животных; не естественнее ли поставить тот же вопрос относительно этих варваров!» Слова эти гораздо более подходят к доисторическим людям, чем мечты некоторых археологов. Эти самые огнеземляне, описываемые Дарвином, живут, вероятно, очень близко к тому, как, например, жили доисторические племена, накопившиеся на датских берегах, так называемые сорные или кухонные кучи (кьеккенмоддинги), состоящие, преимущественно, из раковин, устриц и двух других видов съедобных моллюсков. Они также живут почти исключительно моллюсками и накопляют большие кучи их раковин.

Ввиду всего этого, быт теперь живущих дикарей и варваров представляет огромный интерес. Они сохранили часто привычки, утварь, оружие, местами, вероятно, и утлые лодки, употреблявшиеся задолго до древнейших цивилизованных народов Египта и Индии.

Не вдаваясь в подробности, напомню уже прежде выведенное мной правило, что населенность людьми бывает обратна населенности домашними животными. К этому следует еще присоединить, что в среде двух главнейших и самых многочисленных человеческих пород,— кавказской и монгольской, — наименее интеллектуальными являются те народы, которые всего более придерживаются мясной пищи. Все страны ледовитого прибрежья, не поддающаяся земледелию, населены рыболовными народами, стоящими на самой низкой степени развития. Близко подходят к ним, по развитие, племена, занимающиеся звериной ловлей в северных холодных странах обоих материков. Степи и пустыни повсюду прокармливают мясом и молоком сравнительно редкое, кочующее или пастушеское население, состоящее опять из дикарей или из варваров.

Даже отрасли цивилизованных наций местами стали возвращаться к варварству, под влиянием пастушеской жизни; таковы, например, гаучосы южной Америки.

Даже западная Европа представляет до сих пор явление, сходное с только что указанным: наименее культурной из всех западноевропейских народов — венгерцы, сохраняют до сих пор, среди своих пуста, характер пастушеских народов.

Словом сказать, мы и теперь замечаем в среде мясоядных племен тот же застой, ту же дикость и варварство, в которое были погружены так долго племена доисторических времен. Не приписывая этого прямому, непосредственному влиянию пищи, мы и здесь можем, однако же, утверждать, что питание животными продуктами непричем относительно человеческого прогресса.

Последний период европейской жизни, с включением варварства и полуварварства средних веков, ничтожен по сравнению с периодом дикого звероловства и пастушества. Историк, не принимающий во внимание времен, о которых не существует писанных или хотя бы изустных преданий, может поражаться трудностью и медлительностью поступа-тельного движения человечества; но для геолога должна казаться удивительнее та быстрота, с которой человек прошел последнюю из ступеней своего развития, то необыкновенное совершенство, до которого он дошел в такое короткое время.

Из всего, что можно видеть в Западной Европе, самое сильное впечатление производит на многих Помпея. Никакие описания или картины не могут возбудить того неизъяснимого трепета, который овладевает душой мыслящего человека, ступающего на камни, истертые людьми, жившими тут полной, своеобразной жизнью как бы вчера, а между тем ис-чезнувшими с лица земли тому назад около двух тысяч лет. Вот-вот ждешь, что они явятся — эти люди, что брызнет водяная струя из фонтанов, истертых по краям их амфорами, их руками, их пылающими от дневного зноя губами, что сейчас все тут зашевелится прежней жизнью. Еще мгновение задумчивости, еще одно напряженное усилие воли — и фантазия, кажется, готова превратиться в действительность.

Такое живое чувство, возбуждаемое римскою стариною в человеке XIX столетия, возможно не только потому, что он собственно живет тою же жизнью, которой жили древние, но и потому, что он отделен от них таким ничтожным промежутком времени.

Проникая и мыслью, и чувством, и фантазией в эту юность нашей цивилизации, сравнительно с почти неисчислимою продолжительностью мрака, в которой было погружено доисторическое человечество, можно проникнуться и надеждой, что бедствия современных нам народов мало-помалу исчезнуть — также, как исчезло, наконец, величайшее из бедствий, когда-либо тяготивших над людьми, а именно поголовное варварство.

Но для этого прежде всего необходимо полное замирение и исчезновение мясоедных дикарей, ибо, с точки зрения естествоиспытателя, сама история, в крупнейших чертах своих, есть ни что иное, как борьба мясоедных варваров с земледельческими хлебоядными народами. Она состоит именно из постепенного совершенствования земледельческих племен, при вытеснении пастушеских, пребывающих на степени дикого невежества. Величайшие исторические катастрофы определены огромными переселениями мясоедных варваров; величайшие эпохи прогресса совпадают с переходом этих варваров от исключительно мясной пищи к растительной и к земледелию. Можно утверждать, что и в новейшее время главнейшую причину борьбы между человеческими племенами составляет до сих пор существующая противоположность между темными массами, которые живут стадами, и оседлыми народами, питающимися хлебными растениями. Частные войны между европейцами, или борьба китайцев с их западными подданными, являются, с самой общей точки зрения, второстепенными моментами, великого движения и столкновения народов, под влиянием указанных причин.

В Старом Свете ключом к дальнейшему развитию человечества, очевидно, служить наше отечество. Его полуцивилизованное состоянию зависит прямо от того, что оно все еще продолжает бороться с мясоедными варварами, или с их потомками, не потерявшими еще привычек своих предков. Громадные земли русской империи до тех пор не могут и не будут служить человечеству сообразно гигантским силам, скрытым в их недрах, пока эта борьба с варварами не минует окончательно) Западная Европа, население которой чрезмерно уплотнилось, до тех пор не перестанет угрожать России, осуждая ее (в запуще-нии столь огромных плодородных земель, пока Русь не будет в состоянии, мирно возделывая свои поля, засыпать все страны, от Карпат до Океана, избытком своего хлебного зерна.

Другое движение, происходящее на крайнем востоке нашего Старого Света, также представляет непрерывную борьбу, вызываемую мясоедными ордами степной Азии, с хлебоедными китайцами. Весь этот хаос, так долго царствующий во внутренней Азии, не есть ли это следствие дикости мясоедных полчищ, не успевших или не сумевших сесть на растительную пищу, среди трудных условий занимаемых ими стран.

Наконец Индия, эта страна, издревле отвергнувшая всякое животное питание, не обязана ли и она жалким состоянием своих народов тюркским и монгольским мясоедным завоевателям. Итак, широкий взгляд на развитие человечества, от отдаленных времен каменного века до наших дней, равно как оценка, в крупнейших чертах, настоящего положения населения земного шара показывают, что род людской всеми силами стремится к превращению поверхности своей земли в пахотные поля и сады. Задержкою в этом стремлении именно служат мясоедные народы, которые и являются основною причиною той борьбы в среде человечества, которая столь цинически выражается войнами и всякими взаимными притеснениями. После всего этого мы в праве заключить, что преобладание мяса в пище, а тем более исключительно мясная пища свойственны лишь дикому и варварскому человеку.

Здесь было бы уместно представить исследование о пище цивилизованных народов древности, начиная с самых отдаленных исторических времен; но, не будучи достаточно знаком с этим предметом, я решаюсь указать только на несколько, более или менее известных фактов, как это сделано мною в предшествующих строжках касательно отношения варваров к цивилизованным народам.

Укажу именно на то обстоятельство, что самая древняя цивилизация дальнего востока возникла среди народов, питавшихся преимущественно или даже исключительно растениями, среди фитофагов. Как ни низка нам кажется цивилизация Китая, но она, во всяком случае, бесконечно выше той степени развития, на которой остановились степные орды, подвластные той же Небесной империи.

Еще выше стояла образованность древней Индии, развившаяся среди племен, отказавшихся от всякой животной пищи. Наконец, самые греки, философия, наука и искусство которых послужили основою нашей образованности, отличались, в лучшие времена своей истории, величайшею умеренностью, питаясь преимущественно растениями. За это они даже получили прозвища малопищих и листоедов.

Я не думаю, чтобы из всех приведенных соображений можно было заключить, что растительная пища лучше всякой другой способствует интеллектуальному развитию человека; но из них однако же, несомненно явствует, что пища чисто мясная определяет образ жизни, совершенно несовместимый с прогрессом. Что же касается до смешанной животно-растительной пищи, то на основании перечисленных фактов можно только утверждать, что не она подвинула человеческий род на пути цивилизации, ибо отцы самых высоких религиозных и нравственных идей, самой возвышенной философии и науки, нередко черпали физические свои силы только из царства растений. Сущность дела, очевидно, не в том, чем именно питается человек, а в том образе жизни, который определяется этой пище.

Предрассудок о безусловной необходимости смешанной животно-растительной пищи зародился исторически, вследствие долговременной привычки зажиточных классов европейского населения, а также вследствие удобств, представляемых этой пищей. Более или менее подходящая смесь мяса с хлебом или с овощами отыскалась, так ска-зать, сама собой: каждый человек инстинктивно и весьма удобно может изменять, согласно потребностям своего организма, баланс между белковыми и безбелковыми веществами своей пищи, посредством усиления или ослабления того или другого из двух ее элементов. Так как в известных слоях европейского общества смешанная животно-растительная пища передавалась из рода в род в продолжении многих веков. То понятно, что самый организм европейца приспособился к этого рода пище.

Указанный предрассудок исчезнет, однако же, сам собой. Если бы, "например, какое-нибудь семейство немецких баронов посредственного состояния таких теперь очень много — могло восстановить, не только всю свою генеалогию, но вместе с тем и состав трапез всего длинного ряда своих предков, то оно, наверное, было бы поражено скудностью мяса своего теперешнего стола, по сравнению со столом древнейшего из своих родоначальников. Оно увидело бы вместе с тем, что эта скудость наступала постепенно, — сначала исчезла дичина, заменившись говядиной и бараниной; затем и говядина стала реже появ-ляться, наконец картофель, браунколь и грюнколь, кольраби, фасоль и множество других овощей начали преобладать, а теперь в иной день за столом появляется мясо только в виде сока, в виде приправы к разнообразным произведениям растительного царства.

Обедневшие бароны наши принуждены были бы сознаться, что в будущем за столом их потомков исчезнет, пожалуй, даже всякий след мясных кушаний. Предрассудок, о котором идет речь, поддерживается в Европе также весьма сильно обаянием Англии. Страна эта служит предметом зависти и подражания всем остальным, сознательно живущим народам. Странно было бы сомневаться в ее относительно высоком процветании и в ее преобладании касательно всего, что можно считать практически полезным для человечества; а где же, в самом деле, сытнее и целесообразнее прокормлены самые массы населения, где же в Европе так обильно мясо, как не в Англии? Я уже указы-вал на это сопоставление; но здесь приходится спросить, можно ли действительно считать Великобританию типом и образцом культурного государства?

Один ученый и известный писатель³⁰ до того, по-видимому, убежден во всеобщем преобладании Англии, что предсказывает будущее первенство английского языка над всеми остальными. В виду всемирного его распространения, он даже советует англичанам позаботиться об изменении их неудобной орфографии. Но, несмотря на блестящие стороны английской культуры и жизни, всякий согласится, что и она страдает своими, и притом очень крупными недостатками.

Если вникнуть в эти недостатки, то чуть ли не все они окажутся следствием из-лишней сытости. Атлетизм, порожденный обильной мясной пищей и всякими гимнастическими упражнениями, чересчур распространяется в Англии; в некоторых классах ее населения он стал даже идеалом. Вот это-то стремление к развитию мускулов, всегда отличавшее сынов Британии, составляет основу всех их недостатков и пороков. Нашелся же там недавно такой моралист, который провозгласил во всеуслышание, что счастье разумного человека должно заключаться в достижении умеренного богатства и комфортабельной обстановки.

Главнейшее достоинство английского ума и образованности заключается в необыкновенной практичности. В Англии все имеет отпечаток утилитаризма. Искусства стояли всегда, и теперь находятся, на необыкновенно низкой степени развития сравнительно с общим политическим и общественным развитием страны. В самой литературе напрасно ищешь возвышенных, отвлеченных идеалов. Математика, механика, особенно же при-кладные науки, технические знания, — вот на что всего больше способен английский народ. Все это вместе составляет драгоценное целое, без которого образованное человечество не может обойтись, но так как утилитаризм всегда узок, то английская цивилизация приспособлена исключительно для англичан. Внешняя политика умна, благоразумна, и все, что угодно в том же роде, но руководится исключительно материальными выгодами заправляющих классов одной Англии. То же можно сказать о внутренней политике этой страны, где, при величайшей политической свободе, сумели поработить все население нескольким сотням тысяч богачей, содержа при том массы на такой степени материального довольства, что они остаются в покое.

Все это, однако же, могло быть достигнуто и достигается насчет остальных народов. Невольно припоминается мне при этом одно явление, возникшее в северной Германии в недавнее время, а именно превращение хлебных полей в луга, ради откармливания скота. Так как немецкая пшеница и рожь не могут соперничать с русским и американским хлебом, а в Англию требуется мясо, то северные немцы и стали производить из своей земли мясо для англичан. Если это будет распространяться, то хлеб в той части Германии по всей вероятности вздорожает, и тогда можно будет без парадокса утвер-ждать, что часть британского населения питается кровью и мясом немецких обывателей. К счастью, в России, которая кормит своим хлебом значительную часть английского населения, возвышение хлебных цен выгодно именно для крестьян, которые произво-дят большую часть нашего хлеба. По крайней мере, оно так должно бы быть, если бы наше крестьянство могло повсюду получать за свои продукты настоящую цену.

Не вдаваясь, однако же, в подробности, мы здесь должны указать только на то, что английский утилитаризм, находясь в связи с атлетизмом, а, следовательно, — с мясной пищей, совершенно лишает английскую цивилизацию мирового значения. Переса-дить ее на континент невозможно — уже потому, что тут она тотчас потеряет свой глав-ный характер, практическую узость интересов, а главное — потому, что если, сравнительно, маленький английский народ может жить насчет остальных, то это совершенно немыслимо относительно больших народов контингента, не отделенных друг от друга морскими проливами. Великая польза, извлекаемая человечеством из английской цивилизации, была бы ничтожна без идеалистического глубокомыслия и пылкого остроумия германских и романских народов, которых, по сравнению с английским, можно называть, пожалуй, и микро-трапезами и филлотрогами, так как они действительно едят гораздо меньше, чем англичане, особенно мяса.

Если, мысленно остановившись на всех затронутых нами вопросах, вдуматься еще раз в кратковременность, в относительную новизну нашей образованности, то мы придем к тому убеждению, что род человеческий находится только в начале своего истинно-интеллектуального развития.

Для того, чтобы выступить из периода дикого варварства человечеству потребовался весь четверной период геологов. В продолжении всего этого длинного ряда тысячелетий, человек, оставаясь звероловом, мясоедом и даже людоедом, подобно зверям, заботился только об удовлетворении своих личных потребностей, о сохранении себя самого. Этот период можно называть поэтому периодом самосохранения.

Только с переходом к земледелию начался постепенно тот период, который может называться периодом сохранения рода. Люди стали заботиться о семье, о своих соплеменниках, наконец, о соотечественниках; но и до сих пор еще не дошли до полного сознания необходимости заботиться в равной степени о сохранении всего своего рода в целости. Называющие себя космополитами почти всегда оказываются себялюбцами, относящи-мися с одинаковым равнодушием как к судьбам своих соотечественников, так и к судьбам каких-нибудь орочан, папуасов, китайцев и т. д. Изречение: для мудрого весь мир — отечество, остается и теперь, как в древности, отвлеченным понятием. Находясь в начале этой эры, мы еще долго будем свидетелями остатков первого периода, к несчастью, еще очень значительных. Наступит ли когда-нибудь третий век, век самосовершенствования, когда заботы о самосохранении и сохранении рода войдут в плоть и кровь каждого человека, а высшей заботой и высшим наслаждением будет выработка и осуществление нравственных идеалов?

В виду необыкновенной продолжительности первого периода, в виду юности нашей цивилизации, наконец, в виду того, что от времени до времени появляются люди, принадлежащее как бы к тому желанному будущему, мы, со своей стороны, не сомневаемся, что оно наступит — это желанное будущее. Не берусь развивать здесь этой утопии, как ее назовут многие, а может быть и большинство моих читателей. Попрошу, однако же, перенестись фантазией в глубь каменного века и представить себе одного из швейцарских дикарей, времени озерных жилищ, спящего, например, на берегу Констанского озера.

Ему снится чудный сон. Он видит обширные воды своего родного водоема, но нет на нем более признаков приземистых хижин его деревни. Повсюду, на прибрежных пышных лугах, в долинах и на окрестных лугах, пасутся или лениво лежат, жуя свою жвачку, сытые стада. Не видно даже пастухов, но не видно нигде и желтого длинного тела с косматой головой, осторожно пробирающегося в кустах. Там, где еще вчера вопили стаи гиен, раздирая вонючее мясо, возвышаются фантастические здания, узорчатые башни и шпили. Воды озера бороздятся огромными, дымящими и шумящими лодками, с толпами веселых людей. В воздухе слышится, неведомый нашему сонному зверолову, металлический звон колоколов. Всего же более он поражен огромными, на его глаз, толпами людей и тем миром и согласием, которые между ними царствуют... Этому человеку, очевидно, грезится его родное озеро, в том виде, в котором оно теперь. Что, если бы, проснувшись, он сумел рассказать своим соплеменникам хоть частицу того, что ему приснилось, утверждая притом, что все это со временем совершится, что все это не пустая фантазия, а нечто; вполне возможное, хотя и в далеком будущем. Нашелся ли бы в те времена хоть один человек, способный не только поверить, но даже и внимать сумасбродным речам бедняка?

Подобными же дикарями по отношению к будущему являемся и мы, когда не можем даже представить себе, что может наступить время, когда люди перестанут предаваться самоистреблению, и даже того, что когда-нибудь люди будут все поголовно и ежедневно сыты, одеты и прикрыты от непогоды.

Как бы то ни было, если даже считать высказанные надежды за пустые мечты, все же в истории человечества наступит период более возвышенной и более распростра-ненной цивилизации, чем цивилизация нашего времени. И этот век несомненно, совпадет с такими временами, когда человек будет черпать свои силы исключительно из царства растений. Может быть, на далеких полярных окраинах, на иных океанских островах или негостеприимных берегах, останутся племена ихтиофагов; но они не будут способны следовать за общим прогрессом человечества. Ссылаясь навсегда как бы неподвижным изображением того, чем был человек на первых ступенях своего развития.

Итак, повторяем, будущность за вегетарианцами, а науке предстоит великая обязанность — выработать формулу растительной пищи, вполне соответственную основным выводам физиологии. В заключение еще несколько слов о том, в какой мере животная пища согласуется с высшим проявлением человеческой природы с тем, что мы называем гуманностью. Следы ее заметны и в самых звероподобных дикарях, но высшей напряженности достигла она в среде цивилизованных христианских обществ. Любовь не только к одному человечеству, но и ко всему живому, даже ко всему, что входит в состав вселенной — вот высшее проявление этого благороднейшего атрибута нравственно - развитого человека.

Такая характеристика, очевидно, не вяжется с убийством, хотя бы и бессловесного животного, и отвращение ко всякому кровопролитию будет всегда первейшим признаком гуманности.

Многие при этом, может быть, готовы разразиться сардоническим смехом над сен-тиментальностью, расстройством нервов и т. п.; но я желал бы знать, согласился ли бы хоть кто-нибудь увидеть весь свет населенным одними мясниками, живодерами и тому подобными ремесленниками, необходимыми в наш просвещенный век?

В Европе давно существуют общества покровительства животным, но искусственно созданная потребность некоторой части человечества к мясу считается достаточной причиной для отнятия жизни у этих, заботливо охраняемых существ.

Мы все до того привыкли есть или видеть, как другие едят мясо, что нам при этом и в голову не приходить мысль об убийстве тех животных, куски которых лежат перед нами на блюде. Там где-то за городом, есть бойня, отвратительное, смрадное и кровавое место, где режут, дерут, рубят и цедят кровь из жил; но кто же туда заглядывает!

Там, где-то за Дунаем, думалось, может быть, иным легковерным, валяются тысячи мертвых и полумертвых человеческих тел, растерзанных и всячески изможденных; но что же делать, — война, необходимое зло, имеющее и свою хорошую сторону, ибо она освежает общественную атмосферу, подобно грозе, как говорит знаменитый фельдмаршал Мольтке.

Мне кажется, что эти две бойни находятся в несравненно более тесной связи, чем то думают обыкновенно; что мясническое и пушечное мясо (la chair de boucherie et la chair a canon) представляют два явления, друг друга определяющие или, по крайней мере, друг друга поддерживающие. Дело тут вовсе не в сентиментальности, не в ложной чувстви-тельности, а в том, что грубость ремесла непременно определяет и грубость чувств. Так как необходимость в атлетах уже почти миновала, теперь и стальные пушки выковываются паровыми молотами, то нечего и жалеть о будущем исчезновении такой примеси к человеческой пище, которая всего более способствует грубости нравов и развитию мускулов.

Ссылки:

1 Химия в приложении к земледелию и физиологии растений, Ю. Либиха. Перевод профессора Ильенкова. Второе издание. Москва, 1870, стр. 65.

2 Описание камеры со всеми ее снарядами находится в следующей работе: Ueber die Respiration von d-r Max Pettenkofer. Annalen der Chemie und Pharmacie von Wohler, Liebig u. Kopp II. Supplementband, 1862 и 1863. Тут же и три объяснительные таблицы. Снаряд назначен специально для исследований над дыханием. Он и называется дыхательным снарядом.

3 Опыты над питанием человека произведены с помощью названного снаряда Петтенкофером вместе С ФОЙТОМ И ИЗЛОжены в Zeitschr.. f. Biologie Bd. II

4 Если бы на эти и на следующие строки было обращено достаточное внимание, то вряд ли стали меня упре-кать, чуть ли не в желание отнять у каждого тот кусок мяса, который вы ежедневно на его долю.

5 Тут должно, однако же, прибавить, что у человекоподобных обезьян (напр., гориллы) есть сравнительно небольшой перерыв между клыком и примыкающим к нему зубом. Вверху перед клыком, внизу за ним. Замечательно, однако же, что этот перерыв попадается иногда и у человека, как то замечает, между прочим, и Дарвин в своем сочинении о происхождении человека.

6 Судя по некоторым возражениям (Здоровье № 95, 1878 г.) иные думают, что один только Кювье считал зубы человекоподобных обезьян сходными с человеческими. Не говоря уже о том, что это явствует из наблюдений, которые всякий натуралист может произвести в любом анатомическом собрании, назову хоть следующее сочинение Т. Г. Гексли. О положении человека в ряду органических существ. Перевод под редакцией А. Бекетова. Нужно помнить, что когда производятся научные доводы с помощью аналогии, то следует сравнивать между собой предметы (в нашем случае животные организмы), наиболее сходные во всех деталях.

7 См. И. С. Блиох. Исследования по вопросам, относящимся к производству торговли и передвижение скота и скотских продуктов в России и за границей. Спб. 1876,. стран. 47 и СЛЕД. Данные заимст-вованы из официальных источников или у надежных писателей.

8 См. Neumann Spallart. Uebersichten iiber Production¬Verkehrsmittel und Welthandel, в Behm's Geographisches Jahr¬buch, B. VI, 1876, стран. 608 и след.

9 Этот расчет основан на данных вышеприведенной работы Неймана. Кроме того, сред-ний вес чистого мяса быка или коровы принять в 10 пудов, а барана и свиньи в 5 пудов, что скорее выше, чем ниже действительности, потому что средний вес живого убойного скота, именно быка или ко¬ровы, в Париж* не выше 324 килограммов, т. е. около 20 пудов (19 пуд. 30 Ф. и 62 золотника). Среднее количе-ство мяса ежедневно выпадающее на долю каждого европейца, еще умень¬шится, если принять в расчет неизбежную потерю при ра¬спределении в торговле, а также потерю от порчи и чрез кормление хищ-ных домашних животных (собак и кошек), столь многочисленных в некоторых странах. Впрочем, эта по-теря, вероятно, возмещается птичьим мясом, яйцами, сыром и молоком, которые не приняты в расчет в тексте, но которые также, однако же, довольно распространены. На произ¬водство яиц, впрочем, уже потребляется часть мяса; так напр., около Парижа куры, усиленно производящая яйца, кор¬мятся мясом.

10 Всего в Азии—798.600,000 жителей; в Китае собствен¬но— 450 миллионов; в Индии —437694000; в Японии — 35 миллионов; всего 612694000 (по Бему).

11 Neumarm-Spallart, стр. 609.

12 Там же, стр. 610.

13 Там же, стр. 610 и 611.

14 Neumann-Spallart, стр. 605 и 606.

15 Всякие мясные бульоны, в том числе и либиховский, представляющий лишь обыкновенный сгущен-ный бульон, почти вовсе не питательны, заключая в себе только самое незначи¬тельное количество рас-творенных в воде азотистых веществ. Но в бульоне есть особое вещество, называемое креатином. Креатин способен кристаллизоваться и давать начало другому веществу, называемому креатинином, которое имеет драгоцен¬ное свойство способствовать пищеварению и возбуждать нервную систему подобно тем веществам, которые заключаются в чае, кофе и шоколаде, т. е. теину, кофеину и теобромину.

16 Neumann-Spallart, стр 612.

17 Венгерские степи — так называемые «пусты" или «пушты» — и южнорусские степные страны представ-ляют отличный пример постепенного превращения пастушеских стран в земледельческие. Венгрия начала соперничать с Россией В ХЛЕБНОЙ торговле именно вследствие распространения земледелия сре¬ди ее степ-ной равнины, омываемой Тисой. Русские же степи хотя медленно, но все-таки с каждым годом все более и более распахиваются.

18 Земледелие Голландии, хотя и основано на принципе, со¬вершенно противоположном тому, который слу-жит основанием культуры, например, в хивинском оазисе и в других странах с континентальным климатом, но оба принципа сходятся в том, что для приложения их требуется значитель¬ная затрата капиталов. Ocyшение, производимое голландцами, и орошение, практикуемое в Хиве или в долине Заравшана, могут происходить только при сравнительно густом населении и при легкости сбыта. Голландия отличается как густотой населения, так и удобствами сбыта; среднеазиатские земледельческие страны окружены громад-ными пастушескими странами, и уже по одному этому спрос на каждое хлебное зерно — а следовательно, и постоянный сбыт его—вполне обеспечены.

19 Блиох, стр. 169 и след.

20 Сюда можно присоединить еще и то соображение, что для произведения одного, напр., пуда мяса нужно в 20 раз больше земли, чем для произведения 1 пуда ржаного хлеба.

21 См. ниже таблицу

22 C. Vogt, Psysioiogische Briefe. 4 Auflage. 1873, p. 98.

23 Ключ к будущему уравнению физиологических свойств растительных и животных белков находится в руках химиков. Ни один из них, без сомнения, не сомневается, что такое уравнение не только вполне воз-можно, но что это только вопрос времени. Мало того, — новейшая химия может даже с большой вероятно-стью утверждать, что придет время, когда белковые и всякие другие органические вещества можно будет получать непосредственно из неорганического мира.

24 Исследования о питательных свойствах мяса и гороха. Спб. 1871.

25 Вот приблизительные величины суточной порции той и другой пищи, при усиленной мышечной деятель-ности. Мясная порция: 400 гр. (93 з. 74 д. русского фунта), хлеба, 100 гр. (23 з. 42 д.) сахара 140 (33 з.) сухо-го мяса (около 525 гр. или 1 Ф. 27 з. сырого); гороховая порция: 400 гр. (93 з. 74 д. русского фунта) хлеба, 100 гр. (23 з. 42 д.) сахара и 400 гр. (94 з. 74 д. русск. ф.) гороха, принимавшегося в виде киселя.

26 См. von Bibra, Die Getreidearten und das Brod. Nurenberg. 1860. В этом сочинении собрано главное из того, что было до 1860 года предпринято для улучшения способов приготовления хлеба. Не раз обращали внима-ние на уменьшение питатель¬ности хлеба от выделения из муки отрубей, содержащих главную часть отрубей (стр. 196 и сл.). Предлагались даже спо¬собы печения хлеба с отрубями (стр. 381 и сл.), но все это. еще далеко не выработано. Точных опытов касательно усвоя¬емости отрубей человеком еще не произведено; удобных механических приспособлений для отделения неудобоваримой части отрубей (клейковины) от пи-тательной и легко варимой еще не придумано. Больше всего обращено внимания на замену ручной работы машинного, на уменьшение потери при выделке муки и хлеба, словом, на удешевление производства. Много также ста¬раются об улучшении высоких сортов муки, что достигается на счет питательности самого хлеба, ибо самый высший сорт пшеничной муки, называвшейся еще у римлян pollen и flos farinae, fleur de farine, Kaisaermehl (в Вене), заключает всего меньше белковины. В последние 17 - 18 лет ничего резко выдающего-ся не придумано.

27 См. отрывок из Петрония, помещенный в сочинении «aus Leben der Griechen und Romer v. E. Guhl u. W. Koner. Часть 2, стр. 260 и след.

28 Теперь в русском переводе имеется несколько хороших книг, по которым можно познакомиться с иссле-дованиями о доисторическом периоде жизни человека. См., напр., Ч. Ляйэля, Древность человека. Пер. В. Ковалевского. Спб. 1864.—Лёббока, Доисторические времена или первобытная эпоха человечества. 1876 и пр.

29 Ч. Дарвин.. Путешествие вокруг света на корабле. Спб. 1865. Т. I, стр. 423 и след.

30 Alphonse de Candolle. 1873. Avantage pour les sciences d'une langue dominante, et laquelle des langues modernes sera neces-sairement dominante au XX-me siecle.