Вегетарианский вестник, 1905 г.
(Избранные статьи)

Ошибочность взгляда на необходимость для человека мясной пищи

Статья врача

С английского А.З.¹

В своей небольшой книжке о диете сэр Генри Томсон высказывает следующую мысль: «Широко распространенный взгляд на мясо в любом виде как не необходимый для жизни предмет питания является несомненной ошибкой», а доктор Ричардсон полагает, что одной из существеннейших реформ для нашего времени явилось бы освобождение людей от нелепой веры в необходимость для них животной пищи. «Господствующее, – говорит он, – невежество в этом вопросе не значит ничего себе равного». Платон в своей «республике» противопоставляет общину вегетарианцев общежитию людей, питающихся мясом.

«Они (вегетарианцы), – говорит он, – будут питаться отчасти ячменной мукой, отчасти пшеничными лепешками. Они со своими детьми будут пировать, покоясь на ложах из листьев сассапарели и мирта, украшенные венками, совершая возлияния вина и славословия богам, живя друг с другом в мире и согласии, плодя детей в пределах своих средств пропитания и всячески охраняя себя от напастей бедности  и войны; так, проводя свою жизнь мирно и здорово, они будут умирать, вероятно, в глубокой старости, завещая своим детям подобный же образ жизни». В противоположность этой картине он указывает на то, что община, предающаяся роскоши, испытывает потребность во множестве всевозможных и совершенно бесполезных вещей. «Да, говорит он, а затем для такой общины, от которой мы, собственно говоря, далеко не ушли, предметом необходимости явятся стада свиней. О них та, другая, община не имела никакого понятия; но наша без них не обойдется, как и будет нуждаться в разном другом скот, но правда ли?» – «Само собою разумеется». – «А не будем ли мы в таком случай нуждаться и в гораздо большем числе врачей, чем та вегетарианская община?» – «О, несомненно, в гораздо большем числе».

Не желая выезжать лишь на великих именах и авторитетах, я хотел бы только на основе вышеприведенных мнений развить нижеследующие мысли; но, имея в виду, что никогда не следует плавать под ложным флагом, я хочу, первым делом, заявить, что я далеко не строгий вегетарианец, равно как и не строгий приверженец безусловного воздержания от вина. Убеждения мои относительно того и другого предмета вполне сложившиеся и определенный, но, подобно многим другим, я не обладаю мужеством неукоснительно следовать своим убеждениям.

Окружающая среда оказывает на меня слишком сильное влияние, и, кроме того, я еще не знаю, кто приносит делу большую пользу, крайний ли вегетарианец или человек, показывающей, что воздержание от мяса практически возможно, но в то же время не желающий быть в совершенном расколе со своими ближними в тех случаях, когда он, невидимому, поставлен в необходимость сообразоваться с привычками и обычаями окружающих. Говоря это, я не желал бы, чтобы из моих слов вывели заключение, будто я не признаю высокого значения благородных, неизменных принципов, от которых отдельные люди ни на волос не отступали во всех идейных движениях. Крайние взгляды необходимы и благотворны, если их исповедывают и проводят в жизнь немногие, отдельный выдающаяся единицы; но едва ли эти взгляды нужны в исповедании масс.

Есть люди, заявляющее, что они едят мясо оттого, что любят его; что же касается прав «низших животных», то таковые их очень мало интересуют.

Но существует гораздо большее число людей, едящих мясо потому, что это вообще практикуется вокруг них, или же потому, что они привыкли ошибочно думать, что животная пища необходима, или что она, во всяком случае, поддерживает крепость тела и духа лучше всякого другого рода пищи. Иные просто считают учения вегетарианцев вредными, и, пожимая плечами, с улыбкой сожаления глядят на человека, предпочитающего бескровную диету той пище, которую он может получить не иначе, как ценою несказанных страданий, причиняемых животным, и путем принижения целого класса себе подобных людей до занятия бесчеловечным делом мясников.

Хотелось бы мне обладать способностью, великим даром убеждения даже в том случае, когда противник упорно желает оставаться при своем сомнении; но хотя такою способностью я не обладаю, но все-таки могу сказать вам с полным убеждением, не скороспелым, а питаемым более двадцати лет, что эта привычка мясодения не только, как ее называет сэр Генри Томсон, общераспространенное заблуждение, но заблуждение, влекущее за собою роковые последствия для нас самих и для близких нам беззащитных созданий Божьих, которые мы безжалостно уничтожаем с единственною целью удовлетворены алчности нашего извращенного и противоестественного аппетита. Я попытаюсь показать вам воочию, что эта привычка не имеет для своего оправдания никакого научного основания; что она превратна с хозяйственной, экономической точки зрения, что она порождает лишь совершенно ненужные страдания, что она источник многих болезней, и приводить нас ко множеству несообразных и непоследовательных поступков.

Что человек от природы предрасположен к плодоядной диете, это, я полагаю, бесспорно для всякого, обладающего хотя бы самыми элементарными сведениями в сравнительной анатомии: этого именно взгляда и придерживались такие люди, как Кювье, Линней, Гассенди, Рэй, Бэлль, Холлер и целая плеяда других имен. Одного взгляда на анатомическое строение человека достаточно для того, чтобы убедиться в правильности сказанного воззрения. Человеку не дано природой достаточно быстрых ног для гоньбы и ловли даже самых маленьких диких зверей, за исключением, быть может, ежа и небольшого числа представителей этого класса. Если бы даже случайно ему удавалось поймать дикую козу или зайца, у него нет когтей для удержания, ни зубов для разрывания на куски своей добычи.

Природа в общем прекрасно снабдила все живые существа необходимыми органами и способностями для успешной борьбы за существование. Мне как то раз заметили, что человек от природы, хотя и не способен гнаться и ловить свою добычу и беззащитен против врагов, тем не мене одарен умом, с помощью которого он изобрел оружия и снаряды.

Оскар Шмидт говорит, что есть люди, которые не могут себе представить человека иначе, как в изящном наряде и с книгой о хорошем тоне в карман. Ружье за его плечом можно было бы в таком случае тоже считать его естественной принадлежностью.

Шелли говорит словами, владеть которыми дано лишь редким смертным, «что только благодаря тому, что большинство из нас не видит настоящей обстановки, в которой добывается трупное мясо, оно не вызывает в нас невыносимой тошноты и отвращения видом образующихся вокруг него кровяных луж и производимых над животным ужасов и жестокостей. Пусть защитник животной пищи попытается заставить самого себя проделать опыт избиения живых существ, пусть-ка попробует собственными зубами разорвать живого барашка и, погрузив голову в его внутренности, утолять свою жажду брызжущей оттуда кровью. Под свежим впечатлением этой ужасной расправы, пусть он попытается непобедимому природному инстинкту возмущения против такой жестокости со спокойной совестью возразить: «Природа создала меня для такого ужасного дела!» Тогда, и лишь только тогда, если он на это окажется способным, он будет последователен и верен своим принципам».

Мне, пожалуй, тут же могут заметить, что у человека есть собачьи зубы, а последние   предназначены для разрывания мяса. С этими доводами обыкновенно выступают в защиту убойного питания даже те, кто в сем вопрос должен был бы быть лучше осведомлен. К сожалению, этот довод оказывается совершенно неосновательным, т. к. указанные зубы далеко не «собачьи»! Они представляют собой лишь рудиментарный остаток, переживание, указывающее на происхождение человека от какого-то низшего животного. У обезьяны эти зубы гораздо боле развиты, чем у человека, а обезьяна от природы плодоядное животное.

Сочленение в низшей челюсти у человека дает ему возможность бокового движения ею, которого нет ни у одного плотоядного животного.

У человека слюнные железы крупного размера. У плотоядных он незначительны.

Желудок у человека почти совершенно такого же строения, как и у человекообразной обезьяны; он поэтому не похож ни на желудок плотоядных, ни на желудок травоядных. Кишечный канал обыкновенного плотоядного животного почти втрое длиннее позвоночного столба. У травоядных он почти в двенадцать раз длиннее; у человекообразных обезьян он вшестеро, а у человека почти всемеро длиннее позвоночного столба; таким образом, в этом отношении человек тесно примыкает к животным, признаваемым плодоядными.

Далее противники вегетарианизма не могут отрицать того, что вполне возможно жить исключительно плодами и хлебными растениями, сохраняя при этом в течение всей жизни свои умственные способности в полной сил и даже в расцвете; но зато я не думаю, чтобы кто-либо мог утверждать, что исключительно животная пища в состоянии поддерживать здоровье и силы в течение мало-мальски продолжительного времени.

Кем-то было сказано, что не знающая тонких хитросплетений ума природа никогда не ошибается. Такое утверждение нисколько поспешное и преувеличенное. Но, тем не менее, мы не должны игнорировать того, чему нас учит бесхитростная природа, а учение ее по великому вопросу о питании весьма вразумительно.   Едва  ли   встречался   когда-либо ребенок, который бы не предпочитал плодов и злаков мясу, и только после того, как потребление мяса в пищу насильственно прививается детям, они входят во вкус и начинают его есть. Будь они предоставлены самим себе, они бы далеко не так скоро к нему приохотились и едва ли когда-либо сами решились убивать животных и есть сырое мясо.

Бесчисленные можно указать примеры людей, достигших на разных путях жизни высочайших вершин общественного и мирового значения, живя исключительно плодовой нищей. Я бы мог, начав с Плутарха, привести длиннейший список имен вплоть до Шелли, или, восходя от Ньюмена, дойти до Пифагора. Я бы мог указать на взгляд Платона в пользу чистой, безубойной пищи и привести из его творений места, в которых он говорит, что употребление в пищу мяса увеличивает потребность во врачебной помощи, ведет к роскоши, к войне и хищению; но я не стану этого делать и только попрошу вас последовать за мною на мгновенье в сферу других времен и в другие страны, где мы встретим первых вегетарианцев или, по крайней мере, людей, которые первые провозгласили вегетарианизм существенной частью своего вероучения, не исключая из их числа самого Пифагора. Я попрошу вас взглянуть на прекрасную страну, занимающую долины у подножия гор Непала вплоть до нынешнего королевства Уда. В одной из ее местностей, несомненно, самой живописной, стоит королевский дворец, в котором можно найти все, что только восточная роскошь способна придумать; ворота, в него ведущие, раскрыты и пред ними стоит великолепный конь в богатейшей сбруе. В чертоге находится молодой человек. Он – королевский сын и выдается своими духовными дарованиями и физической удалью. Его обожает народ, ему выпало на долю счастье иметь доброго отца и безмерное блаженство, в лице любящей жены и сына-младенца. Он хочет бросить на них еще один последний взгляд, раньше чем покинуть их навсегда. Он подымает занавес перед дверью опочивальни своей жены; там видит он своего сына,  спящего  на груди матери, и ничего нет удивительного в том, что им овладевает нерешительность и раздумье; но это длится одну лишь секунду, и колебание воли тут же им останавливается, и великий акт отречения готов, свершен. Он опускает занавес перед дверью, и оставляет навеки всякую надежду на семейное счастье в будущем; всякую надежду на восшествие, на славный прародительский престол, и отдавая себя в жертву выспренней идее, он все свое личное счастье попирает ногами. Вот, видим мы, как, пройдя чертог, он направляется к коню, садится на него и скачет в ночную тьму, кто его знает куда? Целые годы проводить он в уединенных размышлениях и создает выработанную систему нравственности, покоящейся на абсолютной святости жизни. Он учит, что все животные – родные друг другу, и что, убивая и съедая их, человек убивает и ест близкие ему, родные существа. Это учение являет собою пример того необычайного пророческого чутья, которое одним взглядом улавливает то, что обыкновенным людям приходится в потемках искать ощупью всю свою жизнь. Две тысячи пятьсот лет спустя, мы встречаемся снова с тем же фактом, когда родство человека с животными было провозглашено в книге, которая является книгой Рождения Науки, и обнародование которой прославило на веки 1859 год. Гаутама, был, таким образом, не только первым вегетарианцем, но и первым дарвинистом, и имя его поныне чтится четырьмястами миллионов подобных нам существ. Было бы чрезвычайно интересно, но, к сожалению, недостаток места этого здесь не позволяет, проследить несколько дальше жизнь этого необыкновенного человека.

Наиболее беспристрастные люди, изучавшее пищевой вопрос,  вынуждены признать, что по части аргументами  вегетарианцы выступают во всеоружии. То, что они утверждают, доказано до ниточки, как выразился недавно автор  одной статьи   в  «Вестминстерском Обозрении». Но, говорят тут же эти самые беспристрастные люди, у нас выработалась терпимость к мясоедству: наш организм к нему привык путем приспособления к нему бесчисленного ряда поколений наших предков, от которых мы унаследовали своего рода невосприимчивость, иммунитет против приносимого им вреда. А затем мы любим мясо и видим вокруг себя тысячи людей, которые смешанным питанием поддерживают свое здоровье в. прекраснейшем состоянии. Что же вы нам можете предложить взамен тех услад, которые питание мясом доставляет нашему нёбу?

Этим господам я отвечу следующее. Во-первых, мясо, которое вы едите, часто бывает нездоровое. Столичным инспектором воочию установлено, что 86 процентов продаваемого в Лондоне мяса бугорчато. В подверженности человека заражению чахоткой от животных едва ли может быть сомнение. В действительности, исследования Ламальри, Валлена, Вудхеда, Мак-Колля и многих других, это, можно сказать, вполне доказали, а между тем самой обыкновенной вещью является предписывание животной нищи чахоточным больным. Во-вторых, могу вас уверить, что все те, столь часто нашу жизнь отравляющие, симптомы, которые известны под именем диспепсии, плохого пищеварения, незнакомы людям, не едящим мяса. Ревматизм и подагра излечиваются, благодаря чистой растительной диете, и расстройства мочеотправления при ней несравненно более редки.

В начале прошлого столетия один врач, по имени Лямб, написал книгу о пользе реформирования образа питания, в которой указал, что рецидив рака после операции гораздо реже бывает у тех больных, которые не едят больше животной пищи, чем у тех, которые продолжают ею питаться. В 1887 г. Лямб писал следующее: «Моя книга вот уже двадцать три года, как выпущена в свет. Она обратила на себя мало внимания и приобрела еще меньше популярности. Она лишь вызвала к себе озлобление и вражду со стороны многочисленной и влиятельной общественной группы. Я разумею корпорацию врачей-практиков старой школы».

На склоне своих дней известный английский хирург Джон Эберниси (Abernethy) присоединился к воззрениям Лямба; но на практике лечение рака посредством вегетарианского режима так и остается в зачаточном состоянии по сей день. Недавно лишь французский хирург Реклю установил, что болезнь рака неизвестна среди вегетарианцев Европы; это подтвердил другой французский хирург – Вернейль. За последние несколько лет Хэйг (Haig) в статьях, помещенных в английских медицинских журналах и в своей Оксфордской диссертации доказывает, что вегетарианский режим излечивает или, по меньшей мере, облегчает такие болезни, как мигрень, эпилепсия, ревматизм, подагра и пр.

Я выше уже привел мнение Платона о том, что животная пища ведет к увеличению заболеваемости; эта мысль проходит красной нитью через сагу о Прометее. Последний убил вола и похитил с неба огонь, чтобы сварить его. Боги потешались этой близорукой политикой, и сейчас среди опекаемого им человечества появилась Пандора со своим ящиком, в котором были заключены напасти и страдания. Прометея приковали к скале, и коршун (символизирующий болезнь) клевал его печень в течение немалого числа тысячелетий. В действительности, он не перестает клевать ее по сей день. Увы! Разве есть среди нас вполне здоровые люди? Болезни наши, можно сказать, являются для нас возмездием, местью со стороны животных. Посредством болезней они мстят нам за то, что мы их убиваем и едим. Иной раз мы прощаем наших врагов. Но природа неумолима и, рано или поздно, она неукоснительно предъявляет ко взысканию свой счет.

В Священном Писании, мы видим, тоже сказано, что человек питался растительною пищею до своего грехопадения. Вспомним изображенную Мильтоном в его «Потерянном Рае» картину угощения, приготовленного Адамом архангелу Рафаилу. В Книге Царей мы также читаем, что Илья, будучи, если я не ошибаюсь, несколько лет вегетарианцем, отличался такою силой и здоровьем, что мог обгонять колесницу Ахава. Соломон Мудрый предает одному и тому же проклятью винопийцу, как и необузданного мясоеда.

В-третьих, вегетарианец после еды никогда не испытывает тяжелого состояния тела и духа и сонливости. Он с такою же легкостью принимается за умственный труд, наевшись, как и до еды, и ни минуты времени не теряет в летаргическом со стоящи, столь обычном у людей, которым лет за сорок. Шекспиру были знакомы результаты еды мяса; недаром он влагает в уста сэру Эндрю Эгчику (Бледнощеку в «Двенадцатой Ночи») замечание, что его, сэра Эндрю, остроумие притупляется, когда он наестся бифштекса. Гораздо позднее Лаудер Брентон высказал, что «слишком часто мы видим, что, как доктора, так и больные думают, что достаточно поглотить изрядное количество мясного сока для того, чтобы поддерживать свою силу и крепость; но такое воззрение невольно подымает вопрос, не приносит ли на самом деле мясной сок весьма часто вреда и не представляются ли продукты мышечных pacпадов, являющихся главною составной частью мясного сока в известных случаях ядовитыми». И далее говорит он, необходимо прийти к заключению, что та вялость и слабость, на которую жалуются многие больные, вызывается положительным отравлением продуктами пищеварения. И, действительно, состав мясного экстракта весьма сходен с экстрактом любого из животных отбросов, и опыты Альбертони, Мюльгейма и Людвига доказывают, что пептоны, введенные в систему кровообращения, вызывают сонное состояние, а, будучи введены в больших количествах, совершенно останавливают выделительную деятельность почек, причиняют судороги и смерть. В статье, помещенной в английском медицинском журнале „The Lancet” за 1887 г. Мильнер Фозерджилль (Milner Fothergill) прослеживает причинную связь между питанием животной пищей и Брайтовой болезнью, а   в другом  месте  тот же автор говорить: «Жители городов как будто начинают чувствовать, что совершенно другой  способ   питания  полезнее для их здоровья; вегетарианизм делает в настоящее время успехи и распространяется, не в качестве слепой веры, а вполне  сознательного убеждения. Прежний вегетарианец являлся как бы аскетом, противником полной, широкой жизни; вегетарианец наших дней является тем, что он есть, благодаря тому, что он чувствует себя несравненно лучше и жизнерадостнее, воздерживаясь от мяса». В одной  из  своих лекций   о   лечебном вегетарианстве Дюжарден Бомец говорит: «При  расстройстве почек,   расширении  желудка, гнилостном поносе, гастрите и диспепсии растительная диета дает xopoшие результаты. Не взирая на клинические  наблюдения Ляудер  Брентона  и  Фозерджилля  и опыты Альбертони и Мюльгейма, вероятно, что врачи будут по-прежнему предписывать  больным мясной сок до второго пришествия. А между тем вегетарианизм является, помимо остального, могучим средством борьбы против того демона пьянства, который грозит заполонить всю нашу страну.   В громадном  большинстве  случаев,  человек, питающейся чистой, не оскверненной кровью пищей, пьет лишь одну чистую воду. При вегетарианизме положительно не чувствуется никакой   потребности   в   алкоголе.    Если вспомнить,   что   мы   тратим   в   год   на пьянство   140  миллионов;   если   вспомнить, что и в  сотой части   этих  затрать   нет никакой   надобности,  необходимо будет допустить,  что   все решительно,  что способно хоть  на короткое  время  остановить распространение названного зла, стоит того, чтобы оно было испробовано».

Употребление мяса в пищу – вещь невыгодная, разорительная. Говорят, что Англия ежегодно тратит около 120 миллионов фунтов стерлингов на животную пищу. Вместо того, чтобы обратиться за пищевыми продуктами непосредственно к растительному царству, мы их вводит в свой организм через посредство травоядных животных, т.е., помощью с помощью сих живых лабораторий, как их назвали; вследствие этого нам и приходится оплачивать нашу еду ввосьмеро или вдесятеро дороже, чем за сколько мы бы могли ее получить из непосредственного источника. Фунт нежирного мяса стоит в Англии около 10 пенсов (копеек 50). Он содержит 50% воды, 30% теплового пищевого материала, 15% материала тканеобразовательного и 5% минеральных солей. Количество работы, которое можно извлечь из мяса вола, выражается в 177 футотонах (около 10800 футопудах).

Один фунт овсянки стоит около 1? пенса (7 коп); он содержит в себе около 5% воды, 73% горючего пищевого материала (топлива для организма), 20% тканеобразующего материала и 2% минеральных солей. Количество работы, извлекаемой из овсянки, составляет 488 фунтов (около 29768 футопудов). Или, выражая это более наглядно, полтора пенса (около 7 коп.), потраченных на овсянку, дают рабочему человеку такую же рабочую силу, какую он получит от мяса, потратив на него 2 шиллинга 3? пенса около 1 рубля 15 коп.). Экономическая сторона в данном вопросе представляет для всякого, кому дороги интересы родной страны, огромное значение. С распространением вегетарианства, мне представляется, должно приостановиться выселение из страны землепашцев, и переселенческий поток должен направиться из переполненных жителями городов в деревни и открытые поля. Земледелие оживится и вновь расцветет, а английский фермер, снова осыпанный благами достатка и изобилия, перестанет вздыхать о безвозвратно ушедшем золотом веке. Практический сельский хозяин увидит, что пашня нуждается в гораздо большем количестве работников, чем земля, отведенная под пастбище. С другой стороны, земля под злаками и плодами будет родить в семь раз больше пищи, чем будучи употребляема для целей скотоводства, и, по вычислениям, Англия сможет всегда прокармливать все свое население, не нуждаясь ни в одном унце привозных пищевых продуктов. Теперь сообразите, что это означает в случае войны или угрозы неприятельского нашествия. С другой же стороны, продолжая переходить от одной формы роскоши и излишеств к другой, причем низшие классы берут пример с высших, трудно сказать, где мы на этом губительном пути остановимся. Прежде всего, если население нашей страны будет по-прежнему увеличиваться на пятьсот тысяч душ ежегодно, а мы не будем делать никаких попыток прокормить его собственными продуктами, ввозя все больше и больше пищевых материалов извне, мы скоро должны будем стать лицом к лицу перед проблемой, перед страшным вопросом, чем  кормить население.

Не забудьте, что это – вопрос, который должен быть во что бы то ни стало разрешен, и что гораздо лучше считаться с ним теперь же, чем медлить его разрешением до тех пор, пока умирающие с голода темные массы подымутся и потребуют его разрешения таким тоном, смысл которого будет вполне ясен. Кому охота дожить до такого ужасного момента? У кого может быть охота прожить до того времени, когда ему придется увидеть славную историческую жизнь родины завершающеюся анархией и междуусобной войной, а может быть, и вторжением иноземцев? А между тем мы споспешествуем скорейшему приближению такого момента, истощая целый акр земли на то, чтобы получить всего одну пищевую порцию, не заботясь о черном дне, назойливо   следующем  за нами по пятам.

Я сказал, что, употребляя в пищу мясо, мы впадаем во множество противоречий и непоследовательностей. Мы исповедуем веру, которую сами ангелы могли бы принять, а на практики наше поведете таково, что и дьяволы, пожалуй, не побрезгали бы нам подражать.

У Оливера Гольдсмита его философ-китаец говорит: «Лучшие среди тутошнего народа воображают, что они относятся в высшей степени жалостливо ко всякого рода животным: слушая их, иностранец, пожалуй, может подумать, что они и комара, который их жалит, не обидят; они кажутся до того мягкосердечными и жалостливыми, что можно их принять за самых безобидных друзей всякой живой твари, за покровителей последнего насекомого или пресмыкающегося, одаренного жизнью. А между тем (повторите ли вы этому?) я собственными глазами видел этих самых людей, носящихся так со своею мягкосердечностью, преспокойно пожирающими мясо шести различных животных, перемешанное в фрикассе. Странное противоречие в поведении. Они питают сострадание и в то же время пожирают предмет своей жалости». Легко себе представить впечатления и мысли, какие чтение этого письма должно вызвать в друзьях китайца-философа.

От начала до конца жизнь известной категории животных, употребляемых в пищу, представляет собою непрерывную цепь страданий и мучений. Прежде всего, животное производится на свет исключительно для того, чтобы быть убитым и съеденным. Если оно, к несчастью, появляется на свет и живет в чужой стране, его пригоняют с помощью гиков и ударов бичей к поезду или пароходу, в которых ему предстоит совершить далекий путь; мучения, испытываемые бедной скотиной на пароходе во время бури и свежей погоды, не поддаются описанию. При высадке ее, снова пускаются в ход сердитое гиканье и удары. На этот раз путь ее ведет на бойню, и предсмертный страх и муки, которые иные из этих Божьих творений испытывают, почуяв кровь предшествовавших жертв, казалось бы, должны избавить их от мучительной смерти; не тут то было: бедное животное подвергается в течение одного дня полному голоданию, а затем его валят с помощью обмотанной вокруг его шеи веревки и ворота и пригвождают к земле. Нередко ему вонзают через мозг вдоль всего позвоночного хребта палку или трость. Телята, говорят, подвергаются неоднократному кровопусканию, с целью придать их мясу более лакомый вкус и белесоватый цвет, для возбуждения большего аппетита у достаточно уже упитанной христианской души. Скорченную треску делают, надрезывая живое дрожащее мясо от кожи до спинного хребта в то время, как рыба вся корчится от мук. Омары и крабы варятся живыми в кипятке и, прежде чем эта изысканная пытка положит конец их жизни, они в предсмертной агонии вырывают друг у друга клещи. А между тем люди, для которых все эти жертвы всесожжения и мук учиняются, и не подозревают, а большинство из них прямо возмутилось бы, если бы им сказали, что подобное поведение на практике идет совершенно в разрез с их принципами. Назвать причинение описанных мучений бесчеловечными было бы неточностью и, если хотите, ложью. Оно оказывается именно делом человеческих рук, и ни одно животное, кроме человека, не может быть признано виновным в такой жестокости. Но есть еще один интересный факт, чрезвычайно характерный для психологии современного лицемерия общества.

Вола, теленка, треску можно подвергать всем этим пыткам, если только в намерениях их мучителя употребить в пищу хотя бы самую маленькую часть их трупа; но, если преследуется цель выяснение какого-нибудь спорного или сомнительного вопроса физиологии, освещение которого должно принести с собой уменьшение многих страданий человеческого рода, или страданий, скажем, хотя бы среди низших животных, экспериментатору грозит почти повальная ненависть и проклятия со стороны общества и, чего доброго, тюремное заключение, наравне с любым злодеем, несмотря даже на то, что производимые им опыты совершались над животным, совершенно лишенным чувствительности и сознания под действием хлороформа.

Показной христианин пожертвует вам свой империал в пользу общества предупреждения жестокого обращения с животными и тут же благодушно будет съедать за обедом искромсанные остатки этих самых животных, ни на минуту не подумав о том, что ужасы скотобоен во сто тысяч раз превосходят страдания, имеющие место в вивисекционных лабораториях. Правда, мне могут возразить, что все это одни сантименты, а сентиментальность не есть довод и ничего общего не имеет с занимающим нас вопросом, что подобная чувствительность чисто женственна и недостойна мужчины, а потому с нею нечего даже и считаться.

Не завидую я человеку, способному держать подобную речь; это тем более, что чувство чего-нибудь да стоить и в нынешнем свете, с ростом цивилизации приобретет, несомненно, еще  гораздо   большее  значение. Может быть, настанет когда-либо день, когда выражения «женственный мужчина» и «мужеподобная женщина» перестанут вызывать насмешливую улыбку.

Того молитва лучшая,
Кто равно любить всех,
Великих сих и малых сих,
Ибо Господь, нас любящий,
Создатель всего сущего,
Создал и любит всех.²

Вполне вероятно, что каждый из нас, но крайней мере раз в жизни был влюблен, и не менее вероятно, что каждый из нас делал подношения своей несравненной Дульцинее. Остроумно было замечено, что гроздь винограда или корзинка персиков в подобных случаях могут быть признаны подходящими подношениями; но едва ли можно было бы здесь признать допустимым преподнесение палки колбасы или свиного окорока. В данном случае чувство предписывает нам правила поведения. С дамой, которую мы имели честь повести к обеденному столу, мы можем беседовать о саде, оранжерее и о разных сортах плодов и способе их взращивания, но горе тому кавалеру, который станет распространяться перед своею дамой о прелестях мясной лавки или о части бараньей туши, дающей лучшее для котлет мясо, или же о наиболее ловком способе сворачивания курице шеи.

Если обеденный стол уставлен фруктами, это вполне натурально, но вообразите себе впечатление, какое должен произвести стол, на котором красуется повсюду сырая говядина и мясо с костями. Вообразите себе отвращение, испытываемое благородной дамой или девицей при виде «сырой жижицы и кровавых ужасов» этой живности; но не забывайте при этом, что и то и другое представляется натуральной пищей, и то и другое, как таковые, должны были бы производить одинаково неприятное впечатление.

Ну, а с другой стороны вся мировая работа совершается животными, не едящими мяса. Будь завтрашний день истреблены все плотоядные  животные, выигрыш от этого был бы настолько велик в сравнении с потерею, что никто не пожалел бы об этом. Собака была бы почти единственным животным, которого бы нам недоставало; но надо иметь в виду, что собака, сохраняемая в качестве друга и товарища человека, становится, насколько лишь возможно, почти совершенной вегетарианкой.

Может быть, здесь уместнее всего сказать несколько слов о рыбе, как предмете питания. Рыбы – животные холоднокровные, а потому родство их с человеком весьма отдаленное. Затем у рыб нет никаких домашних привязанностей, и запас их неистощим. Смерть их происходит почти всегда без страданий, и таковой ее можно было бы во всех случаях делать, как заметил Ньюмен. Потребляя рыбу, мы не обедним страны, а скорее, наоборот, ее обогащаем. Рыбак не есть человек с пониженным нравственным чувством. На прогулках но морскому побережью мы часто рады случаю поболтать с рыбаком, но едва ли найдется человек, у кого бы была когда либо охота калякать с мясником. Принимая все это в соображение, я склонен согласиться с Ньюменом и сэром Джемсом Ханнен (Hannen) в том, что рыбу можно было бы допустить в пищу; потребление ее в пищу могло бы способствовать тому, чтобы народным массам гораздо легче было постепенно отказаться от еды других родов мяса.³

Приводимые против вегетарианизма доводы в действительности оказываются призрачными. Возражения против плодоядной диеты в большинстве настолько избиты, что даже не нуждаются в опровержении. Единственная беда в этом отношении та, что мои коллеги врачи все еще продолжают оставаться противниками названной диеты. Мне приходится, к сожалению, признать действительность этой оппозиции, а, говоря вообще, сила оппозиции всегда обратно пропорциональна силе ее доводов. Мне лично кажется странным, что люди, посвятившие себя делу врачевания, могут рекомендовать y6иение живых существ. Их оппозиция вегетарианству  может   быть   объяснена   тем обстоятельством,  что,  в  качестве пропорции, они  ужасно  консервативны  в  своих взглядах  на  большинство имеющих отношение к их профессии вопросов,  хотя в некоторых других отношениях они оказываются большими либералами. Тридцать лет тому  назад  редко   можно   было  встретить медика,  который бы сам  не пил алкоголя и не рекомендовал  его  своим пациентам. Теперь среди английских врачей,  говорят, наберется    до   трех    тысяч    абсолютных трезвенников. Кроме того, имеется не мало признаков того,  что в сословном мнении представителей медицины совершается поворота   в  пользу   чистой,   безубойной   диеты. Доктор   Clouston,   талантливый   инспектор, Эдинбургского  Приюта,   говорить,   что  дети, проявляющие   «наибольшую   наклонность  к мозговой неуравновешенности», в большинстве случаев принадлежат к числу мясоедов. «Я также нашел, – продолжает он, – что значительная часть юных помешанных были мясоедами, отличаясь особой алчностью к   животной   пище...  Я безусловно  согласен с доктором Keith, в Эдинбурге, проповедовавшем   в   течение   многих   лет крестовый   поход   против   мясоедения  в деле вскармливания и воспитания  всех детей". Мною   уже были  приведены   аналогичные воззрения сэра Генри Томпсона, д-ра Ричардсона,  д-ра Хэйга, д-ра Фозерджилло; к этим именам можно присоединить, для пополнения списка, множества врачей, пользующихся не столь большою известностью.

Мне часто приходилось слышать утверждение, что вегетарианский режим, пожалуй, еще совместим   с   поддержанием   цветущего здоровья в смысле богатырской физической силы,   но  отнюдь  не годится для напряженного умственного труда.   Когда я, в ответ на это,  называл сразу десятка два людей, являющихся  для всех  нас   солью  земли, мои   оппоненты   меняют   фронт   и   возражают: «Ну, да,  конечно,  мы  вполне допускаем,  что  интеллект   может   поддерживаться плодовой пищей, но она совершенно не годится для поддержания мускулов». Но я напоминаю противнику,  что солдаты Кира были вегетарианцами; что ими же были древние греки, что римские легионы завоевали весь мир, питаясь ячменным хлебом, и что самыми отчаянными и несокрушимыми ветеранами наполеоновских солдат во время этого ужасного отступления из Москвы были его вегетарианцы из Савои; в ответ на это мой спорщик снова поворачивает фронт и говорит: «Ну да, я, конечно, не могу отрицать, что ваши доводы вполне убедительны относительно физической крепости, но они ничего не говорят в пользу вегетарианства по отношению к умственному труду». Таким вот образом мясоед с поистине плотоядными инстинктами каждый раз меняет свою позицию. Он никогда не остается достаточно долго на одном месте для того, чтобы противник мог его на нем сломить.

Я сказал все. Все, что можно было в пределах уделенного мне места высказать для того, чтобы поставить вопрос в истинном свете, я высказал. Я знаю как трудно для каждого отказаться от привычки, прочно укоренившейся и выработавшейся в течение целого ряда лет. Я также знаю, до чего люди боятся стать смешными в глазах своих ближних – даже сильные люди боятся этого, а потому я и не питаю особенной надежды на то, чтобы сказанное мною совратило кого-нибудь с его старого, проторенного пути. Но есть одна вещь, которую все мы в состоянии исполнить. Мы в состоянии спасти наших детей от соприкосновения со скверною, с нечистью, и так как дитя становится предшественником взрослого, новая эра должна, благодаря этому, открыться для родной страны, которая всем нам так дорога, для всего человечества, для всего света.

1. The Vegetarian, vol.III, pp.811-813.

2. Не prayeth best who loveth best,
All things both great and small,
For the dear God who loveth us,
He made and loveth all.     

3. Подобный компромисс убежденными вегетарианцами допустим быть не может, как с этической, так и с физиологической точек зрения. Ред.