Вегетарианский Вестник, Киев, 1915 г.
(Избранные статьи)

О вегетарианстве и вегетарианцах ¹

Вегетарианство может быть рассматриваемо с трех сторон: моральной, эстетической и гигиенической. Для меня в течение одиннадцати лет, когда я был вегетарианцем, всего дороже в нем была его этическая сторона, то, что оно, как я тогда был убежден, безубойно, что, питаясь растительной пищей, человек может, в конце концов, избежать такой тяжелой вещи как пролитие крови живых существ, неповинных в том, что мне хочется есть.

Но чем ближе и внимательнее я присматривался к вегетарианству, тем яснее и яснее становилось для меня, что безубойность его есть один из тех мифов, которе держатся только благодаря удивительной способности человека закрывать глаза на то, чего ему не хочется видеть, что ему не нравится.

Безубойным вегетарианство может быть только для городского жителя: пошел в магазин, купил себе яиц, масла, фруктов – никакой крови нет, нет никакого убийства.

Но тот вегетарианец, который сам производит это масло, яйца, картофель и фрукты, тот никак не может избежать убийства, как бы он ни желал этого, даже если бы он, как индус-подвижник, все свое питание свел к горсточке риса в сутки.

Для того, чтобы вырастить этот рис, надо перекопать или вспахать поле, причем при работе этой погибнет бесконечное количество всяких червей и личинок; когда посев взойдет, его необходимо охранять день и ночь от всякого рода вредителей, начиная от крошечной мыши, кончая огромным слоном.

Есть местности, где дикие звери стали редкостью, и где охрана от них несложна, но опять-таки стали они редки там именно потому, что человек боролся с ними, истреблял их, часто даже ценой собственной жизни. Значит опять-таки эта горсточка риса выросла так же на борьбе, убийстве, на крови, даже если непосредственно при этом крови пролито не было; значит, для того, чтобы человек один мог быть вегетарианцем, другой должен взять на себя обязанность быть охотником, взять на себя кровь, которой тот боится.

Для того, чтобы вырастить персик, яблоко, кочан капусты, надо постоянно, без конца, в неустанном напряжении сил бороться с полчищами всевозможных вредителей, как тля, долгоносики, всевозможные гусеницы и пр. С первого взгляда эта мелочь представляется такой микроскопически-смешной, что никак не подумаешь, что вред, приносимый ею, может быть значителен. Но вот несколько цифр; за последние десять лет убыток Соединенных Штатов от насекомых-вредителей исчисляется в четырнадцать биллионов (не миллионов, а биллионов) рублей! В одном только штате Массачусетс затрачено на борьбу с гусеницей 32000000 р. Гусеница Carpocapsa ponomela причиняет в Соединенных Штатах убытка ежегодно до 80000000 р., все же вообще насекомые подирают там ежегодно всякого добра на 1500000000 р. (Гарвуд «Обновленная Земля», перевод проф. А.К.Тимирязева).

Но не одни гусеницы нападают на наши сады – борьба должна вестись и с птицами, и с четвероногими как зайцы и мыши. Сойки, например, приносят садам и посевам огромный вред. Даже такое милое, прелестное создание как щегленок, и тот у нас на юге является настоящим бичом: иногда в несколько дней он уничтожает многодесятинные плантации подсолнуха, дающего вегетарианцам растительное масло, и крестьяне должны так или иначе бороться с ними. 

А мыши! Тот, кто не видал их нашествий на поля у нам, на юге, тот и представить себе не может тех опустошений, которые может произвести этот маленький милый зверек. Года три тому назад в нашей местности все посевы – пшеница, кукуруза, даже картофель – были уничтожены мышами начисто, и возбуждался даже вопрос о правительственной помощи крестьянам, оставшимся без хлеба.

А саранча? А кабаны и медведи, уничтожающие посевы овса и кукурузы? Если вы откроете энциклопедический словарь на слове «волк», то вы прочтете там, что в одной только европейской России от волков ежегодно погибает 100 человек, что с 1870 по 1887 г. волками заедено в Европейской России 1445 человек, но, конечно, цифра эта ниже действительной, так как какая же у нас регистрация в глухиз местностях, куда часто и человек-то не заходит? Вред, наносимый у нас волками сельскому населению, т.е., нашему крестьянину, исчисляется опять-таки только по одной европейской России в 15000000 р. Ежегодно! И вот представьте себе человека, окруженного в черную зимнюю ночь стаей волков. Представьте себе крестьянскую бедную семью, теряющую последнюю кормилицу – коровенку…

Несколько американских городов решили исследовать вопрос о мухах. Были ассигнованы на это дело большие средства, устроены специальные лаборатории, в которых муху подвергали всевозможным исследованиям. И оказалось, что муха является одним из главных источников всякой заразы: под микроскопом на подушечках ее лапок были найдены микробы самых страшных болезней: дифтерита, скарлатины, чахотки и пр.

Представьте себе мать, которая над неостывшим еще трупиком своего единственного ребенка, погибшего от скарлатины, с диким воем бьется головой о стену… Представьте себе те бесчисленные жертвы, которые ежегодно уносит туберкулез…

Часто в таких случаях вегетарианцы-доктринеры отвечают: это не мое дело решать такие общие вопросы, мое дело решить, убивать мне самому или не убивать. И я не хочу убивать…

Вы хотите, но вы не можете… Если вы не хотите убивать, то это значит только то, что тяжкую обязанность эту вы возлагаете на другого, далекого. А во-вторых, закрывать глаза на вопрос – не значит решать его. Напримем, Брэм, описывая тигра, рассказывает, какие опустошения производит этот зверь в Индии и других странах, где он живет. Между прочим, он приводит в пример одну местность, где поселился тигр, так называемый «людоед». Он навел на население такой страх, что опустела часть округа с двадцатью деревнями: все, что не было еще съедено, бежало в паническом страхе, кто куда мог, только бы избавиться от этой давящей душу опасности быть растерзанным страшным зверем.

Наконец, население обратилось с просьбой к одному известному охотнику на тигров, англичанину, и тот – не без опасности для своей жизни, конечно, так как охота на тигра есть одна из наиболее опасных – после долгих поисков убил-таки опасного зверя, и население могло возвратиться в покинутые деревни.

Охота на жаворонков, как во Франции, или на мелких певчих перелетных птичек, как в Италии – я сам раз был свидетелем такой охоты – есть, конечно, мерзость, которой нет никакого оправдания, которая должна быть запрещена международным правом как вопиющее нарушение прав человечества, но совсем другое дело охота на такого тигра или на волков и медведей.

И не только на тигров и медведей – недавно неподалеку от меня один крестьянин убил оленя. Начальство всполошилось, приехало на место преступления. Крестьяне повели начальство на свою пшеницу и показали, что сделали с нею олени: целые десятины ее были выбиты начисто. И хотя формально закон был нарушен, но полиция не нашла возможным преследовать охотника.

Я сам видел, как плакали тут у нас женщины, у которых кабаны истребили за ночь весь посев кукурузы. Конечно, очень легко сказать: не мое дело. Конечно, не ваше дело, пока ваши дети не искусаны бешеным волком, пока ваши посевы, единственное ваше достояние, не истреблены оленями или кабанами, но представьте, что на ваших глазах в страшной муке погибает ваш ребенок, искусанный бешеным волком – на моих глазах погибли так двое детей – представьте себе, что на ваших глазах тигр уносит в заросли вашего ребеночка, который замирающим голоском зовет вас «мама… мама» – и вы без труда решите, кто тут более человек: опачканный ли кровью охотник или жалкий доктринер-вегетарианец, запутавшийся в своих софизмах.

Долг человека тут не в том, чтобы воздержаться от пролития крови, а в том, чтобы пролить ее. Есть доктринеры – они выступали даже в печати – которые говорят: ну что же, если так жалко чужого ребенка, пусть отдаст тигру себя вместо этого ребенка… Но, болтуны, вы же не отдаете себя, а рекомендуете это только другим!

Может быть, и найдется на земле такой исключительной духовной силы человек, как Будда, который кормил своим телом голодную тигрицу, но, во-первых, это все же в конце концов только красивая легенда, а во-вторых, живут на земле не эти исключительные личности, не Будды, а только маленькие, слабые люди.

Я  был свидетелем, как один такой «Будда» боролся в Москве с… клопами. Проливать их кровь – грех, но и спать охота. И вот «Будда» осторожно ловил и выбрасывал их в окно, а за окном была холодная ночь. Ион же рекомендовал в своих писаниях не противиться даже бешеной собаке, так как, если можно убить бешеную собаку или змею, то, идя дальше по этому пути, можно дойти и до оправдания убийства всякого неугодного мне человека.

Другой такой же «Будда» горячо отстаивал в печати интересы мух, волков, гусениц и тигров, но сам ходил в сапогах, сшитых, как и все сапоги, из кожи животных, сам клал себе на ночь под подушку револьер «на всякий случай», т.е., другими словами, на человека, а когда ему очень уж приспичивали, не прочь был полакомиться и ветчинкой, объясняя это своей слабостью, говоря, что жалость к мухам и тиграм – это «идеал», а ветчина – это только минутная слабость, которая ему отнюдь не мешает стремиться к идеалу.

Странно, на эту удочку «идеала» попадается так много людей. Не избежал этого такой великий ум как Л.Н.Толстой. Он тоже говорит, что идеал «не убий ничего» горит впереди нас, всегда недосягаемый, но человек может бесконечно приближаться к нему, поднимаясь с одной ступени на другую.

Я не могу понять такого идеала, к которому нельзя подойти, как не могу понять такой страны, в которую нельзя поехать.

Идеал должен быть поставлен в пределах человеческих сил и в пределах разума.

Как ни далеки от меня Огненная Земля или мыс Доброй Надежды, я могу сесть на пароход и доехать туда, но я никак не могу попасть ни в Атлантиду, ни в Белую Арапию. Я могу стремиться к идеалу развить в себе возможно большую физическую силу, так, чтобы, например, поднимать свободно десять пудов, но я никак не могу стремиться к тому, чтобы поднимать одной рукой 10000 пудов. Это не идеал, а просто болтовня.

Идеал человека человечного в его отношении к животным никак не может быть выражен в словах «не убий ничего», так как это абсолютно невозможное требование, стоящее вне пределов как человеческого разума, так и человеческих сил, этот идеал должен быть несколько приспущен.

Я выразил бы его так:

1. Отнюдь не причиняй страданий бесполезных никому, даже цветку. Конечно, доктринеры могут развести бесконечные рассуждения о том, что полезно или что бесполезно, но я предполагаю в моем читателе простой здравый человеческий смысл и желание остаться в его пределах.

2. Всячески берегись, чтобы не причинять страданий по неосторожности.

3. Когда уже необходимо причинить живому существу страдание и даже смерть, то ограничивайся только самым необходимым минимумом, причем, разумеется, человек должен естественно принимать ближе  сердцу страдания человека, чем тигра или мухи.

Как это ни тяжело, но человек таким образом не может не убивать, и вегетарианство может быть названо безубойным питанием разве только по недоразумению. Оно столь же многоубойно, как и всякое другое питание.

Посмотрим теперь на него с эстетической стороны.

Взгляните, говорят нам, на кухню вегетарианца, с одной стороны, а с другой – на кухню мясоеда с этими застывшими трупами цыплят, с этими выпущенными вонючими кишками, с этой кровью, слизью и вонью и пр.

Конечно, кухня вегетарианца имеет вид более привлекательный, это несомненно, но это только потому, что все безобразное перенесено из кухни в другое место, в поле, в сад, в огород, где, как я говорил выше, идет беспрерывное убийство всякой живой твари.

Толстой в своей «Первой ступени», статье, посвященной вегетарианству, описывает бойню, дает картину, которая невольно вызывает содрогание. Но если бы такой же художник описал одно мое утро в саду, картина бы вышла не менее потрясающей.

Ярко сияет вешнее солнышко, ласково плещет под скалами море, в свежей, еще золотистой зелени земли и леса радостно льются песенки птичек, а я осторожно перехожу от одного дерева к другому и всевозможными хитрыми способами стараюсь и всевозможными хитрыми способами стараюсь изловить и задавить побольше всяких нарядных изящных жучков и гусениц, так, как и я, вероятно, радующихся этому веселому вешнему утру.

Толстой говорит, что все же легче убить долгоносика, чем быка. Я полагаю, что это очень субъективно. Про себя могу сказать, что, что ловко свалить пулей в зарослях тигра или кабана, опасное и очень вредное животное, для меня несравненно легче, чем слышать, как хрустит у меня под пальцами мохнатая ленивая оленка, выедающая завязи на моих плодовых деревьях. Скажу даже больше: кабана мне легче повалить, чем старый столетний дуб. И потом это «мне легче, мне тяжелее» – слишком узко6человеческая точка зрения: о ценности жизни мы должны судить с точки зрения не того, кто уничтожает, а того, кого уничтожают. А тут не может быть совершенно никакой разницы: жизнь для оленки так же дорога, как и для медведя, так и для человека.

Кухня вегетарианца действительно имеет вид более эстетический, тем кухня мясоеда, но это только потому, что вегетарианец не смотрит за стены своей кухни.

Остается его гигиеническая сторона, которая, признаюсь, никогда не имела для меня большой цены, хотя бы по тому одному, что все доказательства в пользу как вегетарианства, так и мясоедения в высшей степени недоказательны. Всякий из нас знает очень хилых вегетарианцев и цветущих мясоедов. Мало того: целые народы – и мы не может делать вид, что не знаем этого – питаются почти исключительно мясом, и здоровье их не оставляет желать ничего лучшего. Во время первомайских процессий рабочих за границей, когда каждая корпорация рабочих идет под своим знаменем, всегда безошибочно, не глядя на знамя, можно узнать мясников: какой все это сильный, рослый, отборный народ, молодец к молодцу! А ведь живут и дышат мясом и кровью висящих вокруг них туш.

Вегетарианцы любят указывать на то, что вегетарианцы отличаются более миролюбивым характером, чем мясоеды. Конечно, это только одна из тех «маленьких лжей», которые, по словам Цицерона, не особенно вредны и даже украшают стиль оратора.

Опять-таки каждый из нас знает среди вегетарианцев настоящих аспидов и среди мясоедов людей очень добродушных; каждый из нас отлично знает, что вегетарианцы-японцы не обнаружили в недавней войне большего «добродушия», чем мясоеды-русские. Говорят: сравните овцу и волка. Но параллели между овцой и волком, увы, ничего не говорят нам по той простой причине, что то овцы и волки, а не люди. И вегетарианцы умышленно молчат о травоядном носороге, свирепость которого чудовищна, и не хотят знать трусливого и очень добродушного мясоеда – шакалку.

Что же остается, в  конце концов, от вегетарианства? Правда, немного. Во всяком случае, дорого в вегетарианстве самоотречение, обуздание нашего животного «я» с его безбрежными аппетитами.

Но опять-таки: это отнюдь не свойство вегетарианства по преимуществу, так как можно быть очень воздержанным человеком и будучи мясоедом и быть обжорой, будучи вегетарианцем. Я знал таких вегетарианцев, для которых кухня была если не на первом, то далеко и не на последнем месте в их жизни, которые любили покушать очень и очень.

Но и то малое, что после одиннадцатилетнего вегетарианства осталось для меня в вегетарианстве – было бы нелепо замалчивать это – убили для меня вегетарианцы. Конечно, смешно и нелогично возлагать ошибки адептов какого-либо учения на само это учение, как было бы нелепо, например, делать Евангелие ответственным за жизнь так называемых христианских народов, но тем не менее, человек все же человек, существо слабое, и никак не может он избежать влияния на него даже и мелочей. И мне хочется сказать тут несколько слов об этих вегетарианских мелочах.

Дл меня – да думаю, и не для одного меня – в вегетарианских кружках самое тяжелое было тот дух партии, какой-то секты, которым пропитана эта среда. Как всякая секта и партия, вегетарианцы резко выделяют себя из вселенской церкви человечества и чувствуют себя каким-то островком спасенных, просветленных, овеянных благодатью среди темной массы еще не просветленного человечества.

Некоторые из них подписываются под своими письмами: «С вегетарианским приветом», хотя едва ли само сознают, что это за штука такая, вегетарианский привет.

Но это только маленькая и смешная мелочь, конечно – есть факты и поважнее. Например, на съезде вегетарианцев в Москве один из делегатов начал свою речь обращением: дорогие братья и сестры. И все, не поперхнувшись, проглотили это, хотя это было уже ложь совсем и не маленькое, как известное добродушие овцы и вегетарианца.

Тут же на съезде среди вегетарианцев были люди очень богатые, которые, справедливо жалея теляток и ягняток, ничего не делали для того, чтобы хоть чуточку облегчить положение тех из своих «братьев и сестер», которые были тут же на съезде и которые, как им известно, бьются из-за грошей в беспросветном труде. И потому глубоко, по моему мнению, не прав Толстой, называя вегетарианство «Первой ступенью» – во всяком случае, это ступень вторая: сперва люди.

Речь свою этот оратор пересыпал цитатами \из Евангелия настолько обильно, что один из братьев не выдержал и воскликнул:

– Да позвольте же: от кого он, наконец, делегат, «от Христа или от рязанских вегетарианцев»?..

И все, кто слышали, засмеялись. И замечание это, и этот смех совершенно ясно говорят о том, что эти «братья и сестры» были весьма далеки от этого пышного титула, которым их наделили.

И что всего курьезнее: тот брат, который рассказывал мне все это, этот маленький, но очень характерный инцидент, рассказывал с улыбочкой, а потом поместил в своем вегетарианской изданьице слащавейший отчет о том единодушии и даже любви, которые царствовали на вегетарианском съезде, т.е., легонечко этак приукрасил действительность в глазах тех, кто не заглядывал за кулисы, т.е., делал то, что делается во всех сектах, во всех партиях.

Как всякая партия, вегетарианцы довольно бесцеремонны во средствах для распространения своего учения. Никогда не забуду одной маленькой беседы с этим же братом-вегетарианцем.

– Ты знаешь, – говорил он мне, – П. Очень озабочен пропагандой вегетарианства среди крестьян. И мне кажется, ему пришла очень счастливая мысль обосновать эту пропаганду на Священном Писании, которое в глазах крестьян имеет большой авторитет…

– Но позволь… – воскликнул я. – Ведь, судя по статьям его, П. Атеист?..

– Да. Конечно. Ну, так что же?.. – заметил брат, но… покраснел к его чести.

– Как что? Ты отлично знаешь, что… – сказал я. – Ведь вы с П. Не проститутки даже в этом случае, а много, много ниже проститутки, которая торгует телом по нужде, вы же хотите торговать душой для успеха совсем ненужного дела!..

Как всякая секта, вегетарианцы в высокой степени нетерпимы к тем, кто мыслит иначе.  Иногда эта нетерпимость приобретает формы в высокой степени грубые и безобразные. Я никогда не забуду одной маленькой сценки, о которой мне рассказала жена, тоже долголетняя вегетарианка.

На одной даче в Г. Жили две небогатых семьи, одна – вегетарианцев, другая – мясоедов. Обедали обе семьи в одно и то же время, но чтобы не мешать одни другим, в разных концах террасы. И вот девочка, вегетарианка, лет 10, проходя к своему столу с каким-нибудь блюдом, неизменно старалась заглянуть в тарелки соседей-мясоедов и жалобным голоском аффектированно восклицала всякий раз:

– Бедные, какую мерзость вы едите!.. Как мне вас жаль!.. Как же можно сеть падаль?..

Родители ее присутствовали тут же, но, сторонники так называемого свободного воспитания, молчали и давали своему чаду возможность вести такую пропаганду до конца. Но на посторонних людей пропаганда эта производила такое впечатление, что было бы уж лучше, если бы эта девчонка, вместо того, чтобы восклицать так, просто-напросто ела бы живьем какого-нибудь барашка или теленочка.

Как и всякая секта и партия, вегетарианцы придают своей деятельности исключительно высокое значение. «Святое дело, которому мы служим», – это выражение не самое сильное, которое употребляется ими для характеристики своего дела.

Как и всякая партия и секта, вегетарианцы не могут обойтись без строжайшей цензуры для неугодных им мнений: мне так и не удалось высказать все это на страницах вегетарианской печати². И если вы все-таки говорите так или иначе то, что вы искренне думаете о вегетарианстве, то ваша свободная критика – как опять-таки и во всякой партии и секте – вызывает к вам ненависть совсем уже не вегетарианскую.

Ехал я рад по восточному берегу Ладожского Одера, как раз в той местности – около Питкеранты – где идет русско-финляндская граница. И меня поразила разница между зажиточностью финляндцев и убожеством вкрапленных среди них русских людей. Я спросил своего ямщика-финна, отчего это.

– От того, что русский много винушки кушает… – отвечал он.

– Да ведь и финнски кушает довольно… – заметил я.

– И финнски кушает, но финнски знает, когда довольно, а русски не знает, когда довольно.

Я не встречал в заграничных вегетарианских изданиях, среди заграничных вегетарианцев ничего подобного тому, что на каждом шагу встречаешь среди вегетарианцев русских. И это именно потому, что «русский человек не знает, когда довольно». Отсюда и «дорогие братья», и «падаль», и клопы на морозе, и полная готовность пожертвовать детьми – конечно, не своими, а индусскими – тиграм, отсюда сознание своего превосходства над людьми и всяческого просветления. Вот это-то и убило – для меня, по крайней мере – все то, что оставалось для меня в вегетарианстве ценного.

Пусть читатель поймет меня как следует: я не за вегетарианство, но я и не против него – просто все это перестало иметь для меня какое бы то ни было значение. Да, он был и тут прав; «не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что из уст», т.е., из души, идо «от полноты сердца глаголят уста». И я во всяком случае предпочитаю теперь вместе с миром поднять на свои плечи этот грех крови, чем оставаться на островке спасенных и просветленных…

И в конце концов, тяжелая дума спускается на душу: как скорбен путь человека!..

Он говорит: «Ценою хотя бы самых тяжелых лишений я не желаю причинять ничему живому страдания, я не хочу проливать ничьей крови»… И из темных глубин жизни до него доносится холодный ответ:

– Даже этого ты не можешь…

И все, что остается человеку, это покорно принять на себя и этот крест страдания и крови…

Я знаю: у многих я разобью своими словами дорогую иллюзию. Но к сорока годам своей жизни я понят, что нет на свете ничего дороже истины. Правду говорит народ, что она «краше солнышка».

Ив. Наживин    

1 Когда со времени отпечатания этой статьи прошло около трех месяцев, явилась возможность воспроизвести ее и на страницах вегетарианской печати – прим. редакции.
2 Это замечание не относится к «Вег. Вестнику», предлагавшему автору три раза прислать статью и не поместившему ее только потому, что рукопись уже лежала в редакции «Вестника Знания». Приходилось ждать. Теперь же мы воспроизводим статью полностью в том виде, как и в «Вестнике Знания». Прим. редакции.