Вегетарианский Вестник, Киев, 1915 г.
(Избранные статьи)

Возможно ли вегетарианское миросозерцание?

Г. Боссе

«До самого последнего времени вегетарианская
мысль вся целиком блуждала в дебрях частных вопросов».
«Вопрос о миросозерцании – такой вопрос,
в котором всего возможнее опасность путаницы понятий».

Полтавский. "Существует ли
вегетарианское миросозерцание".

Настоящая статья представляет значительно измененный для печати доклад, прочитанный на одной из «Дружеских Бесед» Вегетарианского Общества «Духовное Пробуждение»¹. Хотя со времени прочтения этого доклада прошло почти два года, однако затронутые в нем вопросы не потеряли своего значения. Поэтому я и позволяю себе выступить с ним в печати.

Прочитать доклад на тему о возможности или невозможности вегетарианского миросозерцания побудило меня выступление на 1-м Вегетарианском Съезде С.П. Полтавского с докладом под заглавием «Существует ли вегетарианское миросозерцание»².

Докладчик проводил мысль, что среди различных типов отношения человека к миру можно выделить одно, которому по праву принадлежит название «вегетарианское миросозерцание».

Миросозерцание это имеет своей основной обобщающей идеей: «Не убий». Этот принцип «Не убий», а вместе с ним и само вегетарианство (которое основано на этом принципе) не должны мыслиться «как отдельная маленькая идея, стоящая в стороне от других идей».

«На вегетарианство» надо перестать «смотреть, как на «один из ручейков», вливающихся в общее море идей». В нем надо видеть самостоятельное широкое море с определенными берегами.

У нас (вегетарианцев) нет еще формального миросозерцания, потому что нет еще всеобщего осознанного стремления слить свою любовь к животным именно с созерцанием мира, а не отдельных частных вопросов этого мира. Однако у нас есть то, что делает приход его неизбежным: у нас есть миросозерцание органическое, растущее и неистребимое, свойственное не одним только нам, вегетарианцам, но также и тем, кто будто бы равнодушен к вегетарианству и даже враждебен ему». Такова была главная мысль С.П. Полтавского.

К сожалению, на съезде доклад Полтавского почти не встретил возражений (без сомнения, вследствие малой подготовленности присутствующих к обсуждению столь отвлеченного вопроса).

Между тем, признание существования особого вегетарианского миросозерцания должно было естественно повлечь за собой оправдание того идейного обособления, в котором и так уже не раз упрекали и упрекают вегетарианцев. Поэтому-то я и счел небесполезным выступить и со своим разбором этого вопроса.

Считаю своим долгом предупредить читателей, что при составлении своего доклада я к несчастью не имел возможности достаточно полно ознакомиться с литературой, посвященной вегетарианству: библиография вегетарианства еще дело будущего, а хорошей вегетарианской библиотеки у меня в распоряжении не было. В смысле источников мне пришлось поэтому пользоваться лишь тем, что случайно оказалось у меня под рукой, благодаря чему в моей статье возможны промахи, за указания на которые я буду весьма признателен.

I.

Миросозерцание – слово знакомое нам со школьной скамьи. Но, несмотря на это, мы часто понимаем его различно.

Происходит это оттого, что к явлениям мира мы можем одновременно подходить с двух сторон, откуда и втекает двойственность наших представлений о мире, двойственность миросозерцаний. При этом часто каждую из этих половин единого миросозерцания также называют миросозерцанием.

Так мы говорим о наличности у человека определенного миросозерцания, если все его представления об окружающем – о движении небесных светил, о жизни человеческого тела, о ходе исторических событий, об отношении материального к духовному и т.п., – объединяются в его мысли, подчиняясь друг другу или соединяясь одно с другим, в целостную стройную систему представлений о вселенной.

Наличностью такой стройной системы знаний о прошлом и сущем не исчерпывается, однако, то, что мы называем миросозерцанием. Недостаточно знать связь между явлениями мироздания. Нам людям, наделенным свободной творческой волей, жаждущим деятельности, необходимо иметь яркую, осмысленную цель для этого действования в течение нашей жизни; необходим идеал или идеалы, для которых стоило бы жить; и нужно знание того, как надо жить, чтобы приближаться неуклонно к своему идеалу.

Стройное собрание представлений о сущем является требованием пытливости нашего ума; без выяснения же себе того, что в жизни желательно, что добро и что зло, что надо избегать делать и к чему надо стремиться – без этого нет у человека «руководства к жизни».

Обе эти группы представлений одинаково необходимы. И хотя второе – «руководство в жизни» - и кажется иному более важным, однако на деле не менее существенно, даже с точки зрения достижения своего идеала, иметь ясное представление о тех силах, которые господствуют в мире.

Ведь без знания этих сил, без знания тех законностей, которые управляют жизнью вселенной и человека, нельзя ручаться за то, что путь избранный для достижения определенного идеала, как бы он ни был «хорош», приведет нас к цели, а не к двери, навсегда запертой для нас природой, в то время как рядом, может быть, ведет к той же цели незамеченная нами открытая дорога.

Если без идеала у нас нет цели в жизни, то без знаний мы не в состоянии разумно выбирать средства для достижения этого идеала. Разумный же выбор средств составляет такую же присущую человеку потребность, как и прекрасный идеал.

Если к этому прибавить, то, что было сказано о присущей человеку пытливости ума, о его жажде знания, то станет ясно, что только тогда миросозерцание человека будет «цельным и полным». Когда оно будет «существовать зараз и для удовлетворения потребностей мысли и для руководства в жизни», т.е. «удовлетворять потребностям всего человека, как существа, которое нельзя брать с одной какой-либо его стороны»³.

Двойственность всякого цельного и полного миросозерцания, т.е. согласованного в своих частях отношения человека к миру, доказывается еще и тем, что редко у человека бывает одинаково развиты и потребность знания и потребность в руководстве в жизни. Поэтому в его миросозерцании обыкновенно получают преобладание или убеждения логические или убеждения нравственно-эстетические.

Иногда же (и это не редкость!) одна из обеих составных частей миросозерцания остается вовсе неразвитой, в то время как другая достигает высокой степени стройности и полноты. Всем известны, конечно, литературные, а может быть и живые примеры ученых и философов, представления которых о сущем и прошлом составляли стройные, цельные системы, и которые (ученые и философы) в то же время в обыденной жизни были чужды какой-либо последовательности или даже постоянно руководились мотивами, ничего общего не имеющими не только с их научно-философскими представлениями, но даже с простой жизненной логикой и с непосредственным чувством добра и красоты. С другой стороны, мы часто встречаем людей, в душе которых «горит светоч идеала», и жизнь которых – подвижничество, но которые вместе с тем часто не имеют ни малейшего представления о сущем и склонны принимать за истину самые бессмысленные суеверия и ходячие мысли.

Поэтому, говоря о миросозерцании, необходимо постоянно иметь в виду его двойственную природу для того, чтобы незаметно для себя не отождествить его с одной из его частей. Чтобы избежать этой ошибки, лучше всего вместе с Голтерцом⁴ обеим этим составным частям миросозерцания дать особые названия:

собрание представлений, относящихся к области чистого познания, - называть мировоззрением4; собрание же представлений, дающих нам руководство в жизни, - жизнепониманием⁵.

Под словом же «миросозерцание», как было выяснено выше, нужно понимать лишь стройное, цельное и полное соединение обеих этих групп представлений: мировоззрения и жизнепонимания.

В дальнейшем мы и будем пользоваться этими обозначениями.

II

Определивши, что надо подразумевать под словом «миросозерцание», мы тем самым наполовину уже подошли к решению вопроса о том, возможно ли такое сочетание слов как «вегетарианское миросозерцание». Чтобы подойти к нему вплотную нам надо выяснить себе, что надо понимать под словом «вегетарианство».

При этом мы можем пойти двояким путем: или рассмотреть те определения вегетарианства, которые можно найти в вегетарианской литературе и выбрать из них то, которое, после разбора его, окажется верным и наиболее полным, или же попытаться самостоятельно вывести такое определение путем анализа учений проповедников вегетарианства и практической деятельности вегетарианцев.

Пойдем сперва первым путем.

В имевшейся в моем распоряжении вегетарианской литературе мне удалось найти четыре различных определения вегетарианства:

1) Вегетарианство есть система молочно-растительного (иногда пишут просто растительного) питания (диеты).

Это самое распространенное, особенно в широких кругах, определение вегетарианства. Это же определение с употреблением слова диета вместо питание, дают и многие вегетарианцы – гигиенисты и медики.

2) Вегетарианство есть безубойное питание.

Так говорят многие вегетарианцы – нравственники, напр. Наживин⁶.

3) Вегетарианство – есть режим естественной, гигиенической и рациональной жизни, разработанный на научном основании. Отвергая поэтому все возбуждающее, в жидком и не жидком виде, также как и питание мясом, и рекомендуя удобную одежду и по возможности пользование солнцем, светом и чистым воздухом, оно дает человеческому индивиду истинное здоровье, безыскусственную, настоящую жизнерадостность, облагороженные возвышенные чувства, склонность к идеальным стремлениям и сердечную любовь ко всему организму природы, частицу которой представляем мы все собой.

Это определение дает вегетарианству Лига Вегетарианцев-Эсперантистов⁷.

4)  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Между пониманием вегетарианства этими лицами и Наживиным та разница, что последний, если руководиться буквой его определения, ограничивает область деятельности вегетарианца вопросами питания («безубойное питание»).

Приведенные 4 определения вегетарианства, вокруг которых группируется без сомнения громадное большинство вегетарианцев, очевидно несовместимы друг с другом.

Коренное разногласие в определении самой сущности вегетарианства с несомненностью доказывает, что под его знаменем собрались люди совершенно различных и часто даже враждебных идейных течений.

Действительно, среди называющих себя вегетарианцами мы можем встретить как людей глубоко религиозных (как Толстой), так и принципиальных атеистов вроде Э. Реклю; как придающих громадное значение жизни нашего тела (вегетарианцы-эсперантисты и вегетарианцы-гигиенисты вообще), так и крайних аскетов (буддисты). Наконец, много среди них есть людей, отдавших всю свою жизнь науке и полагающих лишь через нее прийти к лучшей жизни (Бекетов, Реклю), но есть и вегетарианцы, не признающие общественного значения за научной работой – многие толстовцы. Естественно, что каждая такая группа должна толковать вегетарианство на свой лад и придавать ему свой собственный оттенок.

Вероятно, в этой-то пестроте убеждений и следует искать причину, почему наиболее распространенным и общепринятым определением вегетарианства является то, которое выше было приведено первым: 1) «Вегетарианство есть система молочно-растительного (или просто « растительного питания») и в связи с которым всякого, не употребляющего в пищу мясо, считали и считают вегетарианцем.

Можно ли согласиться с тем, чтобы растительное питание было единственным и достаточным признаком вегетарианства?

Конечно, нет! Ведь в таком случае всякий, посаженный на хлеб и на воду школьник, всякий обжора, принужденный желудочным заболеванием к молочной диете, тысячи больных артериосклерозом, из которых многие приобрели эту болезнь благодаря беспорядочному образу жизни, наконец, миллионы голодного и полуголодного люда с завистью смотрящего в окна гастрономических магазинов – все они должны бы быть признаны самыми настоящими вегетарианцами.

Вегетарианцы, видящие в вегетарианстве идейное течение, никогда с этим не согласятся, а между тем, именно они имеют право на наименование себя вегетарианцами, а не перечисленные выше люди и не те травоядные животные, которых некоторые не в меру ярые проповедники вегетарианства ставят в пример людям.

Но, может быть, сторонники этого определения вегетарианства возразят мне, что ударение нужно ставить на слове «система». Голодающих крестьян и наказанных школьников, как случайно и временно питающихся растительной пищей, в таком случае уже нельзя будет назвать вегетарианцами. Однако вегетарианцами еще с большим правом останутся артериосклеротики, идейно очень далекие многим и многим из вегетарианцев.

Здесь мы наталкиваемся на обстоятельство, на которое в среде вегетарианцев принято закрывать глаза: на важность мотива, побуждающего человека отказаться от мясной пищи. Важен не факт того или другого питания (как мы видим выше), а обдуманность, систематичность проведения этого питания, а следовательно, побудительные причины такой систематичности.

Побудительных причин питаться лишь растительно-молочной пищей может быть много: дороговизна мяса, физиологическое отвращение, признание, что оно вредно, жалость к животным, воздержание и т.д.

Люди, отказывающиеся от мяса по таким различным мотивам, конечно, не могут быть единомышленниками. Часто они даже идейно враждебны друг другу.

Следовательно, определение идейного питания, смешивающее в одну кучу несовместимые элементы, не может быть признано удовлетворительным.

2) Определение «вегетарианство есть безубойное питание», подобно предыдущему, не соответствует действительности. Во-первых, в случае его правильности в культурных странах не было бы вовсе вегетарианцев, так как с возделыванием хлебов, культурой огородных и фруктовых растений, также как и с введением молочного хозяйства неразрывно связано уничтожение всевозможных вредителей и больных и бесполезных животных⁸.

Во-вторых, идейное течение, ставящее себе лозунгом: безубойное питание и только – логическая и психологическая нелепость.

Если убийство животных для пищи признается нежелательным, то, конечно, только по причине недопустимости или нежелательности их убийства вообще, а не единственно для пищи.

В-третьих, и в этом определении ничего не говорится о мотивах такого безубойного питания. А между тем и к безубойному питанию как и к растительному, люди могут прийти по разным мотивам, иногда чуждым друг другу: жалости, отвращения к виду крови, религиозного запрета, отсутствия орудий убийства и т.д. Наконец, безубойная пища может в тоже время быть мясной, в случае, если животное, идущее в пищу, умерло своей смертью без участия человека.

Однако нет сомнения, что многие вегетарианцы нашли бы принципиально недопустимым воспользоваться такой пищей, и, прежде всего, все вегетарианцы-гигиенисты.

3) перейдем к третьему определению – вегетарианцев-эсперантистов. После первых двух определений оно может показаться совершенно неожиданным, так как в нем о питании говорится лишь вскользь.

Причина этого та, что само слово вегетарианство производится вегетарианцами то от слова vegetus – живой, бодрый, то от французского корня vegetal – растительный (в свою очередь произошедшего от латинского глагола vegetare – быть в силе, произрастать, но получившего более узкий смысл). Кто из них прав с точки зрения языкознания – не знаю: мне не удалось это выяснить⁹.

Во всяком случае, факт тот, что некоторые вегетарианцы, в том числе и вегетарианцы-эсперантисты, предпочитают производить слово вегетарианство от слова: бодрый, и в связи с этим и говорят о достижении жизнерадостности, как о задаче вегетарианства.

С их определением вегетарианства нельзя, однако, согласиться, так как, во-первых, как было уже раньше указано, далеко не все из апостолов вегетарианства признают науку за основу жизненного строительства; во-вторых, вегетарианцы-эсперантисты исходят из латинской пословицы mens sana in corpore sano (здоровый дух в здоровом теле); между тем как многие из вегетарианцев или придают мало значения вопросу о здоровье тела, или же, напротив, полагают, что при здоровом духе тело будет всегда здорово.

Наконец, жизнерадостность тоже не очень ценна с точки зрения многих вегетарианцев: ведь чтобы быть жизнерадостным не надо задумываться над страданиями других, надо разучиться сострадать, а на это не смогут согласиться многие и многие вегетарианцы.

Мучиться же при виде мучения других, страдать, когда не можешь облегчить чужие страдания и воспитывать в себе эту способность – не значит ли идти как раз в обратную сторону от идеала вегетарианцев-эсперантистов. А ведь именно это считают хорошим многие вегетарианцы и одна из самых многочисленных групп их – вегетарианцы буддисты – даже самую жизнерадостность считают признаком духовной немощи.

4) .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 

Определение это значительно шире и полнее предыдущих, но и оно не может захватить все вегетарианство в целом. Даже если оставить в стороне расхождение между вегетарианцами-гигиенистами и вегетарианцами-нравственниками, заключающийся в этом определении элемент догматичности несовместим с убеждениями многих вегетарианцев (Шелли и Реклю, напр.).

К вопросу о принципе «Не убий» мы еще вернемся ниже, здесь же нам надо установить, что и это определение не может удовлетворить всех вегетарианцев.

Таким образом, ни одно из четырех рассмотренных нами определений не может быть принято без оговорок. Попробуем теперь пойти другим путем, разберем учения нескольких виднейших апостолов вегетарианства и попытаемся из сравнения этих учений вывести определение вегетарианства.

III

Прежде чем перейти к рассмотрению этих учений вернемся, однако, еще раз к разногласию между вегетарианцами-гигиенистами и вегетарианцами-нравственниками. Нам нужно окончательно признать, что союз между ними дело более чем искусственное.

Правда, часто вегетарианцы-нравственники из числа последователей Толстого или Шелли, и даже, как мы увидим ниже, сам Шелли в подтверждении необходимости и разумности отказа от мясоедения ссылаются на доводы вегетарианцев-гигиенистов, на пользу для здоровья растительной пищи. Вместе с тем и вегетарианцы-гигиенисты в дополнении к аргументации научно-физиологической пишут об эстетизме и нравственной ценности вегетарианского питания¹⁰. Однако, в основе своей те и другие чужды друг другу.

В то же время как одни видят центр тяжести в вопросе о здоровье тела и защищают растительное питание, потому что придают значение тем физиологическим и клиническим опытам, которые по их мнению доказывают, что мясо как пища вредно для организма человека, другие готовы были бы употреблять даже более вредную пищу лишь бы она избавила их от необходимости причинять страдания живым существам. Поэтому последние вполне или почти независимы в пропаганде вегетарианства от тех или других успехов физиологии и медицины.

И если бы завтра оказалось, что кто-либо из ученых открыл и безусловно доказал большую полезность для организма мясной пищи или пищи, приготовляемой из тела животных, то вегетарианцы-нравственники нисколько не были бы вынуждены вследствие этого сдать свою позицию, тогда как вегетарианство вегетарианцев-гигиенистов в тот же день потеряло бы всякий смысл существования или они принуждены были бы скрывать или подтасовывать научные факты.

Глубокое различие исходных положений этих двух групп вегетарианцев проявляется и в их отношении к целому ряду вопросов, выдвигаемых обыденной жизнью; напр., об употреблении пищевых препаратов, приготовляемых из веществ животного происхождения (желатин и пр.), об обуви, об охране природы и т.д.

Оставляя до другого раза более подробное обсуждение этого крайне важного для вегетарианцев вопроса, мы имеем все же достаточно оснований, чтобы признать, что в основе своей союз двух этих групп вегетарианцев очень непрочен и не может идти дальше совместного устройства вегетарианских столовых, подобно тому как сотрудничество между архитектором-атеистом и священником не может идти далее постройки церкви.

Поэтому при выводе определения вегетарианства необходимо отстранить или ту или другую из этих групп и признать лишь за одной право называться вегетарианцами. Спор о праве преимущественного пользования наименованием «вегетарианцы», конечно, довольно скучное занятие, однако его все же приходится решать, пока та или другая из двух групп защитников растительного питания не изобрела себе нового наименования.

Мне  лично кажется, что решать его надо в пользу вегетарианцев-нравственников, так как (1) было только что отмечено, гигиенисты связаны с успехами опытного знания и не имеют права, если они искренни и уважают науку, говорить об абсолютной предпочтительности пищи, приготовляемой из веществ растительного происхождения; (2) первые проповедники вегетарианства Будда и Пифагор, были не гигиенисты, а нравственники, и хотя они и не называли себя вегетарианцами, однако ими были намечены основы вегетарианства; (3) нравственное обоснование вегетарианства действительно представляет из себя учение, охватывающее очень многие стороны практической жизни, тогда как гигиенические основы вегетарианства очень односторонни, и к тому же спорны даже для самих гигиенистов.

Поэтому в дальнейшем будет наша речь лишь о вегетарианстве нравственно-эстетическом, как его понимали и проповедовали виднейшие защитники его: Будда, Пифагор, Шелли, Толстой и Реклю, к рассмотрению учений которых мы сейчас перейдем.

В заключение же обсуждения вопроса о гигиеническом вегетарианстве следует сказать, что здесь оно не может быть для нас интересным еще и потому, что вопроса о вегетарианском миросозерцании, конечно, не может возникнуть, если речь идет о вегетарианстве, понимаемом как система определенного гигиенического питания.

Начнем с Пифагора.¹¹ Основатель и идейный руководитель «Пифагоровой секты» он предписывает всем членам «не убивать и не вредить невинным животным»; и даже запрещает наносить вред обрабатываемым и плодоносным деревьям и растениям, он требует воздержанной жизни и отказа от мяса. Сам Пифагор, по словам его биографа Порфирия, «довольствовался медом, одним хлебом, не пил вина; главной его пищей были вареные или сырые овощи. Рыбу он ел редко».

Целью этого образа жизни было спасение души – «эта последняя есть бессмертное существо, падшее в земной мир и в наказание заключенной «под стражу» в «темницу» тела. Душа не имеет необходимого отношения к телу, в котором она живет; она может переселяться и в другие тела. По смерти, разлучившись с телом, душа получает возмездие в загробном мире. Для того чтобы спасти свою душу, надо вести такой образ жизни, который давал бы преимущество лучшей стороне души человека». Душа, по учению Пифагора, состоит из трех элементов: разума, ума и страсти. Когда в душе преобладает страсть, то она ничем не будет отличаться от души животных; если преобладает ум (т.е. здравый смысл), то мы будем иметь дело с обыкновенным здравомыслящим человеком; если же в ней будет преобладать разум, то носитель ее достигнет высшей ступени: он будет мудрецом.

Мудрость неразрывно связана с добродетелью, добродетель же есть гармония. Поэтому-то пифагорейцы и стремились так устроить свою жизнь, чтобы в ней было как можно более правильности, как можно меньше враждебности, которая противна гармонии. С этим легко вяжется и то, что Пифагор призывал охранять лишь полезных и безвредных животных: вредные животные сами вносили вражду в жизнь, поэтому их можно уничтожать, полезные же животные, не мешающие человеку совершенствоваться, входят в круг гармоничной жизни с человеком и всякое причиненное им страдание является нарушением гармонии.

Иным было учение Будды¹² . Все проявления жизни – это одни сплошные страдания. Радость есть только удел легкомысленных, которые не понимают или не хотят сознавать, что за сегодняшней радостью завтра придет страдание. Смерть также не освобождает человека от мира страданий: так, умерши, он вновь возрождается для новой жизни, чтобы, настрадавшись, вновь умереть.

Поэтому единственное спасение от этого вечно кружащегося беспощадного колеса – Нирвана. Нирвана – это состояние бесстрастия и безмолвия, «уничтожение всякой жажды бытия» и всех страстей, освобождение от всякой формы существования. Достичь этого состояния Нирваны можно познанием истины о сущности страдания и о пути, ведущем  к его уничтожению. Путь этот представляет из себя путь аскетизма и милосердия, т.е. соблюдения нравственной чистоты. Нравственная чистота заключается, между прочим, и в охране жизни всякого живого существа и в непричинении ему никакого зла; затем в воздержании всякого рода и т.д.

Как правило, воздержания, так особенно и в первую голову правило сострадания, требовали отказа от мясной пищи. Смысл всего нравственного учения Будды в нескольких словах можно выразить так: «Воздерживайся от всякого зла, твори добро, (не только людям, но и всем живым существам) обуздывай свои мысли».

Перейдем к Шелли¹³. Поэт во всех проявлениях своего существа; весь страсть, весь нежность; то тихий плеск прибрежной волны в яркий солнечный день, то грохот всеразрушающего шквала звучат в его стихах. Любовь, полная нежности и самоотречения к жизни природы, к ничтожнейшему ее созданию, живет в его душе рядом с пылкой беспощадной ненавистью ко всякому злу в человеческом обществе и к тем, кто держит массы в невежестве и рабстве. Призывая к любви и состраданию к невинным и слабым существам, он пришел к естественной необходимости: «всем, что есть священного в наших надеждах на род человеческий, заклинаю тех, кто любит счастье и правду, отнеситесь серьезно к системе растительной пищи» (т.1, стр.390).

Полагая за безубойной пищей не только нравственное, непосредственное значение, Шелли признает, что серьезным доводом в пользу ее принятия должно служить то обстоятельство, что она действует благотворно, чисто физическим путем, понижая заболеваемость и способствуя созданию расы красивых, сильных и здоровых людей, что в свою очередь должно сказаться на их духовном мире.

Шелли верит, что подай человек пример широкого сострадания к животным и хищные дикие звери стали бы кроткими.

Нравственное учение Л. Н. Толстого¹⁴, как учение христианское по преимуществу, отличается той особенностью, что оно, прежде всего, признает жизнь духа после телесной смерти и видит в земной жизни приготовление к переходу в тот, другой мир. Приготовление это требует выполнения в земной жизни только одного, но все охватывающего требования: стремления к духовному самосовершенствованию.

От пифагорейской морали оно отличается, по собственному определению Л. Н. Толстого, в том что: «Добродетели языческой нравственности, начинаясь воздержанием, через мужество и мудрость, достигали справедливости; христианские добродетели, начиная самоотречением, через преданность воле Божьей, достигают любви». Но перед самоотречением в широком его смысле стоит его языческая форма: воздержание. «Стремясь же к воздержанию, человек неизбежно будет следовать тоже известному порядку, и в этом порядке первой добродетелью, над которой будет работать человек, будет воздержание в пище, будет пост; постясь же, если он серьезно и искренне ищет доброй жизни, – первое, от чего будет воздерживаться человек, будет всегда употребление животной пищи, потому что, не говоря о возбуждении страстей, производимом этой пищей, употребление ее прямо безнравственно, так как требует противного нравственному чувству поступка – убийства, и вызывается только жадностью, желанием лакомства¹⁵. И это воздержание от мясной пищи будет первой ступенью нравственного совершенствования.

Движение вегетарианства должно быть особенно радостно для людей, живущих стремлением к осуществлению царства Божия на земле, не потому, что само вегетарианство есть важный шаг к этому царству (все истинные шаги и важны и не важны), а потому, что оно служит признаком того, что стремление к нравственному совершенствованию человека серьезно и искренно, так как оно приняло свойственный ему неизменный порядок, начинающийся с первой ступени.

Хотя Л. Н. не приводит определение вегетарианства, но из последней страницы «Первой ступени» ясно, что под этим идейным течением он подразумевает воздержание от животной пищи и переход к пище растительной.

В более поздние годы, по-видимому, Толстой все более и более стал уделять внимание другой стороне вегетарианства – его значению как проведения на практике сострадания к живым существам. И этому состраданию и милосердию к живому, лишь одним из следствий которого является отказ от мясоедения, посвящены были многие мысли его в последний период его жизни¹⁶.

Проповедник идеи всеобщего братства Элизе Реклю¹⁷ является представителем атеистического направления в нравственных учениях. Его мораль основывается не на требуемом, а на существующем. Человеку следует стремиться к братству людей друг с другом потому, что в нем заложено это стремление к братству, что борьба между людьми, наблюдаемая в современной жизни, лишь следствие темноты ума и загашения духовных потребностей. Но по мере хода истории с постепенным выходом масс из невежества, эти потребности все сильнее дают себя знать, и, так как политические и экономические условия стоят у них на пути к удовлетворению этой жажды братской жизни, то первой задачей проснувшегося народа становится свобода. Преобразование должно совершиться в головах и сердцах, прежде чем напрячь мускулы и превратиться в исторический феномен. Поэтому, стремясь к преобразованию внешних форм общественной жизни, нужно развивать в себе и в других все те чувства и представления, наличность которых одна только и может произвести прочное, а не фиктивное преобразование духовной жизни масс и через нее перестроить и внешнюю жизнь на новых началах.

Среди подобных чувств находится и чувство привязанности и доброжелательства ко всем живым существам «нашей низшей братии», населяющей одну  с нами землю, любовь и понимание красоты всех творений природы и воспитания в себе сознательного уважения к ним. Все эти чувства должно вызывать не потому что этого требует какая-либо мораль, а лишь потому что все они большей частью заложены в нас самой природой и, отказываясь внять их голосу и выпустить их  на простор, мы лишаем себя одной из самых чистых радостей в жизни.

Перестав видеть в природе лишь житницу, начинаешь понимать ее в самые тяжелые минуты скорби, она тогда бывает в состоянии вернуть успокоение в усталую душу. Понять жизнь природы, полюбить ее, это значит, перестать вносить в нее смерть, разрушение и страдания при удовлетворении своих ежедневных прихотей и даже потребностей.

Это значит стать вегетарианцем, т.е. перестать мучить беззащитных животных, убивать ради прихоти своего вкуса и желудка ежегодно десятки и сотни домашних и лесных зверей и птиц; найти иной, неохотничий способ подойти к жизни полей и лесов.

«Вся суть дела» (вегетарианства) «состоит в признании тех уз привязанности и доброжелательства, которые связывают человека с так называемыми низшими животными, и в распространении на эту меньшую братию чувства, положившего конец людоедству между людьми».

IV

Что есть общего в только что изложенных учениях Будды, Пифагора, Шелли, Толстого и Реклю, что дает нам право говорить о них как о проповедниках вегетарианства?

Прежде всего то, что все они убеждают нас отказаться от удовлетворения своих потребностей (особенно голода) средствами, требующими убийства или мучений животных.

Можно было бы поэтому определить их вегетарианство как учение, предписывающее удовлетворять свои потребности такими средствами, которые не требуют убийства или мучений животных. Этого, однако, мало для того, чтобы получилось ясное представление о сущности вегетарианства, и не это правило практической жизни самая существенная общая черта учений этих пяти вегетарианцев.

Как мы уже не раз замечали, для характеристики всякого нравственного учения крайне важно указание на мотивы проповедования того или другого образа действий.

Для нравственной характеристики человека или группы людей даже гораздо важнее знать не то, как он или они поступают, а то почему он или они так поступают. Один и тот же поступок может быть и хорош и плох (с точки зрения морали, конечно) в зависимости от того, для чего он сделан, при каких обстоятельствах, и главное, под влиянием каких побудительных причин.

Не останавливаясь дольше на значении мотива при характеристике и оценке поступков человека, я позволю себе привести несколько строк из стихотворения Мережковского «Протопоп Аввакум», которые лучше всего огранят мою мысль:

Из тайги в ту пору беглый к нам бродяга забежал,
Плачет, ноги мне целует – окровавленный, в пыли:
До чего созданье Бога, человека довели!...
Скрыл я миленького в лодке, да подушек навалил;
Протопопицу и деток на постели положил.
Казаки к нам скачут вихрем…
И кричат нам «где бродяга? – уж не спрятан ли у вас»
- «Никого мы не видали, – обыщите наш баркас!»
…………………….…….... Так его и не нашли
Пусть же Бог меня накажет: как мне было не солгать?
Согрешил я против воли: я не мог его предать.
Этот грех мне был так сладок, дорога мне эта ложь.
Ты простишь мне, Милосердный, ты Христос, меня поймешь:
Не велел ли Ты за брата душу в жертву принести.
Все смолкает пред любовью: чтобы гибнущих спасти,
Согрешил бы я как прежде, без стыда солгал бы вновь:
Лучше правда пусть исчезнет, но останется любовь!

(Мережковский «Стихотворения», 1888г., стр.17)

Итак, необходимо задаться вопросом: во имя чего апостолы вегетарианства призывали людей не убивать животных для еды и для удовлетворения других своих потребностей?

1) во имя воздержания (Будда, Толстой);

2) из сострадания к живым существам, из сочувствия к ним (Пифагор, Будда, Шелли, Толстой, Реклю);

3) во имя духовного оздоровления через посредство телесного оздоровления (Шелли).

Таким образом, мы в рассмотренных учениях находим три различных мотива призыва к вегетарианству. Последний из этих мотивов, как относящийся скорее к области гигиены, по причинам, рассмотренным ранее, следует отбросить. На это мы имеем больше права, что и для Шелли он имел лишь второстепенное значение.

Первый мотив, хотя и более заслуживает внимания, однако его нельзя признать достаточным для обоснования нравственного учения, стремящегося стать обязательным всегда и для всех. Если отказ от мясной пищи лишь средство для победы духа над плотью, то этот отказ не имеет большого значения, чем ряд других ограничений своих телесных потребностей. К тому же он важен в таком случае лишь для слабых духом, тем же, у кого дух силен, он ничего или почти ничего не прибавит. Такова, между прочим, и точка зрения на это некоторых видных апостолов воздержания, напр., религиозного философа Сковороды, причисляемого некоторыми к проповедникам вегетарианства.

«Правда, – пишет он, – я советовал некоторым, дабы они осторожно поступали с вином и мясом, а иногда и совсем отводил их, рассуждая горячую молодость их. Но когда отец малолетнему сыну вырывает из рук нож и не дает ему употребления оружейного пороху, сам, однако же, пользуясь оным, – то не ясно ли видно, что сын еще не может владеть правильно теми вещами и обращать их в пользу, ради которых они изобретены».

«Не ложно то, что всякий род пищи и питания есть полезен и добр, но надлежит брать в рассуждение время, место, меру, особу. Не бедственно ли было бы сосущему грудь младенцу дать крепкой водки или не смешно ли работавшему в поте лица весь день на стуже дровосеку подать стакан молока в подкрепление сил его?¹⁸

Таким образом, главным и единственно существенным остается лишь второй мотив: сострадание и сочувствие живому. К тому же он один и является общим для всех пяти мыслителей, учения которых мы рассмотрели, и сами они (кроме Толстого периода «Первая ступень») признают этот мотив самым важным!

Поэтому вегетарианство следует определить следующим образом:

Вегетарианство есть проведение в жизнь стремления из сочувствия и сострадания к живым существа удовлетворять свои потребности лишь при помощи таких средств, которые не требуют убийства или мучений этих живых существ. Или выражаясь короче и более обще:

Вегетарианство это активная любовь ко всему живому, побуждающая нас щадить все живое и охранять его.

Формулы эти объединяют все оттенки нравственного вегетарианства: они, так сказать, квинтэссенция учений Пифагора, Будды, Шелли, Толстого и Реклю, поскольку они касались в своих учениях вопроса о любви ко всему живому.

Определяемое таким образом вегетарианство не ставит себе никаких практических границ при своем воплощении в жизнь: оно не привязывает нас к вопросам питания, но и не заставляет во имя исполнения буквы закона кормить своей кровью паразитов, как это делают некоторые из индусских сектантов¹⁹.

Оно, как и учения его апостолов, лишено догматизма, а потому значительно ближе к ним, чем вегетарианство, понимаемое как проведение в жизнь принципа «Не убий», который «должен признаваться безусловно, так как в противном случае как принцип не состоятелен»²⁰.

От последнего оно отличается еще и тем, что принцип «Не убий» по самому первичному смыслу своему предписывает не проливать крови и вообще не убивать, так сказать, непосредственно.

Но разве мы не знаем десятков способов причинения тяжких страданий и даже смерти без совершения какого-либо, даже косвенного, физического насилия.

«Один убъет жестоким взглядом,
Другой обманным сном,
Трусливый лживым поцелуем,
Лишь тот, кто смел – мечом!»²¹

И такое убийство, при котором не всегда даже можно сказать, что было убийство, совершенно не укладывающееся в обыденный смысл принципа «Не убий», тем не менее может быть еще более чуждо духу вегетарианства, нежели прямое убийство мечом.

К несчастью, есть вегетарианцы, слишком склонные к догматизму, которые понимают этот  принцип в его самом узком смысле: не убивать путем непосредственного умерщвления и избегая убивать, например, вредных жуков, «Спускают их в пруд», где жуки эти конечно тонут²².

Нельзя сомневаться в том, что учения апостолов вегетарианства далеки от такого узкого понимания, но даже и самое широкое понимание этого принципа не может быть признано с их точки зрения достаточным.

Любовь к живым существам учит нас не только не убивать, не причинять им страданий, но и охранять их, нести им радость. Последнее особенно важно, когда под живым существом мы подразумеваем человека, однако, не нужно думать, что и животное, а может быть даже и растение лишено способности испытывать радость при любовном обращении с ним.

Важнее всего то, что в основе вегетарианства должно, прежде всего, лежать чувство.

У кого нет чувства любви к живому, тот никогда не сможет быть истинным вегетарианцем, хотя бы он даже питался одними минералами, как не мог стать добродетельным тот черт, который в повести Андреева исполнял «правила добра», указанные ему священником, и исполнял «безусловно»²³, но лишен был самого чувства любви к людям.

V.

Итак, мы выяснили, что миросозерцание – это стройно согласованная совокупность всех представлений человека, как относящихся к области его знаний о сущем и прошлом (мировоззрение), так и руководящих его личной оценкой добра и зла, и служащих ему руководством в жизни (жизнепонимание).

С другой стороны, мы установили, что вегетарианство, в самом широком и самом точном смысле этого слова, это активная любовь ко всему живому, побуждающая нас щадить все живое и охранять его.

Сопоставляя эти два определения, мы ясно видим, что стройное, цельное и полное миросозерцание не может быть нам дано одним вегетарианством.

Как руководство в жизни вегетарианство, если понимать его в широком смысле слова, может в большей или меньшей степени составить жизнепонимание, знания же, а следовательно, и мировоззрения оно дать нам не может.

То что вегетарианство не может нам дать ответа на целый ряд вопросов мироздания – это признает и Полтавский в своем докладе.

«Конечно, – пишет он, – если мы будем иметь в виду вопросы, связанные с проблемой познания, мы ни с какой стороны не сумеем подойти к вопросу о вегетарианском миросозерцании и при решении космологических вопросов о строительстве мира в целом».

«Но если мы возьмем ту область бытия, с которой мы тесно соприкасаемся через естественные и исторические науки, мы становимся на такую почву, на которой здание вегетарианского миросозерцания может быть построено с полной уверенностью».

Не следует упускать из виду при разборе этих строк, что Полтавский, говоря о миросозерцании, имеет здесь в действительности в виду лишь ту категорию представлений, которую мы вместе с Голтерцом назвали мировоззрением. Это ясно уже из того, что, устанавливая три категории миросозерцаний, он ссылается на голтерцовское «Учение о мировоззрении», в котором Голтерц, насколько мне известно, говорит только о мировоззрении в точном смысле этого слова²⁴.

Может ли, однако, вегетарианство что-нибудь дать нам для нашего знания жизни человека и жизни Общества?

Без сомнения, вегетарианство, как идейное течение, играющее ту или другую роль в жизни общества, может послужить материалом для социологии и общественной психологии, наравне с другими течениями общественной мысли, если правильна схема исторического развития того «личного уголовного права» (мне кажется, что так можно назвать убеждение в недопустимости убийства), которое наметил в своем докладе Полтавский, то вегетарианство интересно и для правоведа и для историка, как интересны им развитие идеи собственности и ее историческое преломление в жизни, и пр. личные правовые нормы, наконец, физиологу небесполезно ознакомиться с влиянием вегетарианского питания на процессы, совершающиеся в организме человека, наравне с другими влияниями, например, с влиянием спорта. Но все это лишь наравне с массой других общественных и личных факторов, совершенно независимых от вегетарианства в любой его форме, и притом лишь как материал для суждения, а не как вывод, освещающий нам какой-либо уголок бытия.

Область мировоззрения в любой его форме – это область знания, безразлично научного, метафизического или религиозного. А так как из нашего определения вегетарианства ясно, что не может быть специально вегетарианской науки, метафизики или религии, то и вегетарианское мировоззрение – понятие внутренне противоречивое.

Вегетарианство дает новые факты науке, религии метафизике, но не делает и не может сделать из них никаких выводов, которые были бы его собственными, и не могли бы быть сделанными с таким же основанием не вегетарианскими наукой, религией или метафизикой, а следовательно, вегетарианство не может дать и «обобщающей идеи для наших объективных познаний о мире»²⁵, которая бы идея характеризовала вегетарианское мировоззрение.

Если же не может быть вегетарианского мировоззрения, то не может быть и вегетарианского миросозерцания, как не может быть целого, раз нет его части.

Как было указано в самом начале, Полтавский не настаивает на существовании формального вегетарианского миросозерцания. «Однако у нас есть, – как говорит он, – то, что делает приход его неизбежным: у нас есть миросозерцание органическое».

Как только что было показано, «приход» формального вегетарианского миросозерцания невозможен, пока под вегетарианством мы будем понимать вегетарианство, а не что-либо другое. Но если бы мы на минуту допустили, что такое формальное вегетарианское миросозерцание - нечто возможное, то и тогда мы должны были бы признать из рассмотрения настоящего и прошлого вегетарианства, что «приход» такого миросозерцания – вещь очень маловероятная.

Действительно, если согласиться с Полтавским, что отсутствие формального вегетарианского миросозерцания – следствие недостаточной сознательности вегетарианцев, то наибольшее приближение к такому обще-вегетарианскому миросозерцанию надо искать у самых глубоких, самых ярких из вегетарианских мыслителей. А между тем, как мы только что видели при обзоре учений пяти таких гигантов науки, метафизики, поэзии и религии, как Пифагор, Будда, Шелли, Толстой и Реклю, – между их мировоззрениями очень мало общего, а мировоззрения некоторых из них (напр., Будды и Реклю) прямо исключают друг друга.

И не только их мировоззрения различны, как различны  и исходные положения их учений, но различны и часто противоположны и многие частности их жизнепониманий: их отношение к красоте, к религии, к науке, к гражданской свободе и т. д. Только вегетарианство – как признание желательности активной любви ко всему живому связывает их миросозерцания друг с другом, в этом легко убедиться каждому, кто немного внимательнее познакомится с их учениями и сравнит их. И даже самому предубежденному искателю вегетарианского миросозерцания не удастся, конечно, найти при сравнении их учений какие-либо следы того, что он ищет.

Но может быть эти, хотя и гениальные, мыслители отстали от нашего века? Может быть, вегетарианцы нашего времени значительно опередили их в деле сближения своих миросозерцаний друг с другом.

Ничуть не бывало! Даже напротив! Тот, кто следит за вегетарианством последних лет, кто находился в непосредственном общении с вегетарианцами, кто присутствовал, наконец, на Вегетарианском Съезде в Москве при обсуждении вопросов, касающихся не одного вегетарианства, в узком смысле этого слова – тот ни на минуту не задумается ответить, что нет большего разнообразия органических и формальных миросозерцаний, чем среди вегетарианцев.

Остается решить еще один вопрос, нельзя ли допустить, чтобы совокупность вытекающих из основной идеи вегетарианства представлений о лучшем и должном могла образовать то, что мы имели бы право назвать вегетарианским жизнепониманием.

Мне кажется, что на этот вопрос можно ответить утвердительно²⁶, хотя и с оговоркой, что существование такого жизнепонимания всецело зависит от искренности и глубин того чувства любви ко всему живому, которое лежит в основе вегетарианства. Только в этом случае вегетарианство может послужить человеку руководством во всех случаях его жизни.

Нужно, однако, еще заметить, что речь, конечно, может идти лишь об «органическом» жизнепонимании, а не о формальном. Только при «органическом» жизнепонимании в основе его может лежать чувство, а не мысль, не принцип.

Утверждение же жизнепонимания человека на каком-либо принципе, вроде, напр., «не убий», отдало бы его во власть догматизму (как это случилось с Чертковым и его единомышленниками, с индусами из секты дженов и пр.)²⁷. Догматизм же, как было показано выше, будучи не совместим с искренним чувством – противен истинному вегетарианству.

1 Краткий конспект этого доклада был напечатан в № 10 "Вегетарианского Обозрения" 1913 г.
2 Доклад этот напечатан в №№ 4-5 "Вегетарианского Обозрения" за 1913 г., стр.157-170.

3 Кареев "Письма к учащейся молодежи о самообразовании", изд.8-е, с. 210.

4 Голтерц "Учение о мировоззрении". (Сборн. "Новые идеи в философии" № 1 стр.58).

5 Голтерц не говорит о миросозерцании и его частях, а лишь противопоставляет мировоззрение жизнепониманию.

6 Из альбома столовой "Безубойное питание" (см. сборн. "В защиту жизни" изд. Посредник).

7 Летучки Вегетарианцев-Эсперантистов.

8 Об этом смотри статью Наживина "О вегетарианстве и вегетарианцах", в которой он возражает против правильности своего же определения вегетарианства (Вегетарианский Вестник № 3-4, 1915г., стр.3)

9 В энциклопедическом французском словаре Bescherelle, вышедшем в 1853 г. и уделяющем особенно много внимания вопросу о происхождении и употреблении слов - слова vegetarianisme нет. След. оно более позднего происхождения.

10 Есть, впрочем, среди гигиенистов решительные противники «сентиментального вегетарианства». См., напр., ст. Войцеховского «Антропотехника»: «Вегет. Вестник» № 6, с.4. А также Герман в альбоме столовой «Безубойное питание», Суворин «Новый человек» и др.

11 Согласно С. Трубецкому «Метафизика древней Греции», Шюре «Великие посвященные», Хоуард Уильямс «Этика пищи», М., 1893.

12 Арнольд, «Свет Азии», пер. Юринского. СПБ, 1891. Варягин «Сакия Муни, его жизнь и философская деятельность», изд. Павленкова, 1897г. и др.

13 Шелли. Полное собр. сочинений, пер. Бальмонта, изд. Знание, 1903 г.

14 Л. Толстой «Первая ступень», Булгаков «У Л. Н. Толстого в последний год его жизни».

15 «Первая ступень», стр. XXXI в книге Уильямса «Этика пищи».

16 Ср. Д. Булгаков.

17 Элизе Реклю: различные речи и статьи, между прочим, «О вегетарианстве», изд. Посредника, а также E. Reclus "Correspondeuces".

18 Сочинения Григория Савича Сковороды, 1894г., стр.26.

19 См. Блаватская «Из пещер и дебрей Индостана», стр.32.

20 В.Чертков «Об убийстве живых существ», Вегет. Обозр. № 1, 1911 г., 32 стр.

21 Уайльд. «Баллада Редингтонской тюрьмы», пер. Бальмонта.

22 На подобные факты ссылается Наживин в статье «О вегетарианстве и вегетарианцах» и Пругавин в ст. «Непротивленцы» (Русск. Вед. № 287).

23 Леонид Андреев «Правила добра».

24 Вообще, Полтавскому можно поставить в вину это смешение понятий и терминов: миросозерцание и мировоззрение, целого с частью, во многих отношениях вредящее его докладу. Хотя к его оправданию нужно заметить, что термины эти очень часто употребляют как синонимы.

25 Полтавский «Сущ. ли вегет. мировоз.»
26 Обдумывая вновь этот вопрос, я изменил свой взгляд на него, высказанный мной в моем докладе в Вегет. Общ. «Духовное Пробуждение».

27 См. «Жизнь одна» «Вегет. Вестник», 1915г. № 5.