Вегетарианское обозрение, Киев, 1917 г.
(Избранные статьи)

Смерть Серко

(Рассказ)

Детство свое я провел в небольшой деревушке Полтавской губернии Бережовке. Она находится верстах в 30-ти от города П. Дворов в ней было очень мало. Едва ли можно было их насчитать до 40, школы не было. Выходишь днем, тишина, безмолвие. Все на работе, старики в хатах. Зато с наступлением вечеров маленькие улицы, окруженные двумя рядами белых хат, оглашались стройным пением молодых, звонких голосов. Кое-где бренчала балалайка. Хороводы и пляски велись до поздней ночи.

Наш дом, окруженный небольшим, но густым заросшим садом, акацией, черемухой, был в летние месяцы, особенно в мае, прекрасен. Любимым удовольствием моим и сестры моей было лежать в густой мягкой траве под старой вишней. У ног наших неизменно находился дворовый пес наш Серко. В свое время Серко пользовался большим уважением и любовью всех в доме. Разрешалось даже иногда входить ему в дом.

Отец мой, человек серьезный, вечно занятый делом своим, не любил собак, но Серко в виде особого исключения пользовался у него некоторыми преимуществами.

Случалось, что мы вдруг замечали Серко в доме, тогда был целый праздник для меня и сестры моей. Мы прыгали, скакали, и обыкновенно кончалось тем, что Серко выгонялся на двор, а нас засаживали за книги.

Но годы величия Серко прошли. Беспощадное время положило конец силе и красоте его. Шелковая пушистая шерсть повылезла, померкла. Умные блестящие глаза как-то потускнели. Весь он обрюзг, ослаб. Любимым удовольствием Серко стало лежать на солнышке. Весь съежившись, бессильно лежал он, углубленный в свои невеселые думы. Было до боли грустно смотреть на него тогда. Капали из глаз его слезы. О чем он думал? Чувствовал ли он, что это была последняя весна его?

На оклики наши он нехотя подымал свою когда-то красивую морду, виновато смотрел на нас, но идти отказывался. Мы носили ему молоко, булки, Серко ел мало. Видно было, что он болен. Целые дни проводили мы с сестрой у больного товарища, стараясь угадать его боль. Мы укрывали его, охраняли от назойливых мух. Было жалко нашего старого товарища. А Серко будто понимал наши мысли, желания. Он благодарно, со слезами на больных глазах смотрел на наши хлопоты, лизал нам руки. Нас звали в дом, пугали наказанием, но мы не оставляли больного.

Как-то раз, проснувшись утром, я услышал глухой стон Серко. Вмиг я очутился в саду; за мною прибежала сестра.

На дворе было сыро, пасмурно. Лил дождь, и небо, обложенное тяжелыми черными тучами, не предвещало хорошей погоды. Поникшие, мокрые стояли деревья; рыхлая земля, превратившаяся в грязь, мешала ходить. Под окном весь мокрый, продрогший лежал Серко и стонал.

Таким мы еще никогда его не видали. Он казался меньше обыкновенного, осунувшийся, похудевший. Грязная шерсть клочьями висла на нем. На наш зов он не ответил, не повернул даже головы.

«Серко, милый добрый Серко? Слышишь?» – он оставался глухим к нашим окрикам. Лежал и жалобно стонал. Старый добрый пес. Вот для чего ты служил много лет, оберегал своего хозяина, сторожил, – чтобы на старости лет под дождем, в грязи и холоде испустил дух свой.

Мы стояли бессильные, полные готовности помочь нашему другу.

Сестра побежала за Митром, нашим кучером. Явившийся Митро, уступая нашим мольбам и просьбам, отнес Серко в сарай. Исполнял он эту миссию с явным презрением  к умирающему псу. Нам не дали долго возиться с Серко. После чая явился учитель, и мы должны были заниматься. Ответы давали неверные, ежеминутно сбивались, прислушивались к малейшему шуму во дворе. Мысль об умирающем товарище не оставляла.

Увидели мы Серко часов 5-6 спустя. Он был мертв…

Смерть его сильно поразила меня и сестру. Мы плакали, звали к жизни, обещали тепло и приют. Но Серко не слышал нас…

«Мы его сами похороним, соорудим ему памятник и никогда не забудем его», –  решили мы с сестрой.

Побежали в сад рыть могилу для Серко. Мы выбрали место под старой вишней, где так часто играли с ним. Дружно, не взирая на дождь, на нашу усталость, мы работали. Но докончить нам не дали. Из-за дождя нас забрали в дом, не выпускали весь день.

Нам обещали, что Серко не тронут до завтра. Наступил вечер. Успокоенные, мы собирались уже спать, как вдруг услышали шум и голоса во дворе. В комнате было темно.   Мы прильнули к мокрому от дождя окну и с замиранием стали всматриваться в темноту.

Кто-то с фонарем возился у сарая. Инстинктивно мы поняли, что у нас отнимают Серко,  что больше мы его не увидим…

Да слуха доносились отрывистые слова Митра: «Неча медлить... Тащи, Микола… Паниче еще услышат…» Кто-то хрипло засмеялся.

Крепко прижавшись друг к другу, мы стояли с сестрой. Горькие слезы текли из наших глаз. Мы оплакивали смерть нашего доброго старого пса.

Яков Цейтлин