Вегетарианское обозрение, Киев, 1917 г.
(Избранные статьи)

Еще несколько слов

Условия печатания нашего журнала таковы (так теперь обстоит дело с журналами почти всюду), что от времени сдачи статей в типографию и до получения первой корректуры проходит срок совершенно неопределенный: иногда день, два, а иногда …чуть не месяц!

А жизнь бежит, жизнь скачет громадными скачками, мчится без устали, без оглядки, вихрем… И вот пишешь под горячим впечатлением совершающегося, острого, жгучего, а получишь корректуру, когда это уже отошло куда-то далеко-далеко, и родилось новое, новое острое, больное стоит пред нами…

Так было с выше помещенной статьей. То, о чем говорится в ней, уже так позабылось, так побледнело за время новых событий! Октябрьская революция в России, и в частности у нас в Киеве, все заслонила, и сейчас хочется говорить только о ней, только по поводу ее. Хотелось бы изорвать остальное, но трудно на этот счет мое положение. Это не то, что газета: я сдала материал, он разошелся по наборщикам, начали набирать, и заменить его другим я не имею права. Труд наборщика сейчас так дорог и нужен, и мне поставлено условие – не изменять, не выбрасывать набранного.

Видя, что остается еще свободный кусочек места, я могу только добавить несколько слов и пользуюсь этим.

О революции уже сказано много, много со всевозможных точек зрения, и так много сказано специально с целью травли, с целью пробуждения ненависти. Многое так извращено ради этого! Каждый должен чувствовать на себе громадную ответственность за то, в какой мере он, может быть, стоя сам вне этой борьбы партий, вне гражданской войны  разжигает ненависть. Политическая борьба и ее ужасное следствие  – гражданская война – одно, а озверение – это все же другое. Если, к сожалению, как исторический ход событий (к великому нашему горю, история вся полна крови, когда–то повернется она иначе?!) имело место первое, зачем искусственно воспитывать второе?

Молодые девушки с ожесточением бросаются убивать, хорошо не зная, не понимая, что происходит, за что несут они смерть, кому, за что гибнут сами.

Юнкера, можно сказать – мальчики, первые оглашают воздух выстрелами, первыми выходят проливать кровь. Как были натравлены эти, почти дети?

Первые выстрелы в Киеве были направлены в безоружную толпу. Для нас, для вегетарианского общества, это останется памятно на всю жизнь. В субботу, 28-го октября   вечером, было назначено в 1-ой столовой Вегетарианского Общества на Пушкинской, общее собрание.

Тогда еще в Киеве все было спокойно. Мы знали один только факт: накануне вечером Советы Рабочих и Солдатских Депутатов признали власть за Советами и объявили, что поддерживают Петроградские Советы. Но как они это проведут в жизнь, никому не было известно, и вот мы собрались на заседание. У нас были важные для жизни нашего общества вопросы, которые требовалось решить.

Горячие прения и вдруг, совершенно неожиданно, как бы в самые наши окна… пальба!

Тяжелое сознание, что чья-то жизнь пресекается насильственной рукою… Мне, лично,  было уже не до заседания, да и на всех, конечно, подействовала эта пальба.

Хотелось скорее идти, выйти из этого зала, когда на улице, наверное, паника, и просто не будет прохода.

Немного оправившись, вернулись к вопросу заседания, но … снова загремели выстрелы, и я не могла удержаться и вышла.

Это не было какое-либо выступление большевиков, большевики сидели в это время во дворце, и там все еще было мирно, а это на Думской площади…усмиряли обыкновенных жителей, которые за последнее время привыкли собираться там в группы для обсуждения событий. В них посылались выстрелы со стороны тех, кто заботился скорее подавить, пресечь всякую попытку беспорядка. Вот это было первый звук революции вечером 28-го октября в Киеве.

Два слова о том, как натравливают – маленький факт, один из многих.

«Киевская Мысль» пишет уже несколько раз, господин Скловский тоже повторяет в своем докладе в Киевской Городской Думе: «Во время обыска во дворце нашли у большевиков спрятанные кандалы (столько–то ручных, столько-то ножных и арестантские шапки».

Обыкновенный рядовой обыватель в ужасе от этого; значит, думает он, большевики думали кого-то заковывать… (и почему-то непременно наряжать в арестантские шапки?) И больше, и больше растет в воображении перепуганного читателя «Киевской Мысли» образ чудовища – большевика, образ, каким впору глупым нянькам детей пугать. И до сих пор это повторяется и повторяется; и никому из сотрудников «К.М.» не стало стыдно от той клеветы, и никто ни одним словом не обмолвился, что эти кандалы и арестантские шапки были приготовлены бывшим председателем Совета Рабочих Депутатов – Незлобиным – для рабочего спектакля, где должны были фигурировать на сцене каторжане.

Я удивляюсь, почему молчит глубокомысленно г. Незлобин, но, во всяком случае, для сотрудников-социалистов позор допускать в газете такую клевету.

Не может быть, чтоб они до сих пор не знали истины. Да прежде чем писать, следовало бы узнать, когда и зачем явились эти кандалы. Интересно, что могла думать «К.М.» об арестантских шапках. Что же большевики думали в них наряжать властей при аресте?

Вот так натравливают одних людей на других, и все, принимавшие в этом участие,   повинны в пролитой крови.

 О. Прохаско