Письмо крестьянина к автору рассказа "Один против всех"
(62)
Рассказ Ваш "Один против всех", очень трогательный
и, наверное, пробудит сожаление к животным в тех людях, особенно
в молодых, которые его прочитают. Он вызвал во мне одно воспоминание
из моих юношеских лет. Я изложу его здесь, как сумею. Однажды осенью,
мы где-то достали двух молодых кроликов. Зимовали они у нас в хате.
К весне кроликов развелось уже несколько пар и они рыли много нор
в земле (у нас пол земляной), а потому решили выгнать их в бурдай
(это такая постройка, наполовину в земле), им там было очень удобно
рыть свои норы. Через некоторое время кроликов развелось очень много,
и я очень любил смотреть, как они выходили из своего бурдая, паслись
или собирали что-нибудь в свои гнезда; но скоро радость мою сменило
горькое горе: старший брат начал убивать кроликов, а мать варила
их, и они - мать и два брата, съедали одного за другим моих любимых
кроликов. Наконец, остался только один, и я очень, очень упрашивал
брата не убивать хоть этого последнего. Иду я один раз из клуни
(63) и встречаю старшего брата; он как-то странно взглянул на меня,
было что-то особое, недоброе в его взгляде, но в ту минуту я не
обратил на это внимания и прошел в хату. Немного погодя, я узнал,
что брат поймал моего последнего кролика, и тут я догадался, что
он нес его под полой, когда встретился мне во дворе, чтобы убить
его в клуне. Когда я узнал об этом, то было уже поздно, кролик уже
был убит и ободран. Брат знал, что я помешал бы убить кролика, а
потому и нес его под полой, чтоб я не заметил.
На другой день мать и оба брата за обедом съели моего последнего
любимца, а я в это время лежал на печке и горько плакал о последнем
кролике.
В это время я был, действительно, один против всех, так как никто
не сочувствовал мне в моем горе, хотя бы так, как конюх Федор
Коле, в вашем рассказе. Напротив, все смеялись надо мной и обзывали
меня дураком. Я не раз говорил им: "пусть я дурак, только не убивайте
кроликов", - но ничто не было уважено ни просьбы, ни слезы.
Тогда у меня было одно руководство - жалость, любовь, и я хотя
был и один, но упорно держался своего мнения. Теперь же я знаю,
что и тогда я был не один: ведь, Вы и другие добрые люди уже жалели
животных и не убивали их и не ели. Как радостно сознавать, что
есть, хотя и очень редко, такие люди, что всякое убийство считают
грехом, ошибкой; и как печально то, что есть так много во всех
отношениях добрых людей, но - вот завтра праздник, и этот добрый
мужик точит нож, крестится и говорит: "дай Бог на спожиток", т.е.
дай Бог, чтобы благополучно сожрать убиваемое, и преспокойно разбирает
шерсть на шее овцы, чтобы не мешала ножу сразу перерезать горло;
а если скажешь ему, что грех резать, то он с уверенностью ответить,
что ты неправ, так как после потопа Бог разрешил убивать и есть
животных. Ничто уже не может изменить понимание человека с такой
окостенелой совестью - не только писанное, но и живое слово. К
счастью, таких черствых людей становится все меньше и меньше,
а молодых, которые в неизвестности где-нибудь отстаивают жизнь
животных, является все больше и больше. Для сих последних листок
с таким рассказом, как Ваш, будет громадной поддержкой, они узнают,
что жаль им животных не потому, что они дураки, а жаль потому,
что в этом воля Божья, чтобы все любить и жалеть.
Как ни сильно жаль было мне кроликов, но у меня не хватило сознания
сказать так, как сказал Коля в Вашем рассказе: "Не хочу и не стану
есть никаких животных". Я страшно боялся присутствовать или слышать
ужасный крик свиньи, когда ее кололи, а есть - ел; но только не
мог есть, - мне отвратительно было видеть в миске студня свинячьи
копытцы, язык, рыло, губы, уши, глаза, вообще, те части свиньи,
которые и приготовленными оставались в своем виде - они внушали
мне ужасное отвращение и я отказывался их есть.
Все это с мясом дело прошлое для нас; и вот, хоть бы и я - мяса
не ем, но спокойна ли совесть у меня, потому что не ем животного?
Нет, не спокойна. У нас есть корова, и у нее был телок, мы его
продали мужику, будто для держания за 6 р. 75 к., а он подержал
несколько дней и продал мяснику за 9 р. Это очень нехорошо, что
я ел, ел его молоко и потом продал его резнику, а между тем держать
- кормить нечем. Но что же делать? У меня для этого вопроса ответь
один: нельзя есть молока, по крайней мере, нам - здоровым и сильным
мужчинам, и если я удержусь навсегда от молока, то и меньше буду
виноват перед своею совестью, и больше будет молока у детей, больных
и стариков. Весной я не хотел было употреблять молока, но соблазнился
и начал есть сперва кашу с молоком, а дальше не стал разбирать
и ел, как попало. Помню, бывало, на станции железной дороги, будучи
на работе, сядешь во время завтрака или обеда и ешь хлеб и запиваешь
его молоком из бутылки. Вдруг подходит поезд, в окнах которого
стоят женщины, - я поспешно прячу бутылку, думая, как бы не заметили
они, а то, быть может, между ними есть хоть одна такая, что знает
о том, что стыдно здоровому рабочему питаться от сосцов коровы,
и думаю, бывало, увидит, пожалуй, и вдруг крикнет: "ах, ты, бесстыдник,
не стыдишься есть детскую пищу - молоко!"…
П. Салиенко
62. Рассказ А.К. Чертковой, напечатан в №7 "Вегетарианского обозрения".
63. Хлев или сарайчик для скота.
|