Вегетарианское обозрение, Киев, 1910 г.
(Избранные статьи)

Речь В.А. Молочникова на вечере о Л.Н. Толстом

Давно это было, когда один из величайших учителей человечества, выйдя на проповедь, сказал народу о ближайшем предшественнике своем:

«Что смотреть ходили вы в пустыню? Трость ли ветром колеблемую, или человека, одетого в мягкие одежды? Но носящие мягкие одежды живут в чертогах царских. Что же смотреть ходили вы? Пророка? Да, говорю вам, и больше пророка».

На этих днях совершилось событие, захватившее все мыслящее человечество. Лев Толстой ушел навсегда из дома в мир и по дороге умер. Вот и все.

Чем же Толстой вызвал такое небывалое сочувствие? Давно ли, казалось, так ругательски ругали его. Ругали со всех сторон. Клерикальная часть общества, священники, архиереи бранили за «безбожность, либералы – за религиозность; правительство считало его разрушителем основ, революционеры – чуть ли не реакционером. Находились люди – и очень немало – высказывавшиеся о Толстом, как о необразованном и невежественном человеке: он, дескать, университета не окончил....

Учение его считалось «ненаучным». И как же было иначе говорить, когда старик этот все отверг: и то, что мы называем наукой, и то что, считалось искусством; отверг и государство и церковь.

Не оставил камня на камне. Человек этот расшатал все пьедесталы, на которые так высоко взобрались так называемые передовые люди. И паденье их близко. Так как же было не ненавидеть его, как было не объявить его сумасшедшим?

Но старик делал свое дело, совершенно не считаясь с тем, как люди отнесутся к нему. «Это дурной писатель, говорил он как-то при мне, если его все люди хвалят». Чтобы вернуть людей к истине, ему нужно было разбить все идолы. И он разбил эти идолы.

Откуда же (повторяю вопрос) это сочувствие у той самой интеллигенции, которая должна была отвергнуть и отвергла его? Художественные произведения? «Война и Мир», «Анна Каренина»?.. Но ведь это неправда! Как ни велики были эти шедевры искусства второй половины прошлого столетия, но в наше время они уже не могут насытить нашу душу. Как мировую душу, мы видим там Толстого лишь в зародыше.

Ответ один, и нельзя не признать его отрадным: луч истинного света пробился таки сквозь густой туман лжи, окутавшей нашу интеллигенцию. В глубине души она не может теперь не признать себя преступной!..

И этого достаточно. Достаточно сознать свое положение, где ты находишься и где ты должен быть для своего же блага, и ты сделаешь все усилия, чтобы стать на тот путь, который ведет к благу.

Я не хочу верить, чтобы смерть Толстого была лишь злобой дня и чтобы момент этот мог бесследно забыться, как забывается многое.

Русская интеллигенция, по крайней мере ее ядро, еще не так застыла, как самодовольная западная, и поворот в сторону всеобщности, основанной на единстве Духа – неизбежен. И поворот этот начался с настоящего момента, с момента смерти Толстого. Мы потеряли Толстого, но не захотим терять его наследие!..

В прошлом году французский писатель Анатоль Франс глубоко сказал: «Толстой – это факт». Хочется и нам сказать, что Толстой – это такой колоссальный факт в 19 и 20 веке, – в истории роста человеческого духа, что охватить этот факт едва ли под силу кому-нибудь из современного человечества. Будет, постепенно познавать его.

Перебираясь в запрошлом лете в списках из его дневника, я наткнулся на такое место: «Жизнь есть движение. Истинное движение есть движение души к своему источнику – к Богу».

И действительно, Толстой все время был в этом движении. Тот, кому интересно было следить за его работой, мог наблюдать удивительный рост этого человека.

В день смерти Льва Николаевича человек, живший около него, писал мне: «Все еще продолжаю видеть и слышать Л.Н. и забываю, что его нет... В последнее время, когда приходилось что-нибудь читать или слышать его, мне все думалось: все ли это, не осталась ли невысказанным? Так и унес».

«Из того немногого, что я читал в его дневнике, видно, как серьезно он жил в последнее время: проверял каждое слово и каждый поступок; часто ошибался, потом каялся, но все время следил за собой».

Нужно ли говорить о том, что вот это то и есть истинная жизнь?

Существуют взгляды такие: идет торговля, действуют телеграфы, ругаются в парламентах, строят броненосцы, железные дороги, многоэтажные дома, аэропланы – это жизнь. Но стоит только человеку отойти от такой жизни и хоть на минуту уйти в себя, в уединение и не станет ли такому человеку страшно за себя, за эту жизнь, за предстоящую смерть? Но что же тогда жизнь?

25 марта 1909 г. Л.Н. писал мне в Ст. Рус. тюрьму. «Нынче почему-то так живо почувствовалось мне то, что вся жизнь наша, не говоря о моей стариковской, временно стоящей так близко к концу, но всякая жизнь, как жизнь моей трехлетней внучки, живущей теперь у нас, есть не что иное, как постепенное умирание. Умирание же есть не что иное, как то самое, что мы называем жизнью, т.е. постепенное освобождение духовного от тела».

Тут, можно сказать, лежит корень всего религиозно-философского учения Толстого.

Жизнь есть не что иное, как постепенное умирание. Основа жизни – Дух, вечный дух поселяется в человеке, и пройдя сквозь эту оболочку, возвращается к своему источнику. Пользуясь духовной силой, человек может служить только себе, своим похотям – корысти, тщеславию, сладострастию и проч. – и может служить источнику духовной сущности. И в том и в другом случае дух все равно оставляет тело. Разница лишь в том, что в то время, как человек, живущий для тела, не может быть спокоен, потому что, обладая разумом, он не может не предвидеть свою казнь – смерть и не может не бояться ее, так как для него одна жизнь – соединение клеток организма. Человек же, признавший основой жизни духовное (не вещественное, не временное, не пространственное) не может страшиться разрушения тела, ибо пользовался он им лишь для познания духа – того, что он есть сам, т.е. для познания себя.

Так жил, так и умер Толстой. Всю жизнь он познавал себя и чем больше познавал, тем ближе становились ему другие существа, и в особенности люди; тем больше он любил людей, тем больше страдал за них. Видя, как люди страдают, он стыдился обеспеченного положения своего. Стыдился не потому, что люди будут худо говорить о нем (осуждения Толстой не боялся), а стыдился перед своим судьей – совестью.

Люди упрекали Толстого в непоследовательности, и не понимали, за какое счастье он считал освобождение от этого обеспеченного положения своего, не знали, до какой степени эта барская жизнь претила ему.

И сколько ни крепился старик, сколько ни удерживали его обязанности семьянина, он все же не выдержал и на 83 году ушел из дома, в надежде хоть остаток дней прожить с тем самым «терпеливым, святым, мудрым народом», который он так любил и которому так верил...