Вегетарианское обозрение, Киев, 1911 г.

ВО.6-7.1911, с. 41-44

Кое-что о "крайностях"

(По поводу письма К. Грекова)

"Могий вместити, да вместит"

Вопрос о "крайностях" — крайне интересный вопрос.
Особенно интересен он по отношению к вегетарианству, которое нередко давало и сейчас дает последователей, уходящих далеко вперед от тех обычных представлений о вегетарианстве, которые разделяются большинством сторонников этой идеи.

Упреки в крайности по адресу этих сторонников чрезвычайного упрощения пищевого режима раздаются за последнее время все чаще и чаще. И потому следует отнестись с большой благодарностью к инициативе г. К. Грекова, возбудившего этот вопрос своим письмом, помещенным в № 5 "Вегетарианского обозрения" Необходимо выяснить, действительно, не является ли уклонение от обычной средней нормы вегетарианского питания противоречащим основной цели всего движения и не может ли такое уклонение "запачкать, загрязнить" самую идею вегетарианства.

Примеры "крайностей", приведенные г. Грековым, слишком немногочисленны, чтобы на них можно было построить сколько-нибудь широкие обобщения. К тому же из этих примеров, в сущности, только случай с поклонником Льва Николаевича Толстого, бывшим артиллерийским офицером, Розенкампфом имеет непосредственное отношение к одной из частных сторон вегетарианской идеи, а все остальные имеют лишь чисто случайную, механическую связь с вегетарианством и обрисовывают в известном свете не столько идею, сколько ее носителей.

Попробую, однако, разобраться в вопросе, на основании тех немногих данных, которые имеются в письме г. Грекова.

Бывший офицер Розенкампф, под влиянием учения Л.Н. Толстого, бросает семью, становясь на путь подвижничества, постепенно ограничивает свои потребности, перестает употреблять в пищу сначала мясо, молоко и яйца, затем блюда с разными приправами, солью и перцем, затем все вареное, жареное и печеное. Наконец перестает носить кожаную обувь и шерстяные ткани. Затем он собирается с двумя друзьями в тропические страны, где питаться сырой пищей было бы наиболее удобным для него, но в Новочеркасске его арестовывают за "бесписьменность", и здесь он умирает в тюрьме вследствие истощения и простуды, так как он отказался от тюремной одежды и ничего не ел, кроме 3-4 яблок в день.

Это – самый существенный пример, приведенный г. Грековым.

Другой пример заключается в том, что два киевских вегетарианца нашли возможным в слишком резкой, демонстративной форме проявлять перед всеми свое отрицательное отношение к обычным приветствиям, рукопожатию, местоимению "вы" и т.д.

И, наконец, третий пример состоит в намеке на новый способ питания по рецепту г-жи Нордман-Северовой, с выражением сожаления по адресу "Вегетарианского обозрения", давшего приют этой идее на своих страницах, а также в критическом изложении мнения И.Ф. Наживина о недопустимости убийства разного рода мелких тварей, вроде гусениц, бабочек и т.п.

Во всех этих примерах г. Греков видит "крайности вегетарианства" и против них, как против таковых, считает своим долгом протестовать.

Во всем ли, однако, он прав и не преувеличивает ли он значения тех фактов, которые им приведены?

Не буду касаться здесь случая с киевскими вегетарианцами, так как ясно, что характер их обращения, произведшего на г. Грекова неприятное впечатление, не находился ни в какой зависимости от основ вегетарианского учения. Остановлюсь на истории с Розенкампфом.

Если откинуть в сторону все социальные условности и взглянуть на дело с точки зрения самой простой элементарной логики, то очевидно будет одно: Розенкампф умер не потому, что его идеал вегетарианства был крайностью, доведенной до абсурда, а потому, что, находясь в тесной зависимости от среды, Розенкампф осмелился пренебречь некоторыми мелкими условиями современной действительности ("бесписьменность"), приведшими его в обстановку, которая не давала ему возможности жить так, как требовала его идея. Будь у нас человеческие правоотношения иными, никому не нужно было бы сажать в тюрьму мирного, никому не способного причинить вреда идеалиста за то, что у него нет…. именуемой "видом на жительство", и требовать во имя раз навсегда и для всех заведенного "порядка" от убежденного в правоте своей идеи человека отречения от того, что он считает своим символом веры. А не будь этого, не было бы печальной смерти Розенкампфа, не было бы и поводов приводить его самоограничения в пище в качестве иллюстрации к "крайностям вегетарианства".

Рассматривая самоотверженное поведение Розенкампфа с принципиальной точки зрения, можно отметить, что оно не только не "грязнит" идеи вегетарианства, как опасается г. Греков, а, напротив, возвышает ее и облагораживает в глазах всех, кто утилитарный характер идеи не низводит до степени простой приспособляемости.

Прежде всего, добровольное самоограничение в выборе пищи часто является одним из несомненных признаков напряженной работы мысли в человеке. Всем давно известно, что люди, едящие много и изысканно, обыкновенно, за очень незначительными исключениями, мало и плохо работают головой. Отсюда античная мысль, что "мы едим для того, чтобы жить, а не живем для того, чтобы есть"; отсюда строгие и изнурительные посты подвижников и равнодушное, по меньшей мере, отношение к пище многих философов. И то, и другое, как свидетельствует история, вовсе не было озлобленным "истязанием плоти" с целью "довести ее до преждевременной гибели", а было лишь проявлением наивысшей творческой работы духа, не препятствовавшей телу доживать нередко до очень глубокой старости.

Конечно, такое творческое уединение на вершинах мысли не представляет собою явления распространенного. Оно – удел немногих. Но... "могий вместити, да вместит". В ком есть нужная для этого сила, тот имеет право сделать это. И от этого не страдает, а, напротив, возвышается идея, во имя которой человек идет на свой подвиг.

Вторая – и очень важная – принципиальная заслуга умершего в новочеркасской тюрьме сторонника вегетарианской идеи заключается в том, что он до конца остался верен своей идее и не изменил ей даже перед лицом угрожавшей ему смерти.

"Фанатизм!" — скажут многие и в том числе, может быть, и г. Греков.

Нет, это не фанатизм. Это не фанатизм потому, что в отказе Розенкампфа от тюремной пищи и тюремного платья, отвергнутых его мыслью, воля заключенного столкнулась не с законами природы, из которых нет выхода, и не с логическими требованиями разума, опровергнуть которые невозможно. Она столкнулась с общественной волей человека... И она отвергла эту волю как противную требованиям разума и совести.

Это не фанатизм. Это – если хотите – геройство. Если нельзя отменять законов природы, если нельзя оспаривать силлогизм "я не есть не я", то всегда можно и должно бороться с......, стоящими в противоречии с твоими воззрениями на жизнь.

Пусть идея, владевшая мыслями Розенкампфа, была ошибочна. Об этом можно еще спорить. Но тот факт, что он не захотел подчиниться человеческой воле, пытавшейся заставить его, путем известного принуждения, насилия, отказаться от того, что он считал правильным, — этот факт никоим образом не может быть поставлен в укор его виновнику. Разве не таким или аналогичным путем умирали за свои идеи – возьму непропорционально крупные исторические примеры – братья Маккавеи, Савонаролы, Гусы,.....и многие сотни других? И разве пошевельнется у кого-нибудь язык, чтобы это отречение, сознательное отречение от жизни во имя торжества идеи, не могущей склоняться перед грубой физической силой, заклеймить мрачным именем фанатизма?

Еще менее, чем случай с Розенкампфом, можно считать "переходящей в абсурд" крайностью питание бульоном из сена по методу г-жи Северовой и заботу об участи куколок и гусениц в духе И. Наживина. Питание сенным бульоном изобретено отнюдь не в целях скорейшего прекращения счетов с жизнью, а с намерениями совершенно обратными, и ничто пока еще не говорит нам, что питание по рецепту г-жи Северовой оканчивается голодной смертью. Точно также и заботливое отношение г. Наживина к "малым сим" из животного царства не противопоставляется им заботе о людях, а выдвигается, как нечто родственное этой заботе, органически связанное с ней и без нее немыслимое.

Итак, где же крайности, о которых говорит в своем письме г. Греков?

Единственная возможная в вегетарианстве крайность, действительно, указана в этом письме. "Чтобы совершенно не питаться живыми тварями, — говорит г. Греков, — надо умереть, чтобы твоим телом питались другие живые твари". Перестать есть для того, чтобы довести до "логического конца"¹ вегетарианскую идею – вот крайность, к которой позволительно было бы отнестись с вполне понятным осуждением, ибо эта крайность, теряя свой разумный смысл, в самом деле перешла бы в "абсурд, в страдание, в смерть"...

Но эта, единственно возможная крайность вовсе не проповедуется вегетарианцами.

Поэтому, относясь критически к увлечениям сторонников вегетарианской идеи, будем насколько возможно осторожны в окончательной оценке этих увлечений, не совпадающих с мерилом нашего мышления.

И удивляясь странным, часто, может быть, непонятным для нас, но несомненно вытекающим из своеобразного идейного энтузиазма поступкам отдельных вегетарианцев, не будем забывать основного правила, к соблюдению которого все мы призваны в равной мере.

Правило это:

— Духа же не угашайте.

Саратов.
С. Полтавский

1- Вопроса об этом "логическом конце" я уже касался в своей статье "Вегетарианство и логика" ("Вегетарианское обозрение" №№ 6, 7 и 8 за 1910 г.).