Россия вегетарианская:

Проект "Виты" по восстановлению истории дореволюционного русского вегетарианства

__________________________________________________________________

Вегетарианское обозрение, Киев, 1912 г.

(Избранные статьи)

ВО.10.1912

В мире печати

II

Журнал "Свободное Воспитание", вступая в шестой год существования, начинается следующей превосходной краткой статьей его редактора, И.И. Горбунова-Посадова.

"Никогда не останавливаться!"

Идти все вперед и вперед, ища все лучшего и лучшего, ради блага окружающих нас детей, ради счастья грядущих поколений!

Всегда помнить о том, чтобы на первое место ставить не исполнение, хотя бы самых тончайше разработанных программ, а исполнение вечного плана Творца жизни. Стремиться всеми силами души к полному постижению и выполнению его, этого вечного, великого плана создания истинной, живой, свободной, естественной, радостно-творческой, любящей жизни, плана создания той новой почвы, на которой могла бы свободно проявиться и развиться во всей своей силе, во всей своей любви, во всей своей красоте, во всем своем величии, несущая в себе божественный свет, человеческая личность, — той новой почвы, на которой попрание юной души, ее чистоты, ее высоких, святых стремлений сменилось бы чистою атмосферою любви, охраны, защиты юной души от всякого насилия, уродования, от всякой грязи и пошлости.
Путь далек, но тем более надо скорее вступать на него.

Он полон препятствий, но нет отрады выше той, которую дает работа создания новой жизни.

Никогда не останавливаться!

Идти все вперед и вперед, ища все лучшего и лучшего, ради детского блага, ради счастья грядущих поколений!"

В последних книжках журнала "Духовный Христианин" была напечатана интересная статья Христо Досева о богомилах и их учении. Как известно, богомильство просуществовало 6 веков, с 10-го по 17-е столетия.

"Оно учило (учение богомилов), что люди должны отстранять от себя все те соблазны, которые затемняют нашу душу и мешают ей проявляться. Такие соблазны, по учению богомилов, суть власть, корысть, богатство, половая похоть, семья, вино, мясо, лень, обжорство".

Эти соблазны богомилы уничтожили в себе строгим нравственным надзором над самим собой, но не какими-либо аскетическими мерами.

Богомилы знали, что душа человека, развиваясь в гармонии с его телом, может достигнуть самого полного развития и лишь при помощи тела может выполнить свое назначение: служить людям и жизни; для них жизнь христианина представляется равнодействующей двух составляющих его сущностей: физической и духовной. Обязанность же христианина только в том, чтобы усиливать свою духовную природу и, таким образом, приближать равнодействующую своей жизни все больше и больше к стороне своей духовной природы.

Духовную же свою природу христианин может усиливать не только отстранением затемняющих ее соблазнов, но, главным образом, деятельностью любви.

Любовь есть сущность духовной жизни.

Вся наша сознательная жизнь должна быть направлена на деятельность любви. Мы должны любить все, весь окружающий безграничный, разнообразный мир и его начало – Бога. И чем больше будет в нас любви, тем сильнее и свободнее будет наш дух и тем здоровее и непорочнее будет наше тело.

В этом способе освобождения "духа" от "плоти" нет, конечно, никаких элементов аскетического освобождения.
В полном соответствии с этой, проявляющейся в нас, божественной любовью, богомилы строят свои религиозно-нравственные принципы.

Любя все живое, они отрицают убийство и причинение страданий не только людям, но всем живым существам. "Совершенные" же среди них отказывались не только от убоины, но и от животных продуктов, как яйца, молоко, масло, сыр.
Они также отрицали и войну и сами никогда не участвовали не только в ней, но в приготовлениях к ней, – в солдатчине. Отрицали смертную казнь и вообще всякое наказание.

Понимая, что богатая и распущенная жизнь дает возможность развиваться плоти и ее похотям, и мешает, вместе с этим, развитию и ясности духа, богомилы проповедовали простую, строгую, бедную жизнь. Жизнь без излишеств и лени. Все они кормились просто, одевались почти бедно, уменьшая свои потребности до возможно меньшей степени, и были строжайшими противниками вина.

Богомилы не стремились к богатству, наоборот, они раздавали свои богатства. Они понимали, что "богатство есть ржавчина души", есть туман, затемняющий настоящее благо человека. Они считали грехом любить что-нибудь земное, материальное быть привязанным к какой бы то ни было собственности. Собственность, владение землею или вещью из личных эгоистических интересов есть грех, зло.

Идеалом богомилов было странничество, полная свобода. Чувствуя и понимая, что богатство и вообще собственность связывают человека и мешают ему быть отзывчивым, помогающим всем нуждающимся, самые лучшие из богомилов оставляли все и ходили по миру, помогая людям.

Богомилы были противниками не только привязанности к собственности, но и привязанности к человеку, жене, детям. На семейную жизнь они смотрели, как на слабость, как на более низкую ступень служения Богу. Идеалом своим они ставили целомудрие, и не только до брака, но и в браке. Вне своих семейных отношений они относились друг к другу, как братья и сестры, и потому в их общей жизни не было места никакому разврату. Семейная жизнь у них была чистая, радостная и хорошая. Среди них не бывало разводов.

Чувствуя ничтожность своей воли перед внешним материальным миром и признавая свое подчинение Богу, богомилы никогда заранее не обещали ничего, никогда не клялись. Они понимали, что клятва обязывает человека и может довести его до греха; потому они и отрицали ее.

Богомилы не противились злу насилием.

Они не могли не понимать, что зло уничтожится не злом, а добром, как огонь уничтожается не огнем, а водою. Их преследовали, сжигали – они отвечали только любовью, не сердились, и прощали всем. Смерти не боялись и на костры шли радостно, с песнями, любовно разговаривая с своими палачами и уговаривая их бросить свою дурную жизнь и ложную веру.

Как следствие их правила – отвечать добром за зло – было и их отношение к суду. Они его отрицали совершенно, как "безнравственное" учреждение, и никогда не прибегали к нему".

Между разными народами богомилы не делали никакого различия. Для них чувства патриотизма и национализма были совсем непонятны и чужды.

В Германии недавно вышла интересная книга д-ра К. Krall'a "Denkende Tiere" ("Мыслящие животные"), в которой автор приводит много ценных фактов, доказывающих присутствие ума – и зачастую недюжинного ума – у животных. В извлеченном виде часть этих фактов была опубликована в № 18 журнала "Бюллетени литературы и жизни", которые здесь и приводим.

"В 1908 г. г. Кралл приобрел пару кровных арабских лошадей, "Мохамеда" и "Зарифа", для того, чтобы, на основании опыта, приобретенного с Гансом, обучить их его искусству. В течение трех с половиною лет он ежедневно уделял по несколько часов на это обучение и за свое истинно ангельское терпение был вознагражден сторицею. Результаты своих трудов он изложил в специальном трактате. Человек очень богатый, г. Кралл не ищет никаких выгод от своих лошадей и не желает их поэтому демонстрировать в цирках и т.п. Но он охотно и, конечно, совершенно безвозмездно показывает их всем интересующимся, а зоологам и психологам в особенности.

"Когда я, рассказывает в "Koln. Zeit." д-р Гарткопф, в сопровождении нескольких моих друзей, врачей и журналистов, в первый раз ездил смотреть лошадей д-ра Кралля, ожидания мои были самые скромные. Вооруженные изрядной дозой скептицизма, мы вошли в обширную конюшню, превращенную в своего рода школу. Г. Кралл сначала представил нам своего "Зарифа". Но этот красавец в тот момент был не в духе и вместо него экзамен держал перед нами "Мохамед". Г. Кралл пишет на доске число 25.314 и предлагает лошади его назвать. Получается точный ответ, причем "Мохамед" отбивает единицы правой ногою, десятки – левой, сотни опять правой и т.д. "А как велика будет, – спрашивает г. Кралл – сумма цифр этого числа? "Мохамед" дает сначала два фальшивых ответа, но затем отвечает правильно: 15. "А чему равняется квадратный корень из 1369?. Следует опять фальшивое, а затем правильное решение: 37. На следующий же вопрос о квадратном корне из 1156 получается немедленный и точный ответ: 34. "Мохамед" правильно отвечает затем на вопрос "какое у нас сегодня число?", а также, какое число будет через 3, 4, 6 и 9 недель. Г. Кралл показывает "Мохамеду" фотографию лошади и спрашивает, что это такое. С своей оригинальной орфографией "Мохамед" отбивает по буквам: "eizn vert". "Какую букву в слове eizn следует выбросить? — спрашивает г. Кралл. Ответ: 2 (ei считается за одну букву). "Какая лошадь сегодня была капризна и не хотела отвечать?" — Ответ: "Zarif". После этого лошадь сама уже, без всякого вопроса, выстукивает: "bein ich mud" ("я уже устала").

Меня ввели, – рассказывает в "Hamb. Nachr." другой посетитель, пр.-доцент Ф. Бергес, – в опрятную конюшню. Владелец ее, д-р Кралл, представил нам сначала "Зарифа". Это грациозный, с удивительно умной, я бы даже сказал, – интеллигентной головой и столько же выразительными, чуть ли не говорящими, глазами, конь. Г. Кралл пишет на доске число 64, и лошадь, не глядя в сторону хозяина, быстро отбивает 4 раза правой ногой и 6 раз левой. "Перемени цифры в этом числе!" приказывает г. Кралл, и лошадь, не думая, отбивает 46. "А теперь сложи обе цифры". Следует ответ: 10. Более сложные действия "Зариф" производил затем с числом 34; он складывает его цифры, множит их, делит и, наконец, возводит в квадрат. Экзаменуемый редко ошибается, а если это с ним случается, то он тотчас исправляет ошибку. На вопрос, чему равняется 6x6, он отвечает: 35, но когда демонстратор спрашивает его, на сколько он ошибся, он отвечает одним постукиванием. "Нашего посетителя, – говорит затем г. Кралл, – зовут Генрих Бергес, запомни хорошенько: Генрих Бергес. Напиши же нам это имя и эту фамилию". "Зариф" внимательно осматривает меня и отбивает: В. R. G. S. Затем он точно также выстукивает "Heinlich", но когда ему указывают на ошибку, он ее исправляет указанием на букву R, причем на вопрос, в которой букве по порядку допущена ошибка, отвечает: 4. "Какое число, – спрашивает далее г. Кралл, было третьего дня?" Ответ: 25. "А сколько дней остается до конца месяца?" Ответ: 4 (это было в феврале). "А когда еще раз будет високосный год?" Ответ: 4. "А какое число будет через 4 недели?" Ответ: 24.3.

"Я стоял, – продолжает г. Бергес, – перед этой четвероногой загадкой ошеломленный, растерянный, я не верил своим глазам и ушам. Г. Кралл между тем продолжал сыпать вопросы. Вот он берет зеркало, подносит его к голове лошади и спрашивает, кто это. "Зариф" отбивает: ig (ich – я). "Но у тебя же есть имя!" – замечает г. Кралл. Тогда "Зариф" отбивает "fver" (Pferd, лошадь). "Я спрашиваю, как тебя зовут, напиши свое собственное имя!" Лошадь отбивает: "Zareiff".

Экзаменуемый, однако, видимо утомлен, и экзаменатор принимается поэтому за "Мохамеда". Это гениальнейший счетчик, какого я когда-либо встречал даже среди людей. Г. Кралл пишет на доске знак квадратного корня с цифрой 27556 под ним, и немедленно лошадь отбивает число 166, – правильное решение вопроса. И также безошибочно "Мохамед" решает затем еще целый ряд столь же сложных математических вопросов, мною, к сожалению, не записанных.

Что в данном случае, – говорит очевидец, цитированный уже д-р Гарткопф, – не может быть умышленного обмана со стороны г. Кралла, тому порукой служит не только общественное положение этого лица, но и то обстоятельство, что он никаких материальных выгод от своих демонстраций не извлекает. В определенные дни и часы он показывает своих лошадей всем интересующимся, не взимая за то никакой платы. И все предложения, сделанные ему большими европейскими цирками, о демонстрировании его лошадей перед большой публикой, он систематически отклоняет.

Неужели он пять лет посвятил на обучение своих лошадей только для того, чтобы получить возможность мистифицировать своих гостей? Какой в этом смысл и какая цель? Но вот говорят о каких-то неумышленных, "бессознательных" сигналах. На мой взгляд, это совершеннейший абсурд. Неумышленно, невольно, бессознательно можно подать знак случайно, иногда. Если же вы сигнализируете регулярно каждые 2–3 минуты, обязательно после каждого номера, то какая же это "неумышленность" и "бессознательность?" О сигнализации, нарочитой или ненарочитой, мне кажется, в данном случае вообще не может быть речи. Потому что, если бы г. Кралл ее фактически практиковал, то лошади его, во-первых, никогда не ошибались бы, – в действительности же они часто ошибаются; во-вторых, они тогда бессильны были бы давать правильные ответы, когда им завязывают глаза и они никаких знаков видеть не могут. И в-третьих, наконец они не в состоянии были бы решать такие, посетителями предлагаемые им, задачи, решения которых неизвестны ни самим посетителям, ни г. Краллу".

"Мне очень трудно, – говорит весьма известный в Германии франкфуртский врач по нервным болезням, профессор Эдингер, – освоиться с мыслью о том, что животное способно к интеллектуальной деятельности. Но лошади г. Кралла заставляют меня признать за ними эту способность. Я убедился в том, что они действительно читают, пишут и делают довольно сложные вычисления. И после многочисленных и внимательных наблюдений своих над демонстрациями г. Кралла, должен, кроме того, исключить всякую мысль о знаках, им будто бы подаваемых лошадям. Возможно, что он пользуется каким-нибудь ни для кого невидимым и никому неведомым методом внушения, но такового не знаю и гадать о нем не берусь. Найдутся, без сомнения, ученые, которые будут смеяться над моим "легковерием" и уверять меня, что я стал жертвою ловкого обмана. Спорить с такими коллегами считаю лишним, убедить же их могут только сами лошади, либо какая-нибудь компетентная в их глазах следственная комиссия. С своей консервативной точки зрения эти скептики, пожалуй, не совсем неправы, ибо то, что воспитанники г. Кралла проделывают, действительно невероятно. Перед нами, очевидно, какая-то большая загадка, великая тайна, разгадка которой либо произведет коренной переворот в наших вековых взглядах на интеллект высших животных и заставит нас признать в них вполне разумные существа, либо же убедит нас в существовании какого-то совершенно неизвестного еще способа передачи мыслей на расстояния. Но пока этот способ не открыт, я позволю себе, вопреки всем учебникам зоологии и психологии, думать, что лошади способны мыслить, и в арифметике, во всяком случае, сильнее иных немецких профессоров".

В "Вегетарианском обозрении" за текущий год в номерах 3, 4, 7 была напечатана статья д-ра А. Агабити "Проблема вивисекции", знакомящая со всеми ужасами живосечения. В № 40 "Нивы" напечатана статья "Жертвы науки", говорящая о тех же ужасах, проделываемых над беззащитными животными. Сопоставьте факты из книги "Мыслящие животные" с нижеследующими данными, и перед нами еще ярче предстанет картина присутствия ума и разных глубоких переживаний у животных.

"В данном случае возникает еще один интересный вопрос: испытывают ли животные страх смерти? Свойственен ли им тот мучительный ужас пред неизбежным неведомым, который так отягчает предсмертные страдания живого и мыслящего существа?

Целый ряд наблюдений над высшими животными – собаками, лошадьми, обезьянами и пр. – показывает, что животные безусловно должны испытывать предчувствие смерти и страх ее.

Директор парижской бойни, Эрлекен, пишет в своих наблюдениях по данному вопросу следующее: "Мне приходилось наблюдать у быков, на глазах которых умерщвляли их товарищей, глухое, совершенно своеобразное мычание, какого я никогда ранее того у этих животных не слыхал. Они испускали это мычание именно в тот момент, когда жертва, обреченная на казнь, падала, пораженная смертельным ударом. Они глядели на нее неподвижным взором; зрачки их глаз были значительно расширены, а по телу пробегала легкая судорога, заканчивающаяся дрожанием ног". То же самое Эрлекен наблюдал и у овец, и, по его мнению, все вышеописанное является несомненным признаком страха смерти у этих животных, обыкновенно почитаемых тупыми и бесчувственными.

Что касается собак, то у этих "друзей человека" страх и предчувствие смерти выражаются совершенно ясно. Пишущему эти строки пришлось присутствовать при жестокой экзекуции, которая была совершена над охотничьей собакой, еле живой от старости и неизлечимой болезни. Было решено пристрелить ее во избежание дальнейших мучений. Собаку отвели в сторону и привязали к дереву. С ней обращались ласково, гладили ее, приговаривали, и решительно ничто не должно было указывать ей на неизбежный роковой конец. И даже "палач" ушел за камни, чтобы собака не видела направленного на нее ружейного дула. И тем не менее невозможно было смотреть на несчастное животное без ужаса, так выразителен и мучителен был охвативший его страх. Собака дрожала всем телом, выла, лизала всем руки и платье и не могла ни на секунду спокойно усесться на месте. И потребовалось немало чисто "академической" черствости и хладнокровия, чтобы привести экзекуцию в исполнение.

Другой пример приводит французский писатель Беррьэр, рассказывая следующее: в одной местности вспыхнула эпидемия собачьего бешенства, и было решено истребить всех беспризорных и подозрительных собак. Последних загнали в сарай и стали там избивать. Собака за собакой падала, пораженная в теменную область железным ломом. Остальные собаки стояли, как вкопанные, созерцая это зрелище. Он были как бы охвачены столбняком и даже не сопротивлялись своим палачам. Только немногие пытались ускользнуть от удара. Охваченные странным столбняком, животные были так удручены созерцанием совершавшегося пред ними избиения, что даже не отскакивали, когда убитых отбрасывали в их сторону. Беррьэр пробовал колоть иглой им кожу, но несчастные собаки, загипнотизированные своим ужасом, едва реагировали на эти уколы легким подрагиванием кожи. Не было никакого сомнения, что все они охвачены жутким ужасом смерти.

Такие же проявления страха смерти наблюдались неоднократно, и притом еще в древности, и у лошадей. Одно из выразительнейших проявлений такого страха находим в рассказе некоего немецкого офицера, которому довелось расстреливать больных и увечных лошадей после сражений при Мар-ла-Тур и Вионвилле в 1871 году. Так как лошадей, долженствовавших подвергнуться казни, было очень много (свыше пятисот голов), и было трудно зарывать их всех после расстрела в землю, то было решено расстреливать их на краю каменистого обрыва, над пропастью, чтобы после выстрела каждая из них сваливалась в глубину пропасти.

Лошади были приведены к пропасти, и началось избиение... Автор этого рассказа пишет: "Я мог наблюдать при этой ужасной работе, как хорошо понимали несчастные животные то, что им угрожало... Сердце у меня сжималось от их жалобного ржания; в их умных глазах виднелся явный страх смерти; ноги у них дрожали, и все тело покрывалось таким обильным потом, какого я еще никогда не замечал у лошадей. Некоторые из лошадей, наиболее крепкие и менее искалеченные, ни за что не хотели становиться на край пропасти. Они бились, кусались и дрожали всем телом от возбуждения. Они уже знали, что на этом месте, на краю обрыва, им грозила верная смерть".

Автор этого рассказа признается в заключение, что, несмотря на свою закаленность, приобретенную им в многочисленных сражениях, эта сцена истребления лошадей и их предсмертные мучения навсегда врезались в память, как одно из самых ужасных воспоминаний.

Итак, нет никакого сомнения, что животные испытывают жестокий страх смерти, и что страх этот в весьма значительной степени отягчает их физические предсмертные мучения. Но с этою моральной мукой животного вивисекторы, конечно, считаются еще менее, чем с мукою физическою.

Противников вивисекции поражает также и количество несчастных лабораторных "жертв науки". Количество это в самом деле способно навести на печальные размышления: в одном только Пастеровском институте в Париже в жертву науке ежегодно приносится свыше 70000 различных животных. Главное место среди них занимают морские свинки, кролики, крысы, мыши, собаки. В Англии, несмотря на существующие там законодательные ограничения вивисекции, в одном только 1908 году было экспериментировано свыше 88.000 животных, а в настоящем году число их достигло 1.000.000! Колоссальные цифры приходятся и на Россию".

"Но при всем том все-таки остается открытым вопрос о самой вивисекции – о праве ее на существование. Каковы бы ни были добытые при ее посредстве научные результаты – невольно возникает вопрос: допустимо ли добывать хотя бы даже и полезные результаты таким бесчеловечным и явно оскорбляющим гуманность путем? Мы смеемся и негодуем над иезуитским принципом "цель оправдывает средства". Но разве здесь не тот же самый принцип?

И если говорить о соблазнительности искания научной истины таким прямым и непосредственным путем, каким является, по мнению ученых, вивисекция, то отчего не пойти еще более прямым путем: отчего не производить вивисекционных опытов над человеком?

Этот путь будет еще рациональнее, и с точки зрения бесстрастного ученого, еще соблазнительнее, ибо он, несомненно, даст гораздо более точные данные, чем опыты над животными, у которых, как никак, организм устроен все-таки иначе, чем у человека. Однако, ни один ученый не дерзнет пойти этим более прямым и рациональным путем и не осмелится заявить:

"Я считаю допустимым для блага человечества произвести вивисекцию вот этого дикаря"... В этом случае даже научная истина и блага человечества, именем которого совершается так много несправедливостей, отходят на второй план.

Почему же не отступают на второй план интересы тех "друзей человека", которые ближе и дороже нам, чем какой-нибудь дикий папуас? Здесь мы сталкиваемся с рядом противоречий и недомолвок, и компромиссов, и казуистики, в котором трудно разобраться, если прямо и категорически не признать, что вивисекция, как антигуманное действие над кем бы то ни было из живых существ, не должна быть допускаема.

Наука в лице своих многочисленных представителей, однако, властно требуют компромисса: она не решается подвергать вивисекции человека, но зато не хочет знать никаких стеснений по отношению к животным. Тем не менее, стеснения должны быть и здесь. Если оставить за наукой право иметь своих жертв, то нужно поставить ей в этом известные границы и пределы.

И вот мы видим, что даже в таком рациональном государстве, как Англия, возник и прошел в жизнь закон об ограничении вивисекции. Там сумели этого добиться, и нам кажется, что подобное законодательное ограничение живорезных опытов можно только приветствовать. К этому же, очевидно, придут рано или поздно и в других западных государствах, где уже возникают общества защиты животных от лабораторных терзаний, и все громче и громче раздаются голоса об урегулировании вивисекционных опытов известными рамками.

Такое урегулирование должно свестись к установлению известного ценза для вивисекторов, чтобы далеко не всякий из "ученых" мог подвергать живых существ вивисекционным терзаниям. Далее, желательно установить правила, регулирующие обстановку опытов, их предмет и цель и самую степень их важности.

И тогда, быть может, нам уже не придется, по крайней мере, обвинять вивисекторов в легкомысленности, напрасности и ненужности их опытов и в небрежности по отношению к страданиям животных. Если вивисекционные опыты будут вестись руками только безусловно серьезных и значительных ученых, если их опыты будут не праздны и не напрасны и если обстановка опытов будет направлена на облегчение страданий животных, то зло вивисекции будет значительно смягчено и ослаблено"...

В №. 7 "Вегетарианского обозрения" я обещал вернуться к статье В.В. Битнера, напечатанной в № 22 еженедельной газеты "Неделя". Привожу конец этой статьи.

"Наука учит нас, что и весь остальной животный мир заслуживает гуманного к нему отношения, что убийство животных, с точки зрения единства нашего с ними происхождения, столь же преступно, как и лишение жизни человека, что никто не имеет права отнимать жизнь, этот единственный дар, который не возвращается, который составляет тайну природы, ревниво ее оберегающей.

И вы видите, что ребенок, который стоит на самом пороге от небытия к бытию, который так близок к природе и является ближайшим продуктом ее созидающей силы, этот ребенок питает непреодолимое отвращение к убийству. Устами ваших детей, которые с плачем кидаются к вам навстречу, прося не резать какого-нибудь их любимца – поросенка или иное маленькое живое существо, – устами малюток, о которых Христос говорил, что они говорят одну только правду, – природа протестует против насилия, против разрушения жизни.

Но вы с малолетства отравляете душу ребенка, давая ему мясо существа, с которым он только что играл, чью головку держал на своих коленах, и которое вы у него вырвали из рук, не обращая внимания на истерические рыдания... И вы наставительно объясняете ребенку, что "иначе нельзя", что, ведь, надо же есть. – Это – закон природы.
Полноте! такого закона нет и быть не может. Когда-то мы были и людоедами, да и теперь кое-где в Африке найдете мясные, где вам отпустят кусок человечины.

Но мы содрогаемся при мысли об этом, и однако.... поступаем не лучше.

Еще одна просьба, вытекающая из тех же потребностей духовного равновесия. Объявите войну всем модным магазинам, выписывающим птиц для приготовления шляп.

Воюйте с вашими женами, сестрами, дочерьми,убеждайте их отказаться от варварского употребления перьев убитых птиц.

Я не сомневаюсь, что вы и сами, дорогие читательницы, не только откажетесь надевать на голову шляпы с этими райскими птицами, колибри и т.п., но и будете пропагандировать идею бойкота магазинов, торгующих трупами этих прелестных цариц воздуха, этой красоты жизни, символа свободы, которой все мы так жаждем, для которой готовы работать, отдавая последние силы. Будите в себе вашу совесть, идите за влечениями вашего сердца, и вы получите то духовное равновесие, недостаток которого у многих является величайшим несчастием современности".

Старый Вегетарианец

___________________________________________________________________

Сохранить Вегетарианское Обозрение, Киев, 1912 г. в формате doc (zip. 370Kb)