| Вегетарианское обозрение, Киев, 1913 г.(Избранные статьи)
 За добро злом Я сын   дворового – безземельного человека; как полевая птичка, кормлюсь поденным   трудом. И чему в таком положении не научишься?!. Служишь конторщиком, поваром,   садовником, лакеем и т.п. Более всего прислуживал у нашего предводителя   дворянства N. Имел и свой домик в селе Варгине. Хутор предводителя находился от   Варгина в расстоянии 4 верст. Это пространство мне было столь знакомо, что если   завязать мне глаза, – и то угожу в Варгино, несмотря на то, что местность   гористая и есть глубокий Цыганский овраг, поросший мелким вишарником. Овраг этот   с незапамятных времен слывет опасным местом: будто бы многим являлись в ночное   время разные призраки. Когда-то этот овраг был притоном разбойников, выходивших   на большую дорогу на разбой. При вспашке поля, действительно, выпахиваются   человеческие кости. Это еще более придает страху тем, кто верит, что в ночное   время тени разбойников и жертв встают из могил. А другие говорят, что это клады   заколдованные выходят из земли, но не попадают в руки угодного им человека. Хотя   я и сомнительно относился к этим слухам, все же меня смущал заяц, который долгое   время ютился в вишарнике недалеко от Холодного родника. Заяц этот мне   представлялся чем-то необыкновенным. Как бы я ни был устал, – я, если только   засветло идешь домой, никогда не упускал случая позабавиться им. Подойдешь к   вишарнику, крикнешь, – вдруг из чащи кустов выпрыгнет громадного роста   серебристый русак и гигантскими прыжками отскочит сажень на пятьдесят, станет на   задние лапы, настробучит уши, помахивая передними лапами. Похлопаешь в ладоши   или посвистишь, – он быстро сделает вокруг тебя побег и опять станет на задние   лапы, прислушиваясь, нет ли опасности. Сначала заяц как бы пугался, а потом   привык, начал делать игривые круги и прыжки, как бы сам любовался такой забавой.   А я себе думал, не клад ли это?... Как раз   перед Новым Годом я нес на хутор предводителя связанный мною бредень для ловли   рыбы в пруду. Случайно напал на лежку зайца; тихонько подошел и накрыл снеговую   нору бреднем. Заяц прыгнул и запутался в бредне. Я его живого доставил барину,   получил за это фунт чаю. Зайца пустили в досчатый чулан. Там был уже еще один   заяц. Не прошло и   месяца, как за мной приехал Шлея (так звали рабочего у предводителя, служащего в   виде рассыльного). Я должен   был с ним же ехать на хутор для встречи гостей по случаю именин его   превосходительства. Это было накануне именин. Меня заставили помогать лакею и   горничной. Гости приезжали с вечера, а больше утром, в день именин. Когда   приняли гостей, меня отправили на кухню помогать повару. В это время   кто-то вбежал в кухню и сказал, что господа пошли зайцев травить. Вдруг со мной   сделалось дурно. Сердце мое наполнилось жаром от перебоев, – того и гляди   выпрыгнет из груди; в голове звон; тело начало дрожать, выступил холодный пот и   как будто бы внутренне кто-то нашептывает мне: "зачем ты продал меня на   истязание". Хотя я и   старался сдержаться, но не мог, бросил дело, вышел из кухни на волю, где мне   было хорошо видно, как племянник нашего барина держал на своре приведенного с   собой борзяка – Крылата, а впереди на сажень пятьдесят собачник – Сидорыч пускал   из рук зайца. Крылат долго гнался, но не мог поймать. Заяц делал удачные уверты   или приседал, борзой проскакивал, а заяц уходил в бок и этим отбился и ушел.   Смеху было не мало; а гость – племянник покраснел. Затем   привели Победыша, его взял сам предводитель. Это любимая его собака. Сидорыч   также пустил другого зайца, который сначала быстро побежал, а затем начал   сбиваться в бок и делать неровные прыжки. Победыш его скоро нагнал. Заяц сделал   ловкий уверт, собака проскочила мимо, но скоро опять стала. Заяц присел. Собака   перескочила. Заяц повернул круто назад. Борзый вскоре вернулся и поймал   зайца. С первого   скачка я узнал, что второй заяц был принесенный мной. Жалость разрывала мне   сердце. Я вошел в кухню, куда скоро принесли и зайца с переломленными задними   ногами и положили на дрова; заяц был еще живой; измятая его грудь, тяжело   вздрагивая, дышала. Он кричал и стонал, как ребенок. Выпуклыми глазами блуждал   по кухне, как бы отыскивая меня. Чудилось мне и в крике и в стоне, что он   упрекает меня: "Иуда, за что ты меня продал. Вот моя кровь, пей!". Не помню,   как с хутора пришел домой. Только через неделю я пришел опять на хутор. Сидорыч   в людской рассказывал, что первому зайцу он ухо укусил, когда пускал, – поэтому   он так быстро сразу поскакал и ушел, а последнему на задней ноге жилу перевязал,   вот почему Победыш его скоро смял. Кто-то   заметил Сидорычу, что это подло. Сидорыч с сердцем ругнул... – "Если бы   у барина заяц ушел, он всей дворне покою не дал бы, а то он подарок купил". Лета   прошли, а мимо Цыганского оврага ходить не могу: тотчас же крики и стоны зайца с   переломанными ногами. Призраком заяц мне является. Любимый мой напиток, чай,   потерял для меня с тех пор вкус. Даже кто помянет про чай, сейчас же с сердечной   болью вспоминаются страдания зайца, который веселил и успокаивал меня, усталого   и обездоленного, а я ему в знак благодарности страданиями заплатил... И.С.   Шелгунов 
 
 
 
 |