Вегетарианское обозрение, Киев, 1913 г.
(Избранные статьи)

Деньги

Ища корень социальных зол, взор не одного Л.Н. Толстого останавливался на деньгах, не один Л.Н. Толстой проклинал их тлетворное влияние и старался наметить способ, если не полного изъятия их из социально-экономического обихода, то ограничения их роковой братоубийственной роли в нем.

В противоположность нынешним капиталистическим изощрениям, – представлять суммы в 10 000 рублей и более одной ценной бумагой или банковым переводом, уже законодатель древней Спарты, Ликург, упразднил золотую и серебряную монету и ввел железные громоздкие деньги, очень неудобные для скопления и передвижения в больших количествах.

Куда метили, чего добивались все враги денег и какую несправедливость хотели они устранить реформой или отрицанием их?

Чтобы понять это, следует обратиться в истории возникновения нынешних денег и разобраться в функциях, принятых ими на себя в хозяйственном обороте человечества.

В древнейшие времена денег не знали и оборот происходил при помощи простого обмена жизненных средств, называвшихся, до поступления в распоряжение потребителя, товарами.

В то время каждый хозяин сам производил по возможности все нужные ему средства, и вместе с тем товара и разделения труда почти не существовало.

Такой порядок, при котором не было никакой специализации труда, конечно, очень задерживал количественно производство товаров, а качественно развитие производства.

Но понемногу какой-нибудь из самых необходимых или удобных товаров приобретал свойство общего обменного средства – в кочевой период какая-нибудь единица скота, в оседлый – какая-нибудь единица хлеба, соль – у прибрежных жителей морей, шкуры – у охотников лесов материка.

Но и в те времена начали уже намечаться свойства денег в противоположность свойствам товаров, – к которым они первоначально принадлежали и собственно всегда принадлежат по своей природе, но из которых они постепенно выделялись: обменным средством делались или раковины, или ремни, или металлы, или даже громадные жернова, как на Каролинских островах.

И только с тех пор сделались возможными и начались – благотворное разделение труда и дифференциация рода человеческого, т.е. развитие человечества в целом.

Действительно, ясно, что только разделение труда создает возможность ускорить и увеличить производство жизненных средств и обогатить все более размножающееся и нуждающееся человечество, а развитие вследствие специализации – поднять уровень искусства и вкуса.

Но, с другой стороны, не менее ясно, что деньги, способствуя обогащению человечества (или какого-нибудь определенного общества или круга его), главным образом, в лице его меньшинства, почти всегда препятствовали обогащению удовлетворенных с грехом пополам отдельных членов его. Препятствие это заключалось в несправедливом распределении добытых более или менее общими усилиями богатств; так что рядом с большим накоплением товаров, портящихся бесцельно, деньги создавали безысходную нужду; рядом с немногими чрезмерно богатыми – массу непроглядной нищеты.

Каким образом происходило это, и в чем кроется тайна денег, эта тайна, эта незамеченная и как будто неуловимая хозяйственная ошибка в пользовании ими – ими, на которых зиждется все величественное здание мирового оборота, обихода объединенного человечества? Вот какой вопрос встает перед нами.

Но с этим вопросом связан другой: почему за пользование деньгами, – за пользование только этим родом товара, – платятся интересы, проценты, запрещенные папой, как главой христианской церкви?

И если нам не удастся разрешить эти вопросы вовремя и устранить причины, вызвавшие их, то разделение труда должно опять прекратиться и вместе с тем должна пасть не только вся наша цивилизация, но и вся наша культура.

Л.Н. Толстой, видя эту зависимость разделения труда от денег, а в последних усматривая одну из главных причин социальных зол, пришел к выводу, что для искоренения этих зол необходимо упразднение денег. Для достижения же этой цели Л.Н. Толстой предлагал возвратиться к древним временам, к самопроизводству всех жизненных средств и товаров каждым хозяином, т.е. к прекращению разделения труда.

Но этот исход вряд ли правилен для человечества. Он, может быть, и даст полное удовлетворение отдельным личностям, но не содержит разгадки тайны денег. Такой исход обходит трудности вопроса по линии наименьшего сопротивления для единиц коллектива.

Узел этим не развязывается раз навсегда, а разрубается только случайно в неудовлетворительном для человечества смысле, и решение Толстого может быть объяснено только тем, что он изверился, разочаровавшись в силе мышления и воли человека, в благополучном исходе борьбы за лучшее существование путем подъема и развития.

Как он теоретически хотел прекратить борьбу смирением, сужением круга деятельности, – хотя сам фактически постоянно боролся, – так он хотел разделение труда заменить возвратом к примитивности с уменьшением потребностей, не находя другой возможности избавиться от ненавистных денег в том виде, в котором они теперь существуют.

Мы же хотим обновить это могучее средство разделения труда и нашего общего развития путем необходимых, выяснившихся нам поправок в циркуляции денег, и думаем, что этим не будем противоречить духу стремлений нашего великого учителя.

Если мы разберемся, почему за пользование деньгами платятся интересы, мы обретем ключ к задерживающей наше поступательное движение позиции, не жертвуя ничьей индивидуальностью, ничьей свободной личностью.

А именно в этом последнем отношении грешит социализм, утверждающий, что всякие деньги неминуемо являются капиталом, т.е. пускаются в обмен, только при условии получения за это дани или процента – или, иначе говоря, при поступлении в обмен приносят их обязательно и безусловно, – и требующий вследствие этого обобществления всех средств производства, как капиталов особого вида, изъятия их из частного владения и превращения всех частных лиц в непременно покорных чиновников государства, так сказать, номерованных сверху донизу пешек для распределения мещанских благ, без искры личного творчества.

Но действительно ли всякие деньги должны обратиться в капитал и требуя обменную пошлину, создавать сверхстоимость, а затем, вовлекая в свой круговорот все приобретенные за деньги средства производства, сообщения и др., превращать и их в капитал для создавания новых сверхстоимостей и укрепления владычества владельцев такой частной собственности, не допуская производство достигнуть размеров, понижающих размер пошлины в пользу сбыта товаров и занятия рабочих рук, т.е. раскрепощения некапиталистов?

Несомненно, что при нынешних качествах и условиях обращения денег это неизбежно. Особенно введением золотой валюты владычество капиталистов было окончательно закреплено за немногими владельцами сравнительно небольшого количества золота, которых только и могло интересовать возведение в мерило ценностей и узаконенная устойчивость его в ущерб всем многочисленным владельцам товаров. На интерес, который они имели, пускать деньги в оборот, никто больше не посягает.

Наши деньги очень удобны для скопления и передвижения; они, в противоположность другим товарам, не теряют своей ценности ни от уменьшения их годности вследствие их порчи или устарелости, ни от увеличения издержек вследствие необходимости их сохранения или содержания.

Между тем, как владельцев товаров необходимость заставляет пускать их в продажу, владельцы денег могут без убытков воздержаться пускать их в куплю, и за немедленное предоставление их обороту требуют дань с принужденных к обмену товаровладельцев.

Этим нарушен товарный характер денег в ущерб всем остальным товарам, и деньги превратились из ключа рынка в замок его.

Вполне усвоив себе это, Прудон задался мыслью, – приравнять все остальные товары деньгам. Но удобоисполнимо ли это? Не проще ли идти обратным путем и приравнять деньги к остальным товарам, подвергая их также обесценению временем?

Очевидно, что это вполне достижимо при доброй воле, – деньги должны превратиться в денежные знаки, а ценность каждого денежного знака должна быть только условной, а не безусловной.

Правда, для этого мы должны отрешиться от взгляда, что денежный знак сам по себе представляет некоторую самоценность, отрешиться от взгляда, что монета представляет не только обменное средство известного размера, но и товарную стоимость, как металл.

Но этот шаг мы уже сделали, введя и признав бумажные деньги и чеки, имеющие очень незначительную товарную стоимость.

Что нам мешает довести дело до конца в этом направлении и, не впадая в ошибку ассигнаций (которые выпускались в неограниченном количестве, как будто этим действием создавалась какая-нибудь ценность), упразднить вообще металлические деньги, а бумажным деньгам или денежным знакам придать известную условную, постепенно уменьшающуюся срочную ценность? И этим побороть власть денег, власть не случайных держателей их, а их владельцев, слепых или себялюбивых жрецов молоха, требующего жертв, или вампира, высасывающего кровь из живых организмов народов на основании законных прерогатив и своеобразных вещественных преимуществ, доводящего их не только до экономического худосочия?

Эти преимущества существующих денег, усиленные тем, что их основа, золото, добывается в довольно ограниченном количестве, делаются прямо несокрушимыми необходимостью, заставляющей большинство продавать свою работу или продукт своей работы вследствие разделения труда, и производить не натурой, а деньгами платежи податей и взысканий во всех государственных учреждениях, начиная с оброка и кончая железнодорожным билетом, гербовой и почтовой маркой.

Если мы дошли до этих заключений и не только чувством, но и рассудком поняли тлетворную роль денег, то для нас ясно выступает намеченный путь для парализации ее и ее роковых последствий, от которых погибли уже не одно государство, не одна культура.

Деньги нужно низвести на ступень простого средства обмена исключительно и отнять у них всякую возможность мешать этому обмену, задерживать или прерывать его в случае неуплаты дани, так, чтобы никому не приходило на ум – из-за предпочтения денег отказываться от товаров и этим поддерживать власть капиталистического молоха.

Тогда устранилась бы большая часть дорогого непроизводительного трения в торговле, обусловленного старанием денег, где только возможно, взимать дань за свои услуги; устранились бы убийственные периоды лихорадочной скачки и застоя рынка; устранились бы принужденная безработица и сопряженное с ней постоянное вздорожание предметов первой необходимости, жилищ и т.д., и при беспрерывной работе всех всем жилось бы легко и свободно.

И при таком свободном развитии народного хозяйства на основании денежной реформы остается только провести разумную земельную реформу, чтобы довести до полного оздоровления все наши социальные условия, – что, конечно, не равносильно безусловному благополучию.

Если же нам не удастся достигнуть этого, то все уменьшающаяся пропорция между золотом и возрастающим народонаселением с его увеличивающимися потребностями заставит понемногу иссякнуть струю золота, обращающуюся во всемирном хозяйстве (что равносильно прекращению кровообращения в человеке), и разметает нашу культуру и повергнет нас в тьму варварства, лишенного разделения труда, в которую был повергнут гордый Рим по истощении серебряных рудников и в которой томилась Европа вплоть до привоза нового металла из Нового Света.

Так как земля не имеет больше неизвестных материков и нетронутых народов, то средством такого нашего падения будут не внешние враги, а темные массы наших обездоленных подонков. Таким образом нанесет нам судьба роковой удар, и чем выше мы поднимемся при помощи негодных, неустойчивых средств, тем глубже и стремительнее, тем гибельнее будет наше падение, тем беспощаднее наши битвы для устранения лишних ртов, лишь правильное разделение труда и обмен продуктов могут мирно прокормить такие массы, как народонаселение Европы.

Опрощение или опущение, конечно, не избавление от беды, это только предвосхищение ее в более слабом размере отдельными личностями, добровольно опускающимися в варварство в предвидении беды и в искупление грехов общества, в его назидание примером, заставляющим задуматься и опомниться, раскаяться и измениться. Да и в самострахование.

К подобным же выводам пришли на Западе физиократы, поддержанные книгой Сильвио Гезелля: "Новое учение о деньгах и интересах", вышедшей в Берлине.

Работе почет и место, работе полная ее доля заработка без дани деньгам. А кто не работает, тот и не должен есть.

К сожалению, слепые не видят и глухие не слышат, и мысль и правда редко находят приют и пищу в массах.

Ф.Р. Герман