Вегетарианское обозрение, Киев, 1913 г.
(Избранные статьи)

Вегетарианство и пчеловодство

(Письмо в редакцию)

Не так давно я получил из редакции вашего журнала номер последнего с отчеркнутой статьей г-на Кушлейко о пчеловодстве и отношении к нему вегетарианства. Я понял это, как желание узнать мнение мое о данном вопросе, как вегетарианца и человека, знакомого с пчеловодством, и прошу извинить, что не ответил раньше. Не противоречит ли пчеловодство душе человека, для которого жизнь есть прежде всего исполнение требований нравственного чувства и которому претит все, что несогласуемо с любовным отношением к живому. Вот, как мне кажется, стоит этот вопрос, из которого вытекает и другой: допустим ли мед на столе вегетарианца. И я скорее бы на него ответил: "нет, не противоречит" и "допустим", чем обратное.

Почему? А потому, что пчеловодство может и должно являться украшением человеческого существования, тогда как такие вещи, как бойни, уродуют его и всегда были и будут являться позором для человечества, а тем более для нас, претендующих на культурность европейцев. Еще живший лет 400 тому назад Томас Мор, друг известного гуманиста Эразма Роттердамского и сам автор известной "Утопии", описывая в этом сочинении своем устройство идеального для своего миросозерцания и того времени государства, выносит бойни далеко за черту городов и предписывает выполнение "работ" на них поручать рабам, мотивируя это тем, что роль мясников несовместима с нравственным достоинством свободных граждан и будет развращающим элементом вливаться в их жизнь.

Нормальное сознание о недопустимости рабства в культурном, а тем более в христианском обществе получило в наше время право гражданства и кажется, уже должно бы исчезнуть как то, так и другое. Но этого нет... Правда, – грубая форма рабства, при котором допускалось непосредственное владенье телом человека, заменена более утонченной, но не менее жестокой формой, которую, пока что, еще можно защищать всевозможными иезуитскими приемами; но бойни все по-прежнему остаются не замаскированными, и наглой кровавой улыбкой своей зловеще смеются над нашей жалкой цивилизацией с ее звонкими погремушками и не менее звонкой пустотой... Недавно я был в Москве, и в этом большом городе еще ярче бросился в глаза дикий контраст: эта оживленная, полная интеллигентного люда улица с университетами, музеями и всевозможными образовательными и гуманитарными учреждениями, и тут же рядом красуются надписи: "мясо, дичь", и за зеркальными стеклами окровавленные и изуродованные трупы когда-то милых, полных жизни и чувствований животных... Да, действительно "дичь" какая-то!

Но вернусь к пчеловодству. Что касается до эксплуатации пчелиного труда, то я не вижу тут ничего безнравственного, если она ведется не хищнически, и вполне согласен с многоуважаемым А. Кушлейко, что тут простой обоюдный обмен услуг, – правда, без свободного договора, но ведь пользуемся же мы трудом животных, например лошадей, и не видим в этом ничего недопустимого с нравственной точки зрения, лишь бы только отношение к ним было любовное и заботливое.

А при рациональном пчеловодстве это не только возможно, но и необходимо.

И все же и в этом спокон веков обвеянном поэтической дымкой занятии, приходится сознаться, есть нехорошие стороны, о которых отчасти упоминает и г. Кушлейко, и которые не раз при работах на отцовских пасеках смущали меня и заставляли задумываться над их устранением. Во-первых: матки, излишек которых сплошь и рядом остается на руках у пчеловода. Уничтожать их, успокаиваясь тем, что им все равно нет свободного места в мире, я не могу. Этак ведь можно и убийство животных оправдать: им, мол, смерти все равно не миновать, а ухаживал и разводил их я, – следовательно, я имею право распоряжаться их жизнью. Но мерзость всегда останется мерзостью и человек с чуткой, любящей душой всегда будет избегать ее. Во-вторых при работе с пчелами всегда почти задавишь несколько штук и тяжело видеть, как по твоей вине эти милые насекомые, быть может, с муками бьются в предсмертной агонии... Но все же это убийство нечаянное, – тут возможны жалость и состраданье, возможно стремление избегнуть этого большой аккуратностью. В-третьих, неприятно бывает то, что работа на пасеке сопровождается укусами пчел, озлобленных вмешательством пчеловода в их жизнь и геройски погибающих за целость родной семьи (пчела умирает, оставив жало в укушенном месте). Но и тут в значительной мере можно умерить пчелиный гнев отчасти дымом, а главное ровным, бережно умелым обращением. Мне с нашими злобными северными пчелами приходилось работать без защищающей лицо сетки, а если принять во внимание, что существуют некусающиеся породы пчел, то увидим, что и эта нехорошая сторона устранима.

Вот и все, что я на практике встретил в пчеловодстве несогласуемого с требованиями души своей, но думаю, что более или менее все это может быть устранено и что все же это занятие скорее способно облагородить человеческое сердце, чем наоборот; это не креофагия и дай Бог, чтобы пчеловоды направляли свое внимание и изобретательность на изъятие всех, встречающихся в нем темных сторон...

В заключение скажу, что несмотря на то, что у нас в России так сильно распространена старая пчелобойная система, все же у русских пчеловодов больше сердечности и любви к пчеле, чем у западных, смотрящих на нее, лишь как на источник дохода. Правда, пчеловоды-колодники продают пчелиные семьи с медом скупщикам и те закуривают их серой, но многие из них не решились бы на эту жестокость сами. Этой осенью приходил к нам старик пчеляк за помощью. Он при жизни отделил сыновей своих и живет лишь доходом с пасеки. В этом году в нашей местности пчеловодный неурожай. Нет меда и у дедушки. Сыновья же не только не оказывают денежной помощи, но и отца то не пускают к себе жить, и приходится бедному деду голодать вместе со своими питомицами, которых ему оставалось обречь на голодную смерть или закурить серой.

Пришел к нам и тут плакал навзрыд! "Батюшка ты мой! за что же я их!? Убивать то как?... Кормильцы ведь!..." И льются старческие слезы перед неотвратимой гибелью близких дорогих пчелок...

И я знаю – многие и многие неизбежно пришли бы к вегетарианству, если бы стали ближе к жизни, ближе познакомились бы с миром животных и в этом сближении узнали бы их жизнь и нравы. Да, если бы вместо того, чтобы поручать убийство темным с притупленным нравственным сознанием людям, попробовали совершать его сами.

Я помню: в детстве, когда я занимался с сестрой куроводством, ужасно было горько тяжело, когда какую-нибудь из наших питомиц приговаривали к смерти; я совершенно не мог есть битую птицу и это первое наше вегетарианство, хотя и частичное, было дорого тем, что вылилось непосредственным протестом из души без участия какой бы то ни было рассудочности.

И надо ли говорить, каким благотворным фактором должно являться вегетарианство в деле воспитания, как бы хорошо должно влиять оно на душу ребенка, в чистоте своей с удивлением взирающего на современное полное цинизма отношение к животным, – на это, этикой пошлости узаконенное преступление.

Раф. Буткевич
Крапивна, Тульская губерния, село Русаново