Вегетарианское обозрение, Киев, 1914 г.

ВО.2.1914, с. 67-69

Черепаха1

I

Как только в пятом часу утра молодую курсистку Веру Денисову разбудили все еще непривычные для нее частые, как трель, удары в чугунную доску, сливающиеся в упорный длительный звон, она еще в полусне вспомнила, что сегодня уже ровно неделя, как она приехала в интеллигентную земледельческую колонию и уже шестой день по звонку поднимается на работу. И от этого воспоминания все утро было радостное, умиленное настроение: хотелось бодро работать, всем услуживать, верилось во что-то неопределенное, но радостное и светлое в будущем.

В этот день она была помощница дежурное по кухне и в седьмом часу утра понесла завтрак для «дедушки», одного из старожилов колонии, который заведовал плодовым садом и жил внизу в домике, на берегу реки, впадающей в море.

Был еще только конец апреля, но на Черноморском побережье уже отцвела сирень, волновалась высокая трава, и морские волны гор окрест буйно, нежно, торжественно зеленели. Стояла уже утренняя прохлада, но на открытых местах поднявшееся солнце уже горячо грело спину и жгло шею.

Босыми ногами ступалось легко по указанной, еще влажной от росы дороге, и даже тяжесть корзины, оттягивающей руки, была приятна и как-то подходила к настроению этих дней нового труда.

В траве около дороги что-то зашуршало, и по дороге поползла черепаха, тяжко, точно с трудом, переваливаясь горбатым, желтовато-пестрым щитом.

Вера первый раз в жизни увидела здесь этих животных. Каждый раз, как ей попадалась на дороге черепаха, в памяти выплывало мирное свежее детство, и вспоминался старый исчерченный карандашом учебник географии, в котором в тексте была знакомая темная картина с надписью: рис. 23, Черепаха. Она всегда ловила черепаху, возилась с нею, беспечно, по-детски смеясь, и все хотела пустить ее поплавать в море или реку, но каждый раз было некогда, и приходилось отпускать ее в траву.

Теперь Вера вспомнила, что идет в плодовый сад, где рядом река, и, поставив корзину, подбежала к черепахе. Та заспешила прочь, но потом точно раздумала, присела и, слабо зашипев, втянула голову и лапы под щит… На одной руке Вера понесла тяжелую корзину, а другой прижимала  к себе черепаху. Сначала черепаха все пыталась освободиться, выпуская лапы и слабы царапая ими платье Веры, но потом как будто успокоилась и по временам высовывала, точно робко прислушиваясь, темную змеиную головку и черными глянцевитыми глазами. И каждый раз, увидев, что на нее смотрят, шипела и пряталась. Но Вере казалось, что это странное животное понимает, что ему не хотят зла, что глаза его спокойны и доверчивы, и шипит она только из приличия…

II

И Вере Денисовой не верилось, что исполнилась ее мечта – попасть на лето в эту колонию, о которой она читала в газетах, и с которой начала переписываться чуть ли не с осени. Казалось странным, что вот она идет босая, с непокрытой головой, прижимает к себе твердый, нагретый солнцем щит милого незнакомого животного и чувствует близость к нему, даже какое-то тайное понимание друг друга, как и следует детям одной матери-природы; а всего две недели назад был Петербург, теснота и грохот пыльных улиц, комната на пятом этаже с окном на узкий двор, чад из городской кухни… И было радостно сознание, что еще далеко до осеннего возвращения на курсы, и тайная робкая мысль «не остаться ли здесь навсегда, ведь вот она здесь чистая, простая, счастливая жизнь» взволновала ее. И как каждый раз в продолжение этой недели при этой мысли тайные растроганные слезы блеснули на ее глазах.

Перед спуском в долину с высоты открылось море. Оно поднималось широкой, задумчиво-голубой полосой у горизонта, а ближе к берегам еще сохраняло утреннюю зеркальность. Разрезая это тихое зеркало, шел далекий, но четко видный пароход, белый, точно вымытый, и курил дымом трубы, и прохладная тишина вокруг, и гладкое, спокойное море, и даже курящийся дымок парохода – все было свежо, невинно и чисто, как утренняя молитва. А вон в долине виден молодой плодовый сад, розово озаренный лучами невысокого солнца, и видно, как дедушка, не спеша, переходит от деревца к деревцу, что-то обрезывая на них. Можно различить его синюю рабочую блузу и седую бороду. Милый дедушка!

Окаймленная вечно шумящими высокими серебристыми тополями, неширокая, но глубокая речка быстрым, бесшумным течением стремилась к морю. Вера спустилась к самой воде и, держа обеими руками шипящую, беспомощно барахтающуюся черепаху, со смехом пустила ее в речку. И не успела опомниться, как черепаха, булькнув, как камень, безнадежно быстро скрылась под водой и утонула. Это было так неожиданно, что первый момент Вера не хотела понять случившегося и с невольно застывшей улыбкой на лице ждала, что она выплывет. Но только невозмутимая гладь реки так же быстро, бесшумно, как будто ничего не случилось, неслась вперед, и все так же перекатно-спокойно шумели тополя…

Черепаха исчезла из этой жизни. Когда Вера поняла это, что-то свернулось в ее душе: стало темно, скучно, гадко. Она медленно ушла в хату дедушки и стала накрывать завтрак на стол.

В маленькой комнате было тихо, уютно, просто; на полке лежали сельскохозяйственные журналы и садовые инструменты, на столе торопливо и мирно тикали дешевые стенные часы, в открытые окошки слабо доносился нежный аромат цветов из клумбы, но в стесненном сердце Веры было тревожно и тоскливо.

Она чувствовала себя убийцей, и когда взгляд ее падал через окошко на высокие, взволнованные ветром, качающиеся тополя, ей казалось, что они побледнели от гнева и грозно шумят о мщении.

III

Стоял жаркий июльский день. Был воскресенье, и после обеда колонисты разбрелись по окрестностям, и во всей усадьбе была тишина и светлая праздничная скука.

Вера Денисова жила уже более двух месяцев в колонии. За это время она втянулась в работу, порозовела, загрубела, научилась спать после обеда, как спят настоящие работники, под первым кустом, мгновенно и крепко. И, вероятно, вследствие того, что в колонии не ели мяса, во всем теле ее чувствовалась свежесть и какая-то легкая чистота. Новый труд и колонисты по-прежнему нравились ей, но романтическая мысль остаться здесь насовсем уже не занимала ее. Было жаль своей молодости, хотелось новых встреч, новых интересных впечатлений, и чем ближе подходило время к августу, тем чаще сладостно и нетерпеливо замирало сердце.

Сегодня Вера получила письмо от подруги, в котором та писала: «А.П. просил непременно поклониться новоиспеченной толстовке и при этом покраснел». Этот студент очень нравился Вере, и поэтому сегодня, как это часто бывает в молодости, радость жизни и счастливые надежды целый день пели в ее душе. С утра она с компанией молодежи взбиралась на вершину горы, откуда смотрела на море и на видные вдали снеговые хребты, но радостные мечты томили ее, она отстала от всех и одна пошла к морю.

Вера шла по тропинке на берегу реки, прошла плодовый сад, перелезла через изгородь и пошла по огороду. Крепко пахло укропом, все вокруг было неподвижно от зноя, и только, не переставая, кричали цикады. Вдали было видно море. Как всегда в безоблачный день, оно было синим, и все дрожало дробным ослепительным блеском. В такую погоду своими искрами оно напоминало Вере один уральский камень, похожий на яшму. Она не знала его настоящего названия, но в просторечье он носил странное и выразительное имя – «собрание любви».

– Собрание любви…. думает Вера, смотря на море, и улыбается беспричинно и счастливо.

Чем ближе к устью, тем больше редеют прибрежные тополя, шире, сияя на солнце, разливается река, и вот он дует, упорно радостный, широкий, свободный морской ветер…

У берега высунулась мокрая, скользкая коряга, и около нее, среди чистого сияния зеркально разливающейся реки, тихо качается, точно раздумывает о чем-то, всплывшая утопленница черепаха…

Вера, тихо дрогнул, сразу узнала ее, несмотря на ужасную перемену. Из-под щита, который теперь кажется маленьким, точно распирая его, вылезли разбухшие голова и ноги, кругло-толстые, как палки.

Скованная странными мыслями, Вера долго смотрела на свою нечаянную жертву. Ей казалось, что от разбухшего трупа, покачивающегося не легких, набегающих волнах, исходит немое отчаяние, безмолвный тягучий укор, печальный, как элегия: «Вот мы опять встретились с тобой. Помнишь ли ты меня? Да, ты помнишь меня, помнишь, что у меня был щит, теплый от солнца, и живая темная змеиная головка. А теперь я, мертвая, тихо качаюсь на холодных, страшных волнах. Сейчас ты уйдешь отсюда в радостную, широкую цепь жизни и забудешь обо мне навсегда. Неумолимое тление идет ко мне… Где мой щит, теплый от солнца, где моя живая, темная змеиная головка?»

Немолчно кричали цикады, разливаясь, сияла река, а вдали, дрожа, блестело море, как драгоценный камень «собрание любви».

Тамара Соколовская   

1.Рассказ «Черепаха» предназначен был автором для «Вегетарианского Обозрения», но по некоторым обстоятельствам напечатан был заранее в приложении к газете «Современное Слово» за 1913 г. Редакция.