Вегетарианское обозрение, Киев, 1914 г.

ВО.6-7.1914, с. 218-220

Письма к друзьям

«А есть ли в тебе свиньи».
(Из письма родственницы).

– Если вы собираетесь писать путевые впечатления, сказал мне еще перед отъездом из «Пенат», Илья Ефимович, так не начинайте, пожалуйста, с того, на каком вы ехали извозчике и как заходило солнце. Это ровно никому не надо.

– Хорошо, сказала я, немного обиженно поджимая губы.

– Начинайте прямо с существенного...

– А что это такое «существенное», думаю я, стоя у окна коридорчика в спальном вагоне. Едем мы уже долго, почти сутки. Из соседнего отделения выплывает дама и также становится у того же окна – с другой стороны. Лет ей около пятидесяти. Все тело ее в плотном футляре жирового покрова, в пять-шесть сантиметров толщины. Одежда на ней новая, но старомодная – видно редко одевается. Лицо обветренное, обвисшее, все в глубоких рытвинах. Вокруг глаз морщины лучами, как у солнца, которое рисуют дети. Щеки видно привыкли вздрагивать от гнева, глаза выпуклые, насыщенные заботами, теми неотвратимыми заботами, важность которых внушается с детства... Передо мною несомненно – помещица. Через час я уже совершенно погружена в круговорот сельскохозяйственной жизни. Я знаю, что бык забодал насмерть коровницу Анну, и все от недосмотра пастуха, что новая свинья из Англии каждый раз съедает своих поросят, что новый свинарник стоил ужасных денег, пришлось даже заложить бумаги, чтоб его кончить. Лучшая кобыла сбросила в этом году, конюх отчаянный негодяй, швейцарец-сыровар удавился – кто его знает, пришлось самим варить сыры. Сыры распухли... Убытков!!... Чудные куры Лоншаны в один день от дифтерита подохли. И мышей, мышей в этом году... не к добру, так и чувствуется. И что можно ждать хорошего? пришлось вот все бросить и ехать лечиться за границу от ожирения сердца.

– И какой может быть мне покой там на водах? Все машины без меня эти дикари наверное перепортят. Управляющий карман себе набьет... бабы там все распустятся. Как бы в оранжерее персиков не перепарили бы?! В марте иной раз такое опасное солнце...

Стою неподвижно перед помещицей и лицо ее точно разрастается. Складки на нем все глубже и выразительнее. Заботы хватают и меня за мозг и сердце. Я медленно погружаюсь в землю. Власть жизни сковывает меня. Я связана веревками. Уплывает, исчезает куда-то природа, красота. Как далека музыка, романсы, а танцы и архитектура? Тут уж стоишь лицом к лицу с несомненным, действительным. Шутка ли, сыры на сотни рублей и пухнут. Какие уж здесь песни? Да что сыры? Весь этот механизм, пущенный в ход, механизм сельского хозяйства, со всеми этими тварями и разнообразными людьми, который ни на секунду не может остановиться и тянет вас в свой водоворот...

О, помещица чувствует свою силу надо мною. Глаза ее выкатываются и краснеют.

– А что вы плотите вашей птичнице в год? – спрашиваю я глухо, задавленно, как из глубины какого-то подвала.

– Эх, и сказать то страшно... Каждое первое число приготовь 15 рублей жалованья... на всем готовом, даже горячее и то мое.

– А куры... как это сказать, дорого стоят в год?

– Милая моя, как вы наивны! Как же не дорого? Так же ведь рты, каждый день подай. Прожорливы канальи. С декабря курятник топим, что бы неслись скорее.

– И овсом кормите своим?

– Неужели же покупать?

– Так что удобряете, сеете, обрабатываете и коров для них держите. А для коров заливные луга? Сено косите? Запарку также даете?

– Каково? как это вы знаете? Верно и вы в деревне живали?

– А что, если вот... если вот... ну вот кур совсем не надо.

Мне сразу становится как то легче дышать.

Помещица точно глохнет и в глазах ее тянется туман.

– Петуха два раза в неделю режем: суп из курицы варим. Цыплят дети любят, жареных, яиц много на кухню идет... куличи часто печем.

– Значит доход?

– Доход! Может быть сотен восемь каждый год из кармана прибавишь!...

– И за свиней также?

– А то как же, милочка. Я же говорила, свинарник больше трех тысяч обошелся. И денег бы не жаль, да уж «люди» очень мерзки.

Сколько убытков от этих подлецов. Иногда с ними просто до удара можно дойти.

– А если так: не надо ни свиней, ни коров. Тогда ведь обработка земли почти сократится. Если жить не через животных, а прямо от природы? Овощи, зелень, фрукты, грибы, травы, а ягод, ягод сколько... и хлебный огород, великолепно обработанный зеленым удобрением...

Я уже вылезла из своего подвала и путы уже не держат меня.

Играет, бурлит воображение и музыка так и хлынула в душу.

Помещица опять глохнет на время. Потом она надевает пенсне и пристально смотрит на меня.

– Вы... лечиться?

– Я? еду ли я лечиться? Нет...

Она равнодушно зевает и плывет назад в свое отделение. И плывут вместе с ней и исчезают за задвинутой дверью тени коров, свиней, кур, овец, гусей и уток... мычат, блеют, кричат... плывут за нею. Власть земли и ужасы ожиревшего сердца.

Н.Б. Северова

3-го марта, 1911 г., Варшава, вокзал