Вегетарианский вестник, 1904 г.

Вопрос о «безубойном питании» человека,
решаемый с христианской точки зрения¹

А. Бронзов

Пред рождественскими праздниками шел я со своим знакомым по одной из петербургских улиц. На бойком перекрестке пришлось остановиться, потому что хороший десяток телег, загроможденный массою свиных туш, преградил нам путь. Эту массу трупов, каждый из которых вчера или на днях представлял собою живое существо, по-своему наслаждавшееся жизнью, везли на рынок – в пищу столичным обывателям… «Как это ужасно», – воскликнул мой собеседник, – «как дико питаться убоиной, насильственно отнимать жизнь у других существ!»… «Ужели нельзя без такого варварства?!»… Действительно, картина эта невольно заставляла призадуматься… Тут же мне припомнилась и другая картина, виденная мною давно, но до сих пор не дающая моей душе покоя. Лет 12-10 тому назад я жил на даче около г. Луги. Мимо нашей захолустной деревушки, лежавшей на СПбургско-Варшавском шоссе, ежедневно гнали в столицу стада коров, овец. Трудно было бы исчислить ту массу их, какая прошла мимо нас в течение летних месяцев! Бедные животные шли доверчиво. Маленькие ягнята весело играли между собой. Коровы лизали своих телят. Они не сознавали, что их ведут на убой, в пищу человеку, – в город, ненасытности которого, кажется, ничем не наполнить. Но, если этого не сознавали бедные животные, то человеку, которому приходили, должны были приходить в голову подобные мысли, припомнившиеся мне из прошлого, и другая, только что виденная мною на петербургской улице, – восклицания моего знакомого… – все это подействовало на меня ошеломляющим образом… А тут еще вскоре пришлось быть свидетелем следующего случая. Конка, на которой я однажды ехал, приостановилась на какую-нибудь секунду-две на неурочном месте. Когда публика узнала от кондуктора, что причиной приостановки вагона была попавшая под его колеса кошка, которую и расплющило тяжестью, то почти все засмеялись… Ничтожный, видите ли, пустяк, могущий вызвать одну лишь улыбку, как забавное приключение!.. Жутко, господа!

Но – довольно примеров! Они попадаются на каждом шагу. Я уверен, что всяких из моих дорогих слушателей мог бы припомнить их немало…

Что же, – спрашивал я себя давно и теперь, – законны ли такие наши отношения к животным? Не слишком ли мы грубы, бессердечны, эгоистичны?.. В частности, имеем ли мы право убивать животных, чтобы затем питаться такой убоиной?

Этот вопрос предлагался еще давно, давно… Его поднимали и решали, можно сказать, во все почти периоды существования человека, отдававшего себе сознательный отчет в своем поведении. В мою задачу не входит излагать всю историю проблемы. Да это уже и сделано другими. Я ограничусь одним лишь замечанием, что во все почти эпохи были лица, отвечавшие на вопрос совершенно неодинаково: одни непоколебимо стояли за право человеческое пользоваться «животною» пищею, другие всячески восставали против первых, находили, что есть «убоину» стыдно человеку, мерзко…, третьи пытались примирить между собою несогласных, сглаживая крайности их мнений и утверждений… Что было прежде, то же видим и теперь. И ныне – не редкость встретиться с исповедниками самых разных мнений по данному вопросу. Я смею думать, что вижу их, т.е., такого рода разногласящих в данном случае, лиц и среди моих уважаемых слушателей. Не довольствуясь решением вопроса – каждый для себя лишь, многие пытаются убедить и других, склонить и их на свою сторону. С этой целью проповедуют устно, пишут книги, брошюры, доклады… Литература по данному вопросу разрослась до необыкновенных размеров…, особенно в наши дни.

Каждый оратор, писатель…, касавшиеся интересующего нас в эту минуту вопроса, тем скорее достигали своей специальности, всего ближе и лучше им знакомой, и чем беспристрастнее выясняли вопрос.

И я, в свою очередь, беру на себя труд осветить вопрос «о безубойном питании», оставаясь в пределах своих специальных знаний и занятий, т.е., как христианский богослов вообще и христианский моралист в частности. Я постараюсь добросовестно предложить и беспристрастно прокомментировать те существенные данные по настоящему вопросу, какие имеются в ветхозаветных библейских книгах, признаваемых христианством, и в самом последнем. До рассмотрения этих данных я не высказываюсь пред своими достойнейшими слушателями ни за «животную» пищу, ни за так называемую «вегетарианскую».

Итак, что же это за данные?

Они – двух главных родов. Одни, по-видимому, окончательно доказывают нам, что против животной пищи нельзя и возражать. Другие, по-видимому, всецело убеждают нас в правильности иной точки зрения на дело.

Разберемся же в этих данных.

I

Ветхозаветные – библейские и новозаветные – христианские данные «в пользу» проповедников «животной пищи». Вывод.

После всемирного потопа «благословил Бог Ноя и сынов его и», между прочим, «сказал им: все движущееся, что живет, будет вам в пищу; как зелень травную, даю вам все; только плоти с душою ее, с кровью ее, не ешьте» (Быт. IX, 1.3.4.). Таким образом, разрешение человеку «животной» пищи дается свыше только теперь, т.е., спустя после сотворения мира «2262 г.», если следовать хронологии текста «70-и» толковников, или «1307», если придерживаться «самаританского текста», или «1656», если руководствоваться «еврейским текстом» (стр. 149 «Библ. Истории» А.П.Лопухина, т. I, С.-Пб., 1889). Следовательно, в течение очень продолжительного периода человечество имело право пользоваться только растительной пищей. Это очень характерно и многознаменательно. Но как бы там ни было, а отныне люди получили указанное право…, потому ли, что после потопа земля стала менее плодородною и не могла уже давать «ослабевшему» человеку достаточно питательной растительной пищи, или по другой какой-либо причине, указываемой некоторыми христианскими писателями древности, напр., бл. Феодоритом, по мнению которого, «дозволение употреблять в пищу животных направлено против боготворения» последних; «потому что, – говорит он, – «крайнего маломыслия дело – поклоняться тому, что употребляется в пищу» (Херасков: «Руков. к последов. Чт. Пятикнижия Моисеева», изд. 3-е; Владим. На Кл., 1879 г., стр. 67)… При этом, как мы видели из слов Божиих, человеку и теперь воспрещалось «употреблять в пищу кровь животных» или потому, что «кровь животных представляется седалищем животной жизни и главным ее двигателем», так что это «запрещение должно было внушать человеку уважение к жизни и отвращение к смертоубийству» (ibid. Стр. 67–68), или по другой какой-либо причине. Впрочем, как бы мы ни комментировали Божии слова, ясным и несомненным остается то, что раз Божие разрешение человеку питаться «животной» пищей дается не тотчас по сотворении первых людей и даже не тотчас после изгнания их из райского жилища, очевидно, что оно, при ином ходе человеческой и мировой жизни, могло бы быть и даже, несомненно, было бы не дано, что оно, следовательно, до известной степени носит случайный характер, говорит лишь о Божием снисхождении к немощам человеческим.

Пользуясь божественным разрешением, ветхозаветные люди спокойно употребляют «животную» пищу. Так, напр., патриарх Авраам угощал ею трех странников, посетивших его «у дубравы Мамре» (Быт. XVII, 1.2… 7.8); патриарх Исаак, по выражению бытописателя, «любил» своего сына «Исава, потому что дичь его была по вкусу его» (Быт. XXV, 28)…; патриарх Иаков предсказывал сыну своему Вениамину: «Вениамин – хищный волк, утром будет есть ловитву и вечером будет делить добычу» (Быт. XLIX, 27). Очень характерно и многознаменательно предсказание! Евреи пред исходом своим из Египта едят «пасхального агнца» (Исход, XII). Во время своего странствования по пустыне они едят «перепелов» (Исх. XVI, 12-13) и т. д. и т. д. Наконец, Господь чрез Моисея и Аарона точно определяет «сынам Израилевым», каких «животных можно» им «есть из всего скота на земле: всякий скот, у которого раздвоены копыта и на копытах глубокий разрез, и который жует жвачку, ешьте», говорит Бог евреям… «Из всех животных, которые в воде, –  говорит им Он же, – «ешьте сих, у которых есть перья и чешуя в воде, в морях ли или реках, тех ешьте… Из всех пресмыкающихся, крылатых, ходящих на четырех лапах, тех только ешьте, у которых есть голени выше ног, чтобы скакать ими по земле» и т. д. (Левит, XI). Характерно здесь то, что, наряду с живыми существами, разрешаемыми человеку в пищу, указывается множество других, мясом которых последний не имеет права питаться: это все животные, у которых или совсем нет вышеотмеченных признаков, или налицо недостаточное число последних. Таковы, напр., «верблюд, заяц, свинья, орел, коршун, страус, лебедь…, всякое животное, пресмыкающееся по земле» и проч. и проч. (ibidem) (сравн. Второз. XIV). «Мертвечина» запрещена безусловно, хотя бы это был труп и животного, дозволенного человеку «в пищу» (Лев. XI, 39-40)… Коротко сказать: «убоина» разрешалась и в ветхозаветные времена, как из сказанного видим, не безограничительно и не безусловно. Наше время, когда в бесчисленном количестве истребляются поросята с хреном и иными приправами, зайцы и т. под., не говорю уже о некоторых чисто невероятных с непсихопатической точки зрения яствах, конечно, далеко ушло вперед…

Моисеевы законоположения относительно «животной» пищи затем вообще и легли в основу жизни ветхозаветного – библейского человека. Пользуясь полученным им разрешением, ветхозаветный правоверный еврей всячески остерегался выступать из дозволенных ему границ в данном случае, т.е., употреблял «животную» пищу, но не всякую, а лишь известную. Что особенно дорого в нем было, так именно то, что он не решался отступить от буквы своего закона ни на одну йоту, несмотря ни на какие принуждения. Поучителен пример «книжника Елеазара», вкусившего мученическую смерть «при Антиохе Епифане» (см. у о. Хераскова: «Обозр. Истор. Кн. В.З.»; Владим. На Кл., 1879 г., стр. 442) за то, что он не пожелал отступить от закона и есть свиное мясо». «Скончался он, – говорит писатель 2-й Маккавейской книги, – оставив в смерти своей не только юношам, но и весьма многим из народа образец доблести и памятник добродетели» (гл. VI, ст. 18–31)… Да, прибавим, «образец» и для каждого из нас, наглядно поучающий всех строгому исполнению тех принципов, какие каждый на словах исповедует. Столь же поучителен и однородный пример – подвиг одной «матери» и «семи» ее сыновей из того же самого времени, имевший место там же вообще (–VII)…

Таково было общее положение дела о пище ветхозаветного, подзаконного, «библейского», так сказать, человека. Уклонения от нормы, конечно, всегда бывали, особенно в тяжкие времена гонений на еврейский народ, во времена религиозно-нравственных падений последнего и проч.; но когда речь идет о норме, отступления от нее в счет не идут и значения не имеют.

Но вот явился на землю воплотившийся Сын Божий – новый нравственный Законодатель для человеческого рода». «Заповеди» Его – нечто новое, отличное от заповедей ветхозаветного закона и наиболее совершенное (стр. 15. «Вынужденного Отклика проф. А.Ф. Гусева на брошюру А.Смирнова» – Каз., 1895 г.. Его же: «Отнош. еванг. нравоуч. к Закону Моис.» etc., – Харьк. 1895 г.)… Изменилось ли с пришествием Господним к людям ветхозаветное решение вопроса о пище, в частности, о пище животной, или нет?

Вопрос о пище самой по себе отныне отошел в сторону. На первом месте с особенным ударением поставлен вопрос о внутреннем преобразовании человека, его души. «Душа не больше ли пищи?» – спрашивает Господь (Матф. VI, 25). «Душа больше пищи», – говорит Он в другом месте (Лук. XII, 23). Всякое поведение человека-христианина должно быть рассматриваемо и оцениваемо с точки зрения пользы или вреда его для души, для внутреннего нравственного мира данного лица. Это – единственный надежный и правильный критерий в христианстве. Следуя ему, христианин всегда будет поступать нравственно. Его отношения не только к самому себе, но и к окружающей среде, к Богу, при этом условии всегда будут надлежащие… Неудивительно поэтому, что в Евангелии Христовом мы не находим никаких, подобных ветхозаветным, определенных предписаний, узаконений относительно пищи, а тем более частнейших – относительно различных ее видов.

Из жизни Спасителя, рассказываемой в Евангелии, мы не находим ни одного случая, когда бы он вкушал «мясо» животных. Это – бесспорный факт. Могут, конечно, указать нам, что Господь во время праздника еврейской пасхи, несомненно, вкушал так называемого «пасхального агнца». Однако, на это мы скажем, что, во-первых, здесь имеем дело лишь с предположением, хотя и весьма правдоподобным, но не с бесспорно-очевидным фактом, а во-вторых, вкушение названного «агнца» носило особый религиозный характер и не может быть приравнено к обычной пище (правда, говоря о пище ветхозаветного еврея, мы упомянули и о первом вкушении им в Египте «пасхального агнца», но не следует забывать, что последний пример был приведен нами лишь в числе других, между прочим, и не имел сколько-нибудь решающего значения, чего, однако, совсем нельзя сказать о предположении, рассматриваемом нами в настоящую минуту). Евангелисты, не придававшие значения «питанию» самому по себе, поэтому и не сообщали специально об употреблявшейся Господом пище. А если что они все-таки сообщили в данном случае, то лишь мимоходом, ведя речь о других вопросах, прежде всего или говоря о предметах Его питания с какою-либо собственной целью. Таковы, напр., следующие евангельские повествования. Однажды Господь насытил окружавший Его многочисленный народ не только хлебом, но и рыбами (Матф. XIV, 15-21, Мрк.VI, 36-44, Лук. IX, 12–17, Иоанн, VI, 5–13). Это же сделал Он затем и в другой раз (Мф. XV, 32–39, Марк VII, 1–9). Оба случая относятся к жизни Спасителя до Его крестных страданий и крестной смерти. Из них, если мы не видим того, вкушал ли Сам Господь рыбу или нет, то, по крайней мере, ясно усматриваем, что Он дозволял питаться рыбною пищею служившему Его множеству народа. Подобное же передается в евангельском повествовании о «явлении» Спасителя «по воскресении Своем» «ученикам» Его «при море Тивериадском». Когда по совету Господню они «закинули сеть» и поймали «153 рыбы», Он позвал их «обедать», причем «взял хлеб и дал им также и рыбу» (Иоанн, XXI, 1–13). Явившись же своим ученикам в «последний» раз, Господь, между прочим, «сказал им: «Есть ли у вас здесь какая пища?» Они подали Ему часть печеной рыбы и сотового меда. И, взяв, ел пред ними» (Лук. XXIV, 41–43). Хотя здесь ясно и не сказано, что именно взял Господь и ел, – взял ли он только «сотовый мед» или и «печеную рыбу» или что-либо одно из этого, тем не менее, данное место ничего не говорит против предположения, что Он вкусил и рыбы. Правда, принятие Господом пищи в этот раз имело целью не удовлетворение Его физической потребности, а удостоверение учеников в том, что «пред ними» не призрак, тем не менее, то обстоятельство, что Господь не отказался от предложенной Ему на Его вопрос пищи, в высшей степени многознаменательно и красноречиво.

Итак, Господь в Своих божественных наставлениях ученикам и народу не давал им никаких указаний относительно пищи – специальных. Сам же Он, по-видимому, употреблял ту пищу, какая в данный момент находилась у Его учеников или вообще кем-либо Ему предлагалась, насколько можем судить обо всем этом на основании тех немногих намеков или сообщений, какие встречаем в св. Евангелии. Отсутствие здесь специальных рассуждений по настоящему вопросу, понятное вследствие вышеуказанных у нас оснований, не может отсюда возбуждать никаких недоумений. Поставив своею целью внутреннее пересоздание человека, христианство, естественно, проповедует устами своего Основателя, что «ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его, но что исходит из него, то оскверняет человека (Марк VII, 15, Матф. XV, 11)…, «потому что» входящее, именно пища, «не в сердце его входит, а в чрево, и выходит вон… (Марк – 19, Мф.–17), между тем как «исходящее из человека оскверняет» последнего, «ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийство, кражи, лихоимства, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство; все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека (Мрк, 20–23, Мф., 18–20).

Естественно и необходимо ожидать, что и ученики Христовы будут рассуждать о пище, стоя на точке зрения своего Божественного Учителя. Так и видим в действительности.

«Все чисто», – говорит по поводу вопроса о пище св. Ап. Павел (Римл. XIV, 20). «Я знаю и уверен», рассуждает он, именно «уверен в Господе Иисусе, что нет ничего в себе самом нечистого; только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто» (–14)… А если так, то отсюда ясно, что «пища», в которой самой по себе «нет ничего нечистого», которая, иначе сказать, сама по себе не имеет нравственного значения, «не приближает нас к Богу», по слову того же св. Апостола, «ибо, – говорит он, – едим ли мы, ничего не приобретаем, не едим ли, ничего не теряем» (1 Коринф. VIII, 8). Лишь только «в последние времена», поучает нас св. Ап. Павел, «отступят некоторые от веры, внимая духам-обольстителям и учениям бесовским, чрез лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей, запрещающих вступать в брак и употреблять в пищу то, что Бог сотворил, дабы верные и познавшие истину вкушали с благодарением; ибо всякое творение Божие хорошо, и ничто не предосудительно, если принимается с благодарением; потому что освящается словом Божиим и молитвою (1 Тимоф. IV, 1–5) (ср., между проч., Деян. Ап. X, 10–16)… Ясно, таким образом, что, по Апостольскому учению, согласному с Христовым, не только растительная пища, но и животная дозволительны человеку при указанном условии. Поэтому-то на «Апостольком соборе», происходившем в Иерусалиме, и было решено в отношении к «обращающимся к Богу из язычников», «чтобы они воздерживались» не от мясной пищи вообще, а лишь от «оскверненного идолами… удавленины и крови» (Деян. Ап. XV, 19–20), «ибо угодно Святому Духу и нам», говорили члены собора, «не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого» (–28), т.е., только что указанного (чит. Также и  –29) (сравн.XXI, 25). Такое постановление, являющееся воспроизведением того, что практиковалось и было освещено самим законом в ветхозаветные времена, и только оно именно и возлагается на рамена христиан из язычников – как «необходимое бремя» – сверх же этого не прибавлено по вопросу о пище ничего более на авторитетнейшем Апостольском соборе.

Взгляд на пищу, ясно и определенно выраженный в священных новозаветных книгах, принадлежащий Самому Господу нашему Иисусу Христу и Его святым Апостолам, твердо проповедуется и на протяжении всей дальнейшей истории существования христианской Церкви.

Так, авторитетный памятник христианский – «Правила св. Апостол» – сообщают нам самые определенные и согласные с вышеизложенными данные по нашему вопросу.

Не говорим уже об обыкновенных людях – даже «епископ, пресвитер, диакон, вообще» лица, принадлежащие к «священному чину», если уклоняются, между прочим, «от мяс» и притом «не ради подвига воздержания, но по причине гнушения, забыв, что вся добра зело…», то, по слову 51-го Апостольского правила, каждый из таковых «или да исправится, или да будет извержен из священного чина и отвержен от церкви». Другое Апостольское же правило, именно 53-е, подвергает «извержению» («из священного чина») того «епископа или пресвитера или диакона», который «во дни праздников не вкушает мяса…, гнушаяся, а не ради подвига воздержания»…, – подвергает такому наказанию именно потому, что подобный человек является «сожженным в собственной совести… и виною соблазна многим».

Но, разрешая и мирянам, и носящим «священный чин» лицам употребление «животной» пищи, Апостольские правила в то же время, верные словам Божиим, обращенным к людям после потопа, с одной стороны, и, с другой, постановлению Апостольского – иерусалимского собора, запрещают «епископу, пресвитеру, диакону или вообще» «лицу из священного чина» под угрозою «извержения» подобного человека из его сана, «ясти мясо в крови души его», т.е., мясо с кровью…, а также «звероядину или мертвечину». То же самое воспрещается тем же 63-м Апостольским правилом и всякому мирянину, под угрозою «отлучения» от Церкви. «На каком основании некоторые едят изловленное и задушенное хищными птицами или собаками или тиграми, я не знаю», – говорит известнейший толкователь данного Апостольского правила – Вальсамон (см. «Правила св. апост., св. соборов… и св. отец с толкованиями». Вып. I: «Прав. св. ап. с толкованиями». Москва, 1876 г., стр. 107 – 109, 111–113, 128–129. Ср. вообще «14–е правило Анкирского собора»).

Так называемое «Учение двенадцати Апостолов» – памятник, «вероятно, из последних десятилетий 1-го христианского века» (Bardenhewer: “Patrologie”; Freib. im Br. 1901; 2 Aufl., S. 18), высказывается обще: «Относительно пищи понеси то, что можешь»… (гл. VI; стр. 14; перев. К.Д.Попова; Москва, 1898 г.).

Вселенские Соборы, само собою понятно, строго верны древнему Апостольскому учению. Занятые обсуждением и решением преимущественно различного рода догматических вопросов, они мало уделяли внимания на выяснение предметов, вроде рассматриваемого нами. Тем не менее, и между правилами этих авторитетнейших Соборов есть некоторые, касающиеся интересующего нас в настоящий раз вопроса. Таково, напр., 67-е правило «6–го вселенского Собора» – Трулльского в Константинополе (собственно известного под именем «пято-шестого»), составившегося в царствование императора Юстиниана II? В 691 или 692 году» (проф. А.П.Лебедев: «Вселенск. Соборы VI, VII и VII вв.»… Изд. 2-е, Москва, 1897 г., стр. 122). Ссылаясь на «божественное писание», которое «заповедало нам» воздерживаться «от крове и удавленины»…, это правило соборное говорит: «посему, ради лакомствующего чрева, кровь какого бы то ни было животного, каким-либо искусством приуготовляющих в снедь, и тако оную ядущих, благорассмотрительно епитимии подвергаем. Аще убо кто отныне ясти будет кровь животного каким-либо образом, то клирик да будет извержен, а мирянин да будет отлучен». Верный Апостольскому преданию, Собор св. Отцов, следовательно, разрешил и со своей стороны употребление христианами «животной» пищи, сделав ограничение лишь в том же смысле, в каком оно было сделано, как мы видели, и раньше – в христианской Церкви. Собор с особенною подробностию останавливается лишь на одном обстоятельстве, заметно выдвигавшемся тогдашнею жизнью. Именно: иные, «хотя не ели крови, но приготовляли некоторые» яства «из других веществ и из крови и говорили, что они соблюдают постановление Божественного Писания, потому что не ели крови непосредственно», говорит толкователь правила Вальсамон. Чтобы «устранить такое толкование божественного законоположения, – продолжает он же, – святые Отцы» и постановили: «того, кто употребляет в пищу кровь какого-либо животного, в каком бы то ни было виде и приготовлении, если это клирик, – извергать, а мирянина отлучать». «Славянская кормчая» указывает даже и пример подобного рода за

прещаемых яств: «нецыи», читаем здесь, «хитростию некоею сотворяют снедину, аще глаголется колбасы, мина таковая, и тако кровь ядят»… («Правила св. соборов»…, вып. 2, ч. 2, Москва, 1877 г., стр. 261, 500-502).

После вселенских соборов обращаясь к «соборам поместным», мы и здесь находим немного данных, служащих к уяснению вопроса о «животной» пище, причем все эти данные по существу своему всецело совпадают с вышеприведенными. В частности, нашего вопроса касаются: 14–е правило «Анкирского собора» и 2–е правило «собора Гангрского». В первом читаем, что «состоящим в клире, пресвитерам или диаконам», «если» они «воздерживаются от мяса», «должно отведывать их», а потом они могут «воздерживаться». «А если» кто из них «не повинуется, так что не отведает и овощей варенных с мясом, то должен быть извержен, как отвергающий Божье создание и клевещущий на него» («Правила св. поместн. Соборов»…; вып. 1, Москва, 1880 г., стр. 39–42; см. толков. Аристина на стр. 40). В названном правиле «Гангрского Собора» заключается очень решительное определение, именно: «если кто осуждает» человека, который «ест мясо (кроме крови, удавленины, идоложертвенного»), «осуждает, говоря», что такой христианин «по этой самой причине» будто бы лишается «надежды» на свое вечное «спасение», от «да будет проклят» (см. ibid., Стр. 109-110: самое 2-е прав. Гангрского собора и толкования его). То же самое читаем еще в толковании Аристина на 21-е правило того же, т. е., «Гангрского же собора» (ibid., стр. 133-134).

Мы видим, таким образом, что один и тот же определенный взгляд на «животную» пищу приводится в христианстве на протяжении Апостольского и святоотеческого периодов, т.е., на пространстве самого «золотого» времени в истории христианской Церкви.

После того, как мы привели свидетельства св. Апостолов Христовых и св. Соборов, т.е., наиболее авторитетные, нам уже нет существенной надобности долго останавливаться на мнениях по данному вопросу, принадлежащих отдельным св. Отцам и Учителям христианской Церкви, – мнениях, которые сами по себе бесспорно важны и ценны, но, сравнительно с приведенными у нас, менее авторитетны, против чего возражать, конечно, не может никто. Но что и эти последние по существу своему – те же, каковы и раскрытые выше, в том убедиться всякому нетрудно. Возьмем для примера творения некоторых св. Отцов Церкви, прекрасно, конечно, известных моим достопочтенным слушателям, напр., св. Василия Великого, св. Иоанна Златоуста, св. Иринея Лионского и друг. В «правилах» св. Василия, «пространно изложенных», читаем: «Чтобы не сойтись с врагами Божиими, сожженными своею совестию и потому удаляющимися от брашен, яже Бог сотвори в снедение со благодарением верным (1 Тимоф. IV, 2–3)., – должны мы, когда представится случай, ко всему прикасаться, чтобы показать смотрящим, что вся чиста чистым (Тит. I, 15), что всякое создание Божие добро, и ничтоже отметно, с благодарением приемлемо: освящается бо словом Божием и молитвою (1 Тимф. IV, 4–5) («Творения Василия Вел,».., изд. 3; ч. 5; Сегр. Лавра, 1892 г.; «вопрос 18» и «ответ»: стр. 128–129; ср. стр. 131). Св. И. Златоуст в «XXV-й беседе» на послание св. ап. Павла к Римлянам… (русский перев. Творен. Св. И. Зл., издаваемый СПб. Дух. Академией; т. IX, стр. 793…; 1903 г.) высказывается в духе правил апостольских и св. соборов. Св. Ириней Лионский говорит: «Апостолы установили, чтоб мы не осуждали никого за пищу и питие… Богу не угодны такие… посты…», когда «соблюдаем внешнее, чтобы отвергнуть лучшее – веру и любовь»… (Сочин. Св. Иринея, перев. о. П. Преображенского; СПб. 1900 г., стр. 543–544 § XXXVI)… Других святоотеческих свидетельств не приводим (чит., напр., в «Отечнике» – еп. Игнатия Брянчанинова; изд. 4–е; СПб. 1903 г., стр. 96–97 и друг.), опасаясь слишком удлинить свою речь и, что главное, без нужды, так как все, что следовало привести, нами уже приведено; остальное же, не сообщая ничего нового по существу вопроса и не столь авторитетно, о чем мы уже выше заявляли.

Заканчивая первое отделение своего чтения, просим извинения у своих достопочтенных слушателей за то, что, быть может, несколько утомили их внимание многочисленностью приводившихся нами свидетельств. В свое оправдание скажем, что мы всюду старались обосновать дело при помощи документальных данных, твердых и надежных, так чтоб и дальнейшие наши выводы заключительные и положения не оказались висящими в воздухе, а были прочно установлены. Кроме того, наши уважаемые слушатели, ознакомленные нами с теми документальными данными, сами уже могут сознательно проверить наши заключения. Этими-то обстоятельствами, надеемся, достаточно оправдывается наше отношение к делу.

Общий вывод из всех предыдущих рассуждений наших, соображений, из всех, фигурировавших выше данных… сам собою вытекает, и он следующий: христианин имеет право питаться не только растительною, но и животною пищею. Поступая так, он ведет себя согласно с христианским учением. Никто, стоя на христианской почве, не имеет права упрекать его. Все это бесспорно. Церковная практика, опираясь на вышеуказанные основы, разрешала и разрешает христианам православным употребление животной пищи, как не заключающей в себе ничего незаконного. Ввиду ясных и определенных правил Апостольских, Соборных, указаний самого Слова Божия, она, т.е., церковная практика, конечно, не могла и не может и смотреть на это дело иначе… Итак, право у христиан, употребляющих «животную» пищу, есть, и оно твердо обосновано.

Такова, милостивые государыни и милостивые государи, одна сторона дела. Теперь надлежит рассмотреть и другую. Мы указали те существенные и авторитетнейшие данные, библейские и святоотеческие, церковные, какие клонят к решению интересующего нас вопроса именно в только что указанном смысле. Далее мы обязаны столь же беспристрастно оттенить и другие христианские же данные, которые говорят и могут говорить в пользу так называемого «безубойного питания» человека.     

II

Ветхозаветные – библейские и новозаветные – христианские данные «в пользу» проповедников «безубойного питания». Вывод.

Мы видели, что «животная» пища разрешена христианину. Употребляя ее, он пользуется дарованным ему в христианстве несомненным правом... Все это бесспорно и верно. Но спрашивается: давая христианину, так сказать, юридическое право, дает ли ему христианство полное и непререкаемое нравственное, внутреннее право? Ответ здесь может быть, думаем, один: отрицательный. Полного внутреннего права христианство здесь не дает своим последователям. Это положение, по нашему глубокому и чисто христианскому убеждению, не может быть никем оспорено с успехом.

Прежде чем подтверждать такое понимание дела документально, выясним его, т.е., понимания этого, возможность, путем некоторых сравнений.

Так, напр., в христианстве дозволительно употребление клятвы. Клятва, даваемая христианином в необходимых случаях, дело законное. Нам известно, что Сам «Бог клялся, и притом Самим Собою, когда давал известное обетование Аврааму о размножении его потомства» (Быт. XXII, 16…). Клялись Авраам (XXIV, 2, 3…, 37…, 41), Иосиф (L, 5), «Моисей не только разрешает, но даже требует клятву в некоторых случаях» (Исх. XXII, 11, Числ. V, 21…) и т. д. и т. д. Дает клятву пред первосвященником даже Господь-Спаситель (Матф. XXVI, 63,64…). Клянется не раз св. Ап. Павел (Римл. I, 9.2, Корф. I, 23, Филипп 1, 8…). СВ. отцы 4-го вселенского Собора взяли клятву с «египетских епископов» (прав. 30-е; по цит. изв. изд. прав. стр. 253)… Словом, клятва в христианстве, повторяем, разрешена. Это видно уже из представленных нам данных. Других подробностей по этому вопросу не касаемся в настоящий раз, так как речь о клятве ведем здесь лишь случайно, мимоходом. Но из того, что клятва нам разрешена в необходимых случаях, следует ли, что мы обязательно должны прибегать к ней в таких случаях? Вовсе нет. Если б христиане приблизились к тому идеалу, какой начертан для них во св. Евангелии (Матф. V, 48), тогда бы из взаимных отношений навсегда и совершенно исчезла бы всякая ложь. Лживость во всех видах и христианская настроенность – вещи, взаимно исключающие одна другую. А раз христиане перестали бы говорить ложь, совершенно излишнею оказалась бы и клятва. Зачем ей было бы оставаться в христианском обиходе? Разве и теперь во взаимных отношениях людей, развитых нравственно, христианство функционирует? Никогда. Высоконравственные люди верят друг другу, и достаточно одного да или одного нет, чтобы им положиться одному на другого. Даже самая мыс ль о клятве для подтверждения их слов им справедливо показалась бы оскорбительною. Коротко сказать: чем более высокие нравственные принципы – общечеловеческие и особенно специально христианские – будут проникать в сознание людей, тем более и более будет выходить из употребления клятва… Повторяем: клятва христианину разрешена, но не рекомендуется безусловно; правом христианин в данном случае владеет, давая клятву в необходимых случаях, он не грешит; но гораздо лучше, если он не станет пользоваться данным ему юридическим правом, а вместо того постарается устроить свой внутренний мир, свои отношения к окружающей среде так, что то право окажется для него излишним. И, поступая в последнем смысле, он не только не будет поступающим несогласно с духом Христова учения, но как раз наоборот: в полном согласии с истинным, конечным смыслом последнего.

Возьмем другой пример. Христианство разрешает и благословляет брак. По слову св. Ап. Павла, «в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, чрез лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей, запрещающих вступать в брак…» (1 Тимоф. IV, 1–3). Появление подобных лжеучителей (к числу которых, однако, нельзя относить проповедников девства и его преимуществ перед браком), таким образом, по учению Слова Божия, один из признаков наступления «последних времен». Брак в христианстве – святое таинство, одно из семи. Все эти истины общеизвестны, и нами здесь не доказываются, а лишь констатируются. «Гангрский Собор» первым своим правилом предает «анафеме» всякого, «порицающего брак» как таковой, девятым правилом подвергает тому же наказанию «действующего не по причине красоты девства, но потому, что» он «гнушается браком»; десятым правилом присуждает к такому же наказанию всякого, «кто превозносится над состоящими в браке» (цит. «Прав.»: стр. 108–– 109 1-е прав и толков. Аристина и др.; стр. 116–117: 9-е прав. и толков. Аристина и др.; стр. 117: прав. 10-е и толков. Аристина же и пр.)… Но, если христианство так высоко смотрит на брак, если оно разрешает последний, благословляет его, дает человеку право вступать в брак, значит ли это, что каждый непременно и обязан жениться – мужчина, выходить замуж – женщина? Нисколько. Наоборот, давая христианину указанное право, христианство в то же время проповедует, что «выдающий замуж свою девицу поступает хорошо, а не выдающий поступает лучше» (1 Корф. VII, 38). «Желаю, – говорит безбрачный св. Ап. Павел, – чтобы все люди были, как и я» (–7), т.е., безбрачны же; «безбрачным и вдовам», продолжает он, «говорю: хорошо им оставаться, как я» (–8)… Следовательно, данным правом христианин должен пользоваться и в отношении к «браку» – осмотрительно, с большим рассуждением.

Однако достаточно примеров, хотя, если б не опасались злоупотребить вниманием достоуважаемых слушателей, то могли бы представить еще много их и столь же характерных (припомните христианское учение о рабстве, войне, судах и проч. и проч., и Вы согласитесь с нами).

Чему же нас научили все эти примеры? А тому, что не всяким правом, дарованным нам христианским учением, мы можем пользоваться без рассуждений, или, лучше сказать, получая то или другое право, право юридическое, мы должны рассмотреть, не дано ли это право нам по нашему «жестокосердию» или ввиду свойственной нам человеческой немощи и других подобных тому причин, и отсюда не обязаны ли мы в каждом отдельном случае за внешним правом всматриваться в право внутреннее, не обязаны ли по своей доброй воле, в целях более совершенного исполнения евангельского закона, воздерживаться от пользования тем или иным правом?.. Евангельский юноша, вопрошавший Спасителя о том, что надлежало ему «делать, чтобы наследовать жизнь вечную» (Лук. XVIII, 18–25; Матф. XIX, 16–24; Марк X, 17–25), конечно, имел право пользоваться своим богатством, но для него куда лучше было последовать словам Спасителя и, «продав» свои богатства, «раздать нищим». И мы, как выяснено было выше, имеем право пользоваться «животною» пищею, но не лучше ли для нас, для успехов нашей нравственной жизни нам добровольно, без внешних, хотя бы и высших принуждений и побуждений отказаться от того права?

Таков, достоуважаемые слушатели, правильный, по нашему взгляд на отношение христианина к дарованным ему в христианстве правам. Признав же  его (а не признать мы не можем, не имеем оснований), мы тем самым подготовили почву для возможности понимания интересующего нас вопроса в смысле, указанном в начале второй половины нашего чтения.

После всех этих предварительных, так сказать, рассуждений постараемся оправдать ту возможность, даже превратить ее в необходимость, при помощи предлагаемых богооткровенным учением документальных данных.

Остановимся сначала на данных фактических, предлагаемых Словом Божиим.

В раю первозданные люди питались одною растительною пищею. Это несомненно и безусловно определенно констатируется бытописателем – Моисеем. Дав первозданным людям власть «над рыбами морскими (и над зверями), и над птицами небесными (и над всяким скотом, и над всею землею), и над всяким животным, пресмыкающимся на земле», Бог непосредственно же за этим присоединил: «Вот, Я лад вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя, – вам сие будет в пищу. А всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому (гаду), пресмыкающемуся по земле, в котором душа живая, дал Я всю зелень травную в пищу. И стало так» (Быт. I, 28–30). Мы видим отсюда, что не одни люди до райского грехопадения, но и животные все в этот период, по слову Творца, должны были питаться и действительно питались только одною растительною пищею. Так дело всегда и продолжалось бы, если б не случилось трагической райской катастрофы. Человек не боялся животных и не притеснял их, наоборот, относился к ним кротко и ласково. Он «нарек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым» (–II, 20.19) после того, как Бог «привел (их) к человеку (ibid). В свою очередь, животные не боялись человека и не относились к нему враждебно, потому что не было для них никаких побуждений относиться к нему иначе. Первозданный человек спокойно разговаривает в раю со «змеем», и этот последний с ними (–II). Словом, отношения первых людей к животным и животных к тем были вполне мирны, никто не посягал на жизнь другого: ни человек на жизнь животных, ни животные на жизнь человека. Бытописатель говорит, что «Господь Бог насадил рай в Эдеме на востоке и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи» (–II,8.9). Человек должен был «возделывать сад Эдемский и хранить его. И заповедал Господь Бог человеку, говоря: «От всякого дерева в саду ты будешь есть» (–II, 15–16). Сам первозданный человек все это сознавал и помнил, так что и на ухищрения Диавола в образе «змея» – этого «хитрейшего» из «всех зверей полевых» – Ева сказала: «плоды с дерева мы можем есть» (–III, 1.2)… Трогательная картина рисуется бытописателем! Жизнь, чья бы она ни была, являлась чем-то священным в глазах другого и других…

Долго ли протекала блаженная райская жизнь, не знаем… Следуя наветам обольстителя-дьявола, первые люди пали. Существовавшая дотоле полная гармония в жизни мира, в отношениях человека к животному миру и этого последнего к человеку исчезла, уступив место дисгармонии… Произнося суд над преступниками, Господь «сказал Адаму: «…Проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей; терние и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою; в поте лица твоего будешь есть хлеб…» (–III, 17–19). «М выслал его Господь Бог из сада Эдемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят» (–23). Достоуважаемые слушатели! Видите, что и после грехопадения пищею человека осталась только растительная, что разрешения на употребление «убоины» ему не было пока еще дано? Не было дано, хотя животные, несомненно, уже враждебно были к нему настроены, «потому что», вследствие человеческо-райского грехопадения, вся «тварь», по слову св. Апостола Павла, «покорилась суете» и «совокупно стенает и мучится доныне» (Римл. VIII, 20,22)… Но, как ни тяжелы были допотопные условия жизни человека, он, повторяем, еще не осквернил себя неразрешенной ему дотоле «убоиною». Последний допотопный (он же и послепотопный) патриарх Ной получил свое имя потому, что он, как надеялся его отец (Ламех), «утешить… в работе… и в трудах рук… при возделывании земли, которую проклял Господь (Бог» (Быт. V, 29). Всюду пока речь только о «возделывании земли, и, следовательно, о растительной лишь пище. Но вот приближается время потопа всемирного. Ною дается повеление от Бога: «Ты же, – говорит  ему Господь, – возьми себе всякой пищи, какою питаются (т.е., взятые им потом в ковчег животные), и собери к себе; и будет она для тебя пищею» (–VI, 21)… О какой пище идет речь здесь? «По мнению бл. Феодорита, звери в ковчеге питались только травой и семенами» (цит. Соч. о. Хераскова о «Пятикнижии Моисеевом» – стр. 60)… Если это так, то в высшей степени характерно и поучительно… А что дело действительно так и обстояло, несомненно, так как, по словам бытописателя, нам только что приведенным, выходит, что одна и та же пища была в употреблении во время потопа у Ноя и у животных, а какую пищу до выхода из ковчега этот патриарх употреблял, мы уже знаем, – именно одну растительную.

Таким образом, в течение очень долгого периода времени первобытное человечество питалось одною только растительною пищею, было, так сказать, вегетарианским. 

Что последовало затем, когда послепотопные люди, как мы видели выше, получили от Бога разрешение употреблять «животную» пищу?

Мы уже говорили о законах Моисеевых касательно пищи: разрешая употребление мяса животных, законодатель, как было сказано, совершенно запретил при этом убивать для данной цели всех, так называемых у него, «нечистых» животных. Кроме того, он же воспретил и употребление в пищу всякой мертвечины, хотя бы это был труп животного «чистого» (см. выше)… Другими словами, данное не тотчас после создания человека разрешение питаться «убоиною», а спустя лишь огромный период времени, тем не менее, было все же значительно ограниченно законными постановлениями. И это последнее обстоятельство, в свою очередь, весьма знаменательно. Так, кажется, и просвечивает между строк Моисеева законодательства мысль, что разрешение животной пищи дано лишь по снисхождению Божию к немощам человеческим, отчасти по «жестокосердию» павших людей, нравственно ослабевших…; так и кажется все это потому, что иначе узаконения, нам думается, носили бы в данном случае другой, более безусловный (если уже не совсем безограничительный) характер.

Великие духом члены избранного Богом народа, можно думать, всегда сознавали, что в дозволении им, данном свыше, употреблять «животную» пищу сказалось именно лишь снисхождение Божие, и что всякий, стремящийся к высшему совершенству, в душе своей должен считать за лучшее воздерживаться от этой пищи… Весьма назидателен рассказ книги прор. Даниила, передающий следующее. Навуходоносор, царь вавилонский, приказал «начальнику евнухов своих – Асфеназу» отобрать лучших «отроков» из числа захваченных ими в Иудее и приготовить их для «службы в царских чертогах»… Эти отроки должны были питаться «пищею с царского стола и вином, которое пил сам» Навуходоносор. «Между ними были из сынов Иудиных – Даниил, Анания, Мисаил и Азария». Они отказывались от царской пищи и царского вина. Между тем, «начальник евнухов» не решался согласиться на это: «Боюсь, – говорил он, – господина моего, царя, который сам назначил вам пищу и питье: если он увидит лица ваши худощавее, нежели у отроков, сверстник ваших, то вы сделаете голову мою виновною пред царем». Услышав такие слова, Даниил стал просить «Амелсара, которого начальник евнухов представил к» ним, стал просить именно о том, чтоб этот «сделал опыт над рабами» своими – этими 4-мя иудеями: «В течение десяти дней, – говорил он, – пусть дают нам в пищу овощи и воду для питья; и потом пусть явятся пред тобою лица ваши и лица тех отроков, которые питаются царскою пищею, и затем поступай с рабами твоими, как увидишь». Проба была произведена. «По истечении десяти дней лица» Даниила и трех с ним отроков «оказались красивее, и телом они были полнее всех тех отроков, которые питались царскими яствами. Тогда Алмесар брал их кушанье и вино для питья и давал им овощи…» В результате, эти 4 иудея превзошли своими качествами всех, бывших с ними, «отроков…» (Дан. I) Почему Даниил и три отрока отказались от употребления царской пищи? Потому что «употребление пищи со стола язычника могло быть осквернением для истинного чтителя Бога Израилева и закона Его»… В сознании всего этого Даниил и решил питаться иначе, – «глубоко и непоколебимо преданный Богу своих отцов и твердо верующий, что не одним хлебом живет человек, не всяким (словом), исходящим из уст Господа…, что в столь тесные для благочестия и веры времена Господь окажет нужную помощь, и что Господне благословение может дать потребную для полного здоровья питательность предметам, по-видимому, вовсе мало питательным…», между тем как «начальнику евнухов» – «человеку, смотревшему не человеческие дела только по-человечески, казалось, что тело может питаться и цвести только от роскошных снедей…» (И. Смирнова: «Св. пр. Даниил». Рязань, 1879 г., стр. 17.18…). Так-то рассуждали и поступали в те отдаленные времена благочестивые и верующие люди!.. (ср. Дан. X, 3)…

От ветхозаветной эпохи перейдем к новозаветной – христианской… Что видим здесь?   

О пище Спасителя нашего мы уже говорили. Что же касается Его св. Апостолово, то их пищею обыкновенно был хлеб. По крайней мере, в большей части библейских мест, где говорится мимоходом об их пище, называется таковою хлеб [напр., Матф. XV, 2; Марк, VI, 8 (Лук. IX, 8); Марк VII, 14: VII, 2.5; Лук. XXV, 35; Деян. II, 42.46 (XX, 7 ср.); 2 Сол. III, 8 и т. под.]. Хлеб называется и вообще всего чаще в новозаветных библейских книгах – как именно пища [Марк III, 20; Лук. XIV, 1; ср. VII, 33; ср. XI, 3 (ср. Мф. VI, 11); ср. Лук. XII, 18…42; XIV, 15; XI, 11 (ср. Мф. VII, 9); ср. Иоанн. VI, 7. 23. 26. 32. 33. 34. 35. (и 48), 41, 50, 51 (и 58); XII, 18; ср. Мф. IV, 3.4.; XV, 26 (ср. Марк VII, 27); ср. Мф. XXVI, 26; ср. Лук. XV; 17 и т. п. и т. п. ]. Это несомненно, хотя в некоторых местах слово «хлеб» можно понимать и не в строго буквальном смысле, а в более или менее общем, чего игнорировать, разумеется, нам нельзя. Нельзя игнорировать, конечно, и того, что, будучи рыбарями, некоторые св. Апостолы (уже как такие) могли вкушать и вкушали рыбу (ср. Мф. IV, 18. Мрк. I, 16. Лук. V, 2…, 11… Иоанн. XXI, 13. Лук. XXIV, 42. Иоанн. XXI, 3…) и, следовательно, не были вегетарианцами… в строгом смысле слова, по крайней мере, вначале. Но что они, по крайней мере, некоторые из них, будто бы не сделались вегетарианцами и потом, этого утверждать мы не можем. Скорее можем утверждать противоположное, основываясь на некоторых, сохраненных нам историей, свидетельствах. Так, в памятнике, несомненно, древнем (Bardenhewer: «Patrologie”; 2 Aufl. Freib. Im Breisg. 1901; S. 73…) «псевдоклементинах» сообщается, что св. Ап. Петр – бывший рыбарь – «питался только хлебом, оливами и изредка овощами» (Recogn. VII, 6) (Zockler: Askese und Monchthum:. 2 Aufl. 1 Band. Frankf. A. M. 1897. S. 151). Климент Александрийский («род. Около 150 г.», а умер до «215 или 216» г.г.: Bardenh. S. 114) – древний христианский учитель передает, что «Ап. Матфей воздерживался от употребления в пищу мяса» (“Paedag. II, I”) (Zockler: ibid). Егеззип из второго христианского века (Bardenh. S. 104) говорит «об Иакове Праведном, брате Господнем, епископе иерусалимском, председательствовавшем на Апостольском соборе» (А. Иванов: «Руков. К изъяснит. Чтению апост. Посл…»; изд. 4; СПб. 1893 г., стр. 7), что он не употреблял «вина» и «совершенно воздерживался от мяса» (Zockl. S. 152)… Как бы мы ни смотрели на историческую достоверность этих и подобных им свидетельств, которой всецело отрицать не имеем достаточных оснований, – они, т.е., свидетельства, в высшей степени поучительны и красноречивы.

Христиане, желавшие подражать такого рода жизни и питаться одною лишь растительною пищею, всегда были налицо и не в малом числе. Особенно интересны и назидательны для нас примеры древних подвижников, оставивших для нас образец жизни, согласной с требованиями высокого евангельского идеала. Эти подвижники обыкновенно воздерживались от животной пищи, даже и растительною, пользуясь лишь в самом ограниченном количестве. Приведем несколько поясняющих дело фактических данных. Так, «в Скиту и горе Нитрийской (в Египте) «после службы в воскресенье раздавали иногда паксамы (= сухие хлебы)»… (проф. П. Казанского: Общий очерк иноков египетских в IV и V вв.»; 24 ч. «Прибавлений» к «Твор. Свв. Отцов», стр. 814). «На вечерях любви» предлагались «плоды, хлеб»… (стр. 815) Но даже и столь умеренные «вечери любви» считались «отступающими от обычной умеренной пищи иноков» (ibid.). «Св. Епифаний пишет о монаха», что «одни из них воздерживаются от всяких мяс и четвероногих, и птиц, и рыб, и от яиц…, а есть и такие, которые воздерживаются и от хлеба, иные и от плодов древесных и всего вареного» (стр. 830). Однажды «к Епифанию пришел Илларион Великий, и во время обеда подана была птица; Илларион не стал есть, сказав: с тех пор, как я сделался монахом, я не ел ничего заколотого» (стр. 830–831). «Обыкновенною пищею иноков, – как говорит преп. Кассиан, – были хлеб, зелень, овощь, плоды»… (стр. 831) Св. Афанасий Великий… не одобрял тех монахов, которые пьют вино». За «чашу вина… некоторые старцы… лишали себя на целый день воды»… (стр. 833) Известно, что «тавенские иноки в течение четыредесятницы не ели вареной пищи». Под их влиянием преп. «Макарий Александрийский… семь лет не ел ничего вареного, а только сырую зелень, и иногда овощи». Затем ежедневно в течение «трех лет… съедал не более четырех или пяти унций хлеба»… (стр. 834) «Многие совсем не употребляли масла (стр. 834). «Авва Илия в молодости ел только раз в неделю, а в старости по три унции хлеба и по три смоквы в день» (стр. 835). Далее, «один старец положил себе не пить 40 дней, и притом нося сосуд с водою, привешенный на шею (стр. 836)… Но, впрочем, примеров из жизни древних христианских подвижников можно было бы привести множество. Опасаясь утомить ваше благосклонное внимание, мы, однако, ограничимся лишь приведенными, взятыми просто наудачу и тем более характерными.

Переносясь от тех отдаленных времен к дальнейшим и, в частности, к нашей православной России, мы видим, достоуважаемые слушатели, что многочисленный класс монахов у нас питается лишь растительной и рыбной пищей, совершенно избегая мясной в обычном смысле этого слова. Животными же пользуется он для других целей: для хозяйственных работ, для добывания молока… В некоторых же монастырях по возможности ограничивается пользование и рыбною пищею. Из монастырских прудов и озер иногда года по четыре не ловят рыбы. Она поэтому мало боится подходящих к воде богомольцев и, ожидая от них хлеба, какой обычно бросают в пруды местные монахи, стаями бежит вдоль берега за проходящими (нечто подобное мы видели на Валааме и слышали от других. Не посягая  на жизнь и других живых существ, монахи приучают их к себе. «На острове в рощах скачут, – пишет С.В.Максимов о Валааме, – зайцы, по той причине, что ловить их монахам не для чего, а стрелять богомольцам запрещено» (стр. 456; т. 1, с. 1: «Живописная Россия», изд. Вольфа, 1881 г.). «Пользуясь тем же запрещением стрельбы по острову, тюлени целыми стадами выползают на прибрежные скалы и нежатся на ветру и солнце в усладительном сне и покое» (ibid., стр. 458). «Трапеза скитников (напр., на том же Валааме) всегда постная и состоит из одних овощей» (стр. 396; 9 пт. «Энцикл. Слов.» Брокгауза–Ефрона; Спб. 1891 г.). Таким образом, здесь сделан и дальнейший шаг к окончательному, строгому «вегетарианству»… Поразительное замечается явление. Рассматривая живопись в церквах, вы иногда (напр., в киевском Соборе св. Владимира) встречаете стенные изображения жизни наших прародителей в раю до грехопадения: около Адама и Евы стоят и лежат в различных позах львы, тигры, коровы, овцы и проч., не трогая друг друга и вообще, не обнаруживая никаких враждебных стремлений… Нечто подобное замечаем мы, читая о подвигах святых, напр., новопрославленного русского отшельника и угодника Божия Серафима Саровского, кормившего из своих рук медведя… Дикие животные как бы инстинктивно чувствуют, что он таких лиц им не угрожает никакой опасности, что эти лица, скорее наоборот, лишь помогут им. Нет ничего неразумного в предположении, что, если б все люди стали вегетарианцами в строгом смысле слова, то отношения животного мира к нам значительно бы изменились к лучшему…

Заканчивая приведение фактических данных из христианской истории (о полном перечислении их мы и не думали, так как не в нем дело, нам необходимо было лишь отметить то, что казалось нам наиболее характерным и выразительным), мы не можем не констатироваться того несомненного и уже многими отмеченного факта, что большая часть русского населения– деревенского – и в настоящее время питается почти одною только растительною пищею… (по каким причинам, с какими следствиями для здоровья и проч., об этом здесь не говорим, отмечая лишь факты), а в «посты» ею одною питаются у нас и все без исключения православные христиане, остающиеся верными установлениям церковным (во всех этих случаях исключение допускается, впрочем, не везде и не всегда, только для рыбной пищи).

Все те немногочисленные лица в христианской среде, которые избегали и избегают употребления животной пищи, однако, поступали и поступают так не по каким-либо чуждым христианскому духу побуждениям, а как раз наоборот: в целях наиболее точного осуществления христианского идеала, точнее, в целях приобретения большей возможности к такому осуществлению последнего.

Идеал, к какому мы должны стремиться, именно мы – христиане, указан уже на первых страницах Библии. Райская – до грехопадения – жизнь, когда нравственное поведение человека было строго гармонично, когда духовные и телесные человеческие потребности удовлетворялись нормально и не враждовали между собою, когда отношения человека к Богу, к себе, к другим, именно Адама к Еве и Евы к Адаму (так как иных людей пока еще не было), к животному миру были всецело же нормальны, такая жизнь – вот тот идеал, о достижении которого мы должны думать; такая жизнь – вот та цель, к достижению которой призывает нас христианство, предлагающее нам и все необходимые для этого средства. А если так, – если мы,–  христиане, – обязаны по мере возможности заботиться о создании такого нравственного настроения, которое приближалось бы, по крайней мере, к соответствующему настроению первозданных, еще не согрешивших людей, – и если эти последние мирно относились к животным, не убивали их в пищу себе, питаясь лишь растениями…, – то не ясно ли отсюда, что о таком же именно своем отношении к животному миру должны заботиться и мы, как об отношении именно идеальном, – не ясно ли отсюда, далее, что мы, если не юридически, то нравственно, по требованиям высших сторон нашего нравственного чувства, обязаны не только не злоупотреблять дарованным нам правом относительно пользования «животной» пищей, но и, по возможности, не пользоваться и  именно – не пользоваться ею, как явившеюся в человеческой истории лишь впоследствии, лишь случайно (иначе она разрешена была бы и в раю), как данною человеку лишь по снисхождению Божию к человеческим немощам, к человеческой слабости… Ведь здесь мы встречаемся не с заповедью, не с повелением Божиим, а лишь с разрешением. Это несомненно. А что ни одно разрешение, получаемое нами свыше, не должно быть предметом наших злоупотреблений, – что не всяким разрешением мы имеем нравственное право, по крайней мере, полное внутреннее право, пользоваться, – все это понятно каждому, и не может возбуждать чьих-либо возражений (эта сторона дела оправдывается в обыденной жизни постоянными и непререкаемыми примерами)… Словом, все дело ясно. Ясно, что каждый христианин, стремящийся к достижению райской – нравственной высоты жизни, должен все более и более отвыкать от животной пищи и питаться лишь одною растительною, должен переходить из сферы сравнительно низшей – из сферы разрешенного лишь, дозволенного лишь, –  к сфере рекомендуемого для стремящихся к высшему совершенству, к сфере чистых и вполне нормальных отношений, между прочим, и к животному миру.   

Принцип, которым христианин должен руководствоваться, именно таков. Признавая его, мы не придаем уже существенного значения всякого рода слышимым нами и подобным им возражениям. Говорят, после потопа земля стала менее плодородною и уже был не в состоянии производить достаточно питательных для человека растительных веществ, в дополнение-де к которым потребовалось мясо и мясные продукты; говорят, люди после потопа стали уже не прежние, потеряли прежнюю силу, прежнюю телесную крепость и проч., так что для поддержания их немощных организмов явилась нужда в более содержательной пище; говорят, что, не употребляя животных в пищу, люди стали бы, пожалуй, обоготворять их, так что для предупреждения подобного отношения человека к животному миру вполне целесообразным-де оказалось дозволение людям «животной» пищи (что, впрочем, не помешало возникновению зоолатрии) и проч. И проч. Говорят это и подобное этому. Но все, что подобного рода (даже уважаемейшие) лица высказывают и могут высказывать, даже самое почтенное и превосходное, не относится к самому существу дела, а касается лишь случайных его сторон. Раз основной принцип, выше отмеченный, признан нами, – в согласии с ним именно мы и должны поступать и не имеем достаточных оснований в этом случае видоизменять свое поведение приспособительно к тем следствиям для нас самих или для других, которые из нашего, опирающегося на твердо установленный принцип поведения, могут проистекать. Не говорим уже о том, что ссылаться на основания, вроде указанных выше, в силу которых будто бы человек имеет полное внутреннее право употреблять «животную» пищу, и по той уже одной причине мы не можем, даже не смеем, что ведь сами же мы в лице своих прародителей виновны в ослаблении наших физических сил и проч. и проч.. Мы согрешили, сами отсюда испортились физически и нравственно, – из-за нас (всюду подразумеваем: в лице наших прародителей, передавших нам печальное наследство) извратилась, именно из-за нас, жизнь животного мира, извратились свойства последнего, взаимные отношения его представителей и проч., – мы одни и должны нести печальные последствия нашего райского греха, насколько все это, конечно, находится в нашей власти, предоставленной нам Богом… Да! А мы, между тем, за свою же вину, из-за которой страдает животный мир, заставляем до известной степени расплачиваться его же представителей – «животных», рыб, птиц, – убивая их и поедая, мы, которые, наоборот, должны были бы заботиться всего скорее об облегчении участи страдающего по нашей вине животного царства!! Вдумайтесь, достоуважаемые слушатели, в эту сторону дела беспристрастно, не лицемерно, и Вы, я полагаю, примкнете, по крайней мере, своими мыслями, к убеждениям всех христианских подвижников, постников, скитников, не знающих мясной пищи (иногда, быть может, и по этого рода побуждениям)…

Мы рассмотрели (интересующий нас) вопрос с точки зрения христианского идеала, о действительной и несомненной важности которой, разумеется, излишне и говорить.

На помощь требованиям этого идеала приходит мощный голос нашего «нравственного чувства». Это чувство – неотъемлемая принадлежность каждого человека – является «непосредственным» и «невольным», нимало не подчиненным нам судьею нашего поведения, каждого нашего поступка, всякой нашей мысли, наших намерений… Стоит нам не только совершить что-либо, но лишь подумать о чем-нибудь, этот неподкупный судья сейчас же, в то же мгновение произносит внутри нас свой приговор, т.е., «одобряет» нас или «порицает» (см. подробности по этому вопросу в курсе Нравств. Богосл. – о. И.Л.Янышева: Москва, 1887 г.). У людей нравственно-развитых этот «внутренний голос» в высшей степени чуток… О чем же он говорит нам в данном случае? Он требует от нас «жалости», «сострадания» ко всему живому (ср. по этому поводу, между прочим, сочинения В.С. Соловьева и друг.), – требует в тем большей мере, чем сильнее нравственное чувство в нас развито, усовершенствовано. Что же этот голос, в частности, нам твердит по нашему же все вопросу? А вот что…

Помимо уже того, что было отмечено выше, именно обстоятельства, что животные находятся в нынешнем печальном положении по нашей вине, что к ним уже поэтому мы должны быть особенно жалостливы, наше нравственное чувство указывает нам еще на следующее. Ведь все живые существа по-своему хотят жить, наслаждаться дарованным им свыше бытием, каково бы оно ни было. Каждое из них по-своему выражает эту свою радость… Я не имею внутреннего нравственного права в любую минуту по своему произволу положить конец этой чужой, не мною данной жизни… Корова любовно лижет маленького, беспомощного теленка. Он жмется к своей матери, прыгает около нее, видимо, восторгается своим бытием. А мы насильно их разобщаем, чтобы затем убить их и съесть. Думаем ли мы хоть сколько-нибудь о том, что испытывают разобщаемые – мать и ее «порождение»? Думаем ли мы сколько-нибудь о предсмертном страхе, какой испытывают убиваемые животные? А если они иногда и не испытывают его, потому что убиваются иногда совершенно неожиданно для них, то и в этом случае не оказываемся ли мы еще более безответными пред своей совестью? Животные относятся к нам доверчиво, тот же теленок, та же корова лижут нам руки, по-своему выражают нам свою признательность, а мы предательски их убиваем. Это сознание предательства нашего тем тягостнее, чем беспомощнее эти жалкие создания, неспособные дать нам отпор, молчаливые, доверчивые… Кроткая овца, ее малыши, ягнята, своим видом способные тронуть, по-видимому, даже и каменное сердце, – все они эгоистически пожираются человеком по праву сильного, человеком, заглушающим в этом случае в себе голос нравственного чувства и всякими софистически-иезуитскими, лицемерными рассуждениями старающимся убедить, скорее обмануть себя, как будто бы поступающего согласно с высшими предписаниями нравственности. Многие дамы (о детях уже не говорим) так охраняют своих собачек, кошек, что не позволяют никому даже и притронуться к ним, а тем более как-либо наказывать их. Пусть такая чрезмерная и уродливая любовь их к этим животным до известной степени психопатство, но пока расположение первых ко вторым не переступило должных границ, оно может быть только приветствуемо. Разные «общества покровительства животным», существующие и еще нарождающиеся только, сами по себе весьма симпатичны и имеют превосходную будущность… Возвращаясь к нашей прямой речи, мы должны сказать: нет, пусть себе живут всякого рода представители животного царства, пусть наслаждаются своею жизнью и по-своему славят общего всех Творца-Бога! Нам возразят: при этом условии животные чрезмерно размножатся, а отсюда получатся многие нежелательные и вредные для человека, для его «материального» бытия последствия? Собственно, не стоило бы даже и останавливаться на подобном возражении. Чрезмерно размножатся!...» И пусть! «Нас стеснят!..» Не желая быть только эгоистами, скажем: «И пусть!» Но, впрочем, все эти наши «пусть» даже совершенно излишни. Излишни потому, что беспокоящего нас «размножения» и не произойдет на самом деле. Не следует ведь забывать, что не размножаются же до чрезмерности животные, которых мы не употребляем в пищу, – не размножались все они до чрезвычайности даже и там, где человек их вовсе и никак не касался… (все это – доказанные факты). Сами мы, наоборот, всячески стараемся размножить искусственными мерами нужных нам животных. И, тем не менее, несмотря даже на эту меру, к какой теперь мы всюду прибегаем, настанет время, когда животных, необходимых (?!) человеку для пищи, окажется даже слишком мало (мысль покойного проф. Бекетова), да и теперь их недостаточно, если обращать внимание не на городские центры, все себе захватывающие… Это – с одной стороны. С другой, если нас смущает размножение животных, будто бы имеющее наступить, когда мы перестали бы употреблять их в пищу, то почему нас так не смущает продолжающееся размножение человечества? Ведь при исходной точке подобных возражателей можно, пожалуй, дойти до нелепейшей и богохульнейшей мысли о сокращении человеческого населения насильственном, до чего, впрочем, уже и дошли, к стыду человечества, различные мальтузианцы, неомальтузианцы и проч. С третьей стороны, при обсуждении всякого вопроса нужно стоять непременно на принципиальной лишь точке зрения, а не заменять ее точками случайными, не относящимися к самому существу обсуждаемого дела, как, между тем, поступают наши (предполагаемые все) возражатели, ссылаясь на рассматриваемое нами размножение животных или на имеющее будто бы наступить от растительной пищи «захирение» человека. В настоящий раз, рассматривая вопрос с христианской лишь, с нравственной лишь, с нравственной лишь точки зрения (как она освещается в христианстве), мы, конечно, не станем решать вопросов, действительно ли захирение человека произойдет от употребления им одной растительной пищи или нет? Не произойдет ли, наоборот, в этом последнем случае укрепление сил человеческих, как утверждают вегетарианцы?.. В настоящий раз мы хотим осветить дело, стоя лишь на точке зрения христианской нравственности. И если нравственное чувство христианина (как и человека вообще) взывает к нашей жалости, если, под его воздействием, мы не должны желать причинения не только человеку, но даже и всякому вообще живому, чувствующему существу того, чего не хотели бы испытать сами, то вывод здесь может быть только один: и не станем мучить, убивать для своих эгоистических целей животных… Отбросим прочь все несостоятельные в своем последнем основании соображения и данные, склоняющие нас к иным выводам и заключениям! Не скроем от себя, что все эти соображения и данные насквозь проникнуты грубейшим эгоистическим моментом. Везде, видите ли, лишь мое собственное «я», лишь оно одно – центр всего, лишь к нему одному, к его желаниям все остальное должно-де приспособляться… Ужели не стыдно нам, так резонирующим?! Ответ ясен… – Так рассуждаем мы, многоуважаемые слушатели, смотря на заинтересовавший нас вопрос под влиянием нравственного чувства, вод влиянием его голоса, известного всякому человеку и особенно чистого, не затемненного в христианстве… «Ведь «жалость», присущая всякому вообще человеку как такому особенно сильно заявляет о себе в христианстве, исповедниками которого мы являемся. Не говорим уже, напр., о преп. подвижнике Исааке Сирине, который на вопрос: «Что такое сердце милующее?» ответил: «Возгорение сердца у человека о всем творении, о человеках, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы. От великой и сильной жалости, объемлющей сердце его, и не может оно вынести или слышать или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварью». Досточтимые слушатели! Что может быть умилительнее этих слов великого христианского подвижника? А мы причиняем «твари» не только «какой-либо вред или малую печаль», а убиваем ее и поедаем!.. «А посему, – продолжает подвижник, – милующее сердце и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред, ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились» они, т.е., между прочим, и «бессловесные», неразумные существа, «и были...милованы; а также и об естестве пресмыкающихся молится в великой жалостию, какая без меры возбуждается в сердце его до уподобления в сем Богу» (Творения… «аввы Исаака Сириянина»… Москва, 1858 г.; слово 48-е, стр. 229. – на это место из творений пр. Исаака обращал внимание и В.С.Соловьев: чит. его «Оправд. добра»). Едва ли нуждаются в каких-либо комментариях слова «подвижника и отшельника « христианского! Повторяем сказанное выше, т.е., что нечего уже и говорить о преп. Исааке… Обратим еще внимание, напр., на 88-е правило «Трулльского Собора» св. отцов. Правило это в высшей степени характерно и красноречиво. «Случалось иногда, – говорит толкователь этого правила, известный Вальсамон, – некоторым во время жесточайшей зимы останавливаться в храме, находящемся близ большой дороги, и большой снег заставлял входить внутрь храма с их конями и таким образом избегать смертельной болезни от простуды. Но благоговение к храму», естественное, «не дозволяло им этого делать; и они сами, входя в храм, избегали опасности простуды; а животные их, стоя вне храма, делались жертвою холода»… Во избежание этого, «св. отцы» и позволили в подобных случаях вводить в храм и животных, «дабы (говорит другой известнейший толкователь правила – Зонара) животное, оставшись вне крова, не погибло…» (цит. Изд. Правил; стр. 559–561)… Какая трогательная забота о животных!.. Итак, будем воспитывать в себе жалость к ним, жалость, которая доходила бы до указываемых пр. Исааком пределов, и при наличности который мы перестали бы думать о насильственном отнятии у животных их жизни для наших эгоистических целей…    

Если от животных и от ближних наших обратимся к себе самим, то и здесь найдем важные, в свою очередь, данные, данные именно нравственного порядка, убеждающие нас все в том же, т.е., в необходимости воздерживаться от употребления животной пищи. Употребление последней, несомненно, ведет нас к нравственному огрублению, ослабляет наши духовные силы, делает нас нравственно ленивыми, усиливает наши грубые, животные склонности. Повторяем: все это – несомненно, в чем убеждают нас даже самые элементарные наблюдения (из ежедневной жизни). Попробуйте, напр., кормить одну кошку только мясом (особенно сырым), а другую молоком и проч., – и Вы скоро же увидите большую между ними разницу. Тогда как первая будет отличаться дикостью, вторая, наоборот, мягкостью, насколько, конечно, мягкость вообще доступна этому домашнему животному… Не происходит ли и с нами нечто подобное же? Известная часть наших диких выходок и порывов не должна ли быть отнесена именно к интересующей нас причине, т.е., к влиянию на наш организм животной пищи? Не были ли бы мы более кроткими, более человеколюбивыми, если б питались только растительною пищею? Думаем, что да. Думаем, и потому, между прочим, что мы знакомы с жизнью вегетарианцев и мясоедов достаточно близко. На моей родине – в глуши Белозерского уезда, Новгородской губернии – мяса почти совсем не употребляют по неимению средств приобретать его, и что же? Кротость, незлобие моих земляков, право, можно было бы выставлять всюду в качестве образца. С другой стороны, всем моим слушателям известная нация, питающаяся бифштексами с кровью по преимуществу. Известна, думаем, и кровожадность этой нации, ее нравственная грубость и неразборчивость. Конечно, мы не думаем объяснить все дело в том и другом случаях только и только одною пищею, – мы совсем далеки от подобных крайних выводов, – но в то же время известную долю влияния именно пищи и там, и здесь признаем истиною бесспорною, не подлежащею сомнениям и пререканиям.

От этих данных и соображений перейдем теперь к данным, предлагаемым специально христианскими мыслителями, – отцами, учителями, подвижниками христианской древности. Свидетельства их в настоящем случае в высшей степени красноречивы, ясны и характерны, и клонятся они к тем же выводам, какие выше нами только что предложены Вашему вниманию.

Мы слишком большое внимание уделяем вопросу о пище в нашей повседневной жизни, а древние христианские подвижники рассуждали совершенно иначе: «самое подкрепление себя пищею» они «почитали не столько дозволенным предметом удовольствия, сколько бременем, наложенным» на нас «в виде наказания» (это – взгляд преп. И. Кассиана) (см. в «Добротолюбии»; т. II, Москва, 1885 г., стр. 28). На чьей стороне истина – на святоотеческой или на нашей – ясно само собою. Тогда как мы, скорее всего «живем для того, чтобы есть» (о чем свидетельствует почти вся наша ежедневная жизнь), древние христианские подвижники жили (как живут иногда, конечно, и теперь) для других целей, более возвышенных святых, – они «ели» только под влиянием необходимости, «чтобы жить» (известное древнее изречение), чтобы не оказаться в противном случае самоубийцами. Они прекрасно сознавали, что (если выразиться словами св. И. Златоуста), «чем более тело питается и тучнеет, тем более душа истощается и становится немощной», что «»чем более изнеживается первое, тем глубже зарывается в землю последняя» (см. «250 мыслей философов, поэтов и ученых о вегетарианстве и воздержании», собрала Т.Т., Москва, 1903 г., стр. 39). Утучнение одного происходит всегда на счет другой, что особенно забываем мы с нашими различного рода гастрономическими затеями, предпринимаемыми ради них же самих. Лишение гастрономических удовольствий – для нас большое испытание. «Боязливый воин, – говорит преп. Нил Сорский, – трепещет от звука трубы, возвещающей битву, а чревоугодник – от возвещения о начале поста» («Добротол.»; т. II, стр. 247). А между тем, истинные христиане рассуждают совершенно иначе. Пища у истинных христолюбцев, напр., у монахов, строгих подвижников, говорит великий отец христианской Церквисв. И. Златоуст, «самая лучшая: они питаются не вареными мясами бессловесных животных, а словом Божиим (см. т. VII “Творений св. И. Злат.», новое издание СПб. Д. Академии; 1901 г., стр. 698); им, следовательно, чужда и совершенно непонятна какая-либо болезнь воздержанья, поста… «Не имей, монах, пожелания мяс, – говорит св. Ефрем Сирин, – и не пей вина до упоения, иначе огрубеет твой ум, и житейским попечениям не будет» («Добротолюб.»; т. II, стр. 403). У того же св. отца читаем: «Один брат сказал: не по брезгливости какой отказываюсь есть мясо, ибо  всякое создание добро и ничтоже отменно (1 Тимоф. IV, 4); но поелику написано: не пользует безумному сладость (Притч. XIX, 10), то неразумно монаху уесть мясо животных» (ibid., стр. 403). Как поучительны эти превосходные слова и как приложимы они не к монаху только, но и ко всем людям, желающим жить не опрометчиво, а осмотрительно!.. А такой осмотрительности-то, разумной, надлежащей у нас и нет в данном случае. Иначе мы, христиане, не забыли бы слов св. И. Златоуста, весьма красноречивых и строго верных: «Те, – говорит он, – которые употребляют в пищу жирных животных, уподобляются им, становятся ленивыми, больными и сами на себя налагают тягчайшие узы» (цитов. Т. VII, стр. 470). Употребляя животную пищу, «мы, – по словам того же св. отца церкви, – походим на волков и тигров». «Мы, – говорит он, – даже хуже этих зверей. Природа создала их так, что они должны питаться мясом, тогда как нас Бог одарил разумною речью и чувством справедливости» (цитов. брошюра Т.Т.; стр. 5). Выходит, таким образом, что мы, вкушая мясо, ниже самих животных, – ниже как потому, что в этом случае поступаем вопреки задаткам нашей природы, противоестественно, так и потому, что в поступаем неразумно и в отношении к поедаемым нами животным прямо-таки несправедливо… Св. отцы, развивая мысль о том, что животная пища ведет нас к нравственному огрублению, к нравственной лености, к нравственной тупости, к пробуждению и развитию в нас зверских инстинктов, с не меньшею настойчивостью утверждают, что, наоборот, растительная пища более животной благоприятствует даже и физическому здоровью. «Не укрепляют столько тела прочие снеди, как хлеб и вода», – говорит св. Григорий Синаит (см. Добротолюб.»; т. V;, Москва, 1890 г.; стр. 240–241). «Ограничьтесь растениями, если хотите питаться сытно и здорово», – говорит св. И.Златоуст (цитов. брош. Т.Т.; стр. 17).

Но довольно святоотеческих выдержек! Боимся, что и приведенными мы уже утомили своих достопочтенных слушателей. Да при том, этих выдержек вполне уже достаточно для выяснения существа дела.

Разрешая христианам «ради подвига воздержания» (51-е, 53-е «Апост. Правила») избегать употребления животной пищи, «Апостольские правила» вполне ясно освещают пред нами и все дело вообще. На «Подвиг воздержания» каждый христианин как такой непременно обязан идти. «Если кто хочет идти за Мною, – говорит Спаситель, – отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною» (Матф. XVI, 24. Марк VIII, 34. Лук. IX, 23). Самоотвержение, всякого рода подвиги, в частности, конечно, и «подвиг воздержания», – все это необходимо требуется от христианина, от каждого из нас. Иначе мы не выполним своего христианского названия как такого. Воздерживаясь же вообще и, в частности, в деле своего питания, мы поступим по заповеди Божией. Этот вид воздержания может подготовить почву для другого и т.д. Несомненно, словом, что и наши обязанности к Богу до известной степени легче исполнимы с нашей стороны, если мы станем, во имя указанного принципа, воздерживаться от животной пищи, нежели при иных обстоятельствах, т.е., при употреблении последней…

Мы видели, таким образом, что вегетарианская точка зрения всецело оправдывается в христианстве, будем ли рассматривать наши обязанности как христиан к животным или к самим себе или к ближним нашим или, наконец, к Богу. А так как этими обязанностями исчерпывается весь круг наших христианских отношений, то вывод отсюда в пользу истинности основных вегетарианских тенденций как оправдываемых христианским духом, не подлежит сомнению, пререканиям… В христианстве все говорит, мы видели, в пользу «безубойного питания».    

1. Из Публичной лекции в «Соляном Городке», читанной 24 февраля 1904 г. и помещенной в 4-м и в 5 № журнала С.-Петербургской Духовной Академии «Христианское Чтение».