Россия вегетарианская:

Проект "Виты" по восстановлению истории дореволюционного русского вегетарианства

__________________________________________________________________

Вегетарианское обозрение, Киев, 1912 г.

(Избранные статьи)

ВО.3-4.1912

О третьем Риме

(По поводу статьи Ф.Р. Германа ³⁷)

Не могу не ответить на прекрасную статью о "Третьем Риме", созидающемся в психологии человеческой. Слишком живого и назревшего вопроса касается она. Слишком серьезную и важную проблему вскрывает она перед сознанием, ищущим выходов к тому миру, от которого мы огородились тесными стенами.

В этой статье я вижу большую истину: истину полного слияния с жизнью, вмещения в свою душу всех ее красок и всех ее звуков. Но, кажется мне, вижу я в ней и большое заблуждение. Заблуждение, которым можно любоваться, — так оно красиво в своей глубокой искренности и непосредственной убежденности, — но которого нельзя принять и нельзя положить в фундамент своего отношения к миру.

Отвлеченное или действительное? Дух или плоть? Любовь или ненависть? Фанатическое сектантство или полнота жизни?
Так поставлена проблема.

Чутко улавливая голос здорового инстинкта, автор статьи разрешает ее в духе самого широкого и многостороннего "приятия жизни". Он протестует против "утопического отклонения от единства мира", он осуждает "умерщвление духа непонимающих, что душа не может быть отвлеченно однобокой". Полный недоверия, может быть ненависти к грубому и бедному содержанию современной человеческой психологии, он спрашивает:

— Когда мы возмужаем? Когда мы совместим человечество и отчизну, коллектив и личность, соединение и разграничение, необходимость и свободу? Когда мы гармонически соединим любовь и ненависть, чтобы идти к своей цели, т.е. к полноте жизни, силы и радости человека, живущего не словами и фантазиями, а действительностью своей природы, природы мира, питающей цветок отбросами и не знающей любви каждого ко всем – что было бы не любовью, а смертью?...

И дальше он говорит:

— Мы хотим жить – питаться и цвести, бороться и отдыхать, ненавидеть и любить, признавая и проводя гармоническое единство тела и души, мира и человека. Мы согласны, если нужно, положить живот свой за друзей и ближних своих, — не за всех людей, отрицая самообман или лицемерие любви всех ко всем.
Итак – полное слияние с жизнью. Вмещение в душу всех ее граней. Но – полагает автор – "любовь всех ко всем" должна быть исключена из той картины разнокрасочной психологической гармонии, которую он нарисовал. Такая любовь не соответствует природе человека, и вместе с ним, природе всего мира. Она существует только как самообман или как лицемерие, но не как живая и действительная сила жизни.

Так ли это?

Природу человека автор берет как природу мира, для того, чтобы сделать свои заключения. И в этом, на мой взгляд, заключается его ошибка.

Все в мире слитно – говорит своей основной мыслью Ф.Р. Герман. Да. Но, в то же время, и все в мире раздельно. Слитность мира вовсе не обозначает, что он состоит из целого ряда тождеств. Тождеств нет совершенно. Мир – это, если хотите, бесконечная цепь аналогий, неразрывно связанных друг с другом общими признаками, но в то же время заключающих в себе нечто особое, индивидуальное, в каждом звене цепи новое, отличное от того, что находится в предыдущих звеньях.
Поэтому утверждение "природа человека – природа мира", будучи вполне справедливым, вовсе, однако, не обозначает, что природе человека может быть свойственно только то, что свойственно природе всего остального мира, лежащего вне человека.

Но что же свойственно природе человека и что ей не свойственно?
Разве мы можем говорить что-нибудь об этом в категорической форме? Разве мы изучили уже и учли ту всю огромную силу, движущую наши действия по теряющимся в тумане грядущего путям, которую мы называем человеческой психологией? Разве мы знаем уже, какую новую энергию накапливает в себе усложняющаяся человеческая психика и какие новые энергии создаст она в будущем?

"Соединим гармонически любовь и ненависть"...

Да, разумеется, соединим. Нельзя делать вид будто такой крупный фактор, как ненависть не существует. Может ли ненависть уйти из жизни? Может ли исчезнуть ночь и остаться вечный день? Зачем говорить об этом. Пока мы будем существовать; пока в нас будет течь кровь и биться сердце, мы будем вечно ненавидеть. Но в какой форме и в каких направлениях? Вот вопрос.
Если в любви нашей мы переживаем период некоторой эволюции, если мы исторически подошли к потребности углубить ее, раскрывши свою индивидуалистическую человеческую раковинку и протянувши щупальца любовного внимания в мир, то не должен ли этот самый процесс углубления перейти и в сферу ненависти?

Еще не так давно мы "ненавидели", например, в особом, социальном смысле преступников; признавали наличность в них "злой воли", толкавшей их к преступлениям, и соответственно этому были жестоки с ними. Но углубилось наше внимание к явлениям жизни – и мы уже ненавидим не преступников, а "условия", толкнувшие их на преступления, и самая жестокость наша к ним начинает уже сплетаться с любовью и сострадательной заботливостью.

Если обобщить несколько этот наудачу взятый пример, то почему бы не сказать, что ненависть нового человека, создающего новую эпоху, должна быть направлена не на самого человека, а вне его, на то, что его окружает или на то, что из него проистекает (в смысле определенной категории действий или определенного строя психологии). Разве это не так же естественно, как естественно, например, досадовать на то, что порыв бури сорвал и унес шляпу, и в тоже время любить самую бурю?

Вот вам в грубой схеме и намечена уже почва для "любви всех ко всем". Почва, не устраняющая из жизни ненависти, не делающая душу "отвлеченно однобокой", ведущая не к "духовному скопчеству и сектантскому аскетизму", а к углублению и расширению жизни, к созданию в ней неких новых моральных ценностей, нераздельных со старыми и в тоже время отличных от них, как неразделен с корнем и отличен от него цветок.

Углубление психологии ненависти. Перенесение ее с лиц и вещей на явления и качества. Разве это нельзя признать свойственным природе человека? Человеческая психика, как и все в мире, не стоит на одном месте. Она непрерывно движется. Отдельные черты ее, как дождевая вода, заполняют ближайшие углубления только для того, чтобы вылиться из них, проложить пути к новым углублениям и уйти, оставивши позади лишь мутный осадок грязи, высыхающий потом и превращающийся в удобрение. Процесс движения – "историческая необходимость", и в такой же степени необходимостью является и "любовь всех ко всем", и новые формы ненависти.

— Но, — скажет мне уважаемый автор "Третьего Рима", — вы говорите о том, что ненависть нового человека должна быть направлена в новое русло, что, может быть, и самая любовь всех ко всем тоже только должна придти, как желательный постулат из некоторых нравственных предпосылок. Но направится ли ненависть в новое русло? Но придет ли эта любовь? По моему, никогда не направится и никогда не придет.

Не будем пророчествовать. Пусть, если хотите, любовь всех ко всем никогда не придет. Пусть ненависть к человеку навсегда останется основной чертой нашей психологии. Не вдаваясь в область категорических суждений, мы удовольствуемся более скромною областью возможностей.

Мы спросим себя: возможна ли фактически, конкретно, любовь всех ко всем?
По этому поводу можно было бы, и следовало бы, сказать очень много и подробно. Но многого здесь не вместить, и потому ограничусь одной только сухой формулой: с тех пор, как явилась в мир любовь одного ко всем (Будда, Христос), любовь всех ко всем стала возможной.

Она стала возможной, и расширение границ этой возможности в наших руках. И если на эту ниву найдется достаточное количество деятелей, возможность станет действительностью

Я знаю, этим моим соображениям есть готовый противовес в статье Ф.Р. Германа.

— Все это – "мечта и воображение". Нужно жить "не словами и фантазиями, а действительностью своей природы".
Но это возражение меня не смущает.

Что такое "мечта и фантазия"? Что такое отвлеченность идеи? Действительно ли они стоят вне жизни? Не слиты ли они, напротив, самым тесным образом с жизнью и не они ли являются теми катализаторами, присутствие которых усиливает до крайних пределов напряженности процессы брожения жизни?

Прежде всего, если стать на плоскость энергетического миросозерцания, то придется признать, что всякая мысль, всякая идея в такой же степени вещественны, как и сам человек. Идея человека – это сам человек в будущем. Если идея стоит в противоречии с данными действительности, это значит не то, что она противна природе человека и мира, а только то, что нет еще (но будут) в природе и в психике человека тех условий, которые способны сделать идею действительностью. Разве идея Платона о машинах, которые бы исполняли труд за человека, в значительной своей части не осуществлена в наше время? Разве идея, заключенная в сказании о Дедале и Икаре, не превратилась сейчас в самую несомненную, реальную действительность? Разве не идеи, наконец, хотя бы и обусловленные известными историческими и экономическими условиями, создали ту интенсивность общественных движений, в круговороте которых мы сейчас живем?

Вот большой вопрос, который мы вправе поставить.

Но на него отвечать будем не мы, а история грядущей человеческой культуры.

Саратов

С. Полтавский

Примечания:

37 - См. № 2 "Вегетарианского обозрения" 1912 г.

___________________________________________________________________________________

Сохранить Вегетарианское Обозрение, Киев, 1912 г. в формате doc (zip. 370Kb)