Россия вегетарианская:

Проект "Виты" по восстановлению истории дореволюционного русского вегетарианства

__________________________________________________________________

Вегетарианское обозрение, Киев, 1912 г.

(Избранные статьи)

ВО.8-9.1912

"Друг человека"⁶²

Собака – несомненный друг. Но человек, увы! не всегда отплачивает ей тою же монетой.

Вы наблюдали, вероятно, на базарах по утрам чрезвычайные картины. Промеж телег, рундуков и лавок шныряют какие-то странные люди. Их знают все по их оружию.

— Гицли приехали. Убирайте собак!..

Не знаю, как вы, но на меня лично эти гицли наводят такой же страх, какой наводят они и на эти, ни в чем неповинные, живые существа. А вдруг ему вздумается накинуть петлю и на твою шею!

Вот он крадется, как хищник, к добыче, зорко следит. Что-то бросил – цап! Животное покатилось по земле, взвизгнуло пронзительно. Но он уже ущемил ему в зубы длинную палку, обгрызенную и выпачканную кровью, замкнул петлю и поволок свою жертву в клетку. И откуда берется у него при этом столько злобы и остервенения. Четвероногие посетители базара, поджав хвосты, прыснули во все стороны. Понимают. Но это только отсрочка. Не попался сегодня – завтра дождется своей участи.

Паршивых и вообще ледащих собак в клетке не видать – они чувствуют себя на базаре в полной безопасности.

Преобладает отборная добыча: кучерявенький пуделек, криволапая такса, скуластый мопс. Случается – перепадет чистокровный сеттер, и шпиц, и водолаз. Это уж и совсем хорошо.

Золотоискатели.

Нагрузились – и потянулся оригинальный экипаж по улицам города. В клетке тесно, пленники из разных собачьих лагерей.

А не грызутся. Общее горе всех примирило, от страха не визжат и не лают. Глазами только говорят. Уткнули мордочки в решетки и пытливо глядят по сторонам. Каждая показывает себя, выдвигается вперед – не найдется ли добрая душа, которая освободила бы их из этой неволи. Как они умеют говорить глазами, нетерпеливо просить, выражать свой неподдельный ужас и отчаяние!..

"Друзья человека"...

Случается – разбивают иногда эти клетки и отпускают узников на свободу. Но это во всяком случае рискованный шаг: не с простым ведь обывателем вступаете вы в борьбу, а, в некотором роде, с должностным лицом – с гицлем.
"Контора". Так и написано. У них, оказывается, имеется своя контора, ведется своя бухгалтерия.
Широкий двор на Еленовской улице. Дюжина телег с собачьими будками, сараи, мыловаренный завод. Откуда-то доносится визг множества собак.

— Вам что угодно?
— Ищу собаку.
— Пожалуйте!

Без этого посторонним вход воспрещается.

Огромный сарай, разделенный проволочной решеткой на несколько клеток. Сотня собак сбилась в кучу на соломе.

Большие и крошечные, мохнатые и гладкие, точно отполированные. Не спят – бодрствуют. Ждут – не придет ли хозяин на выручку. Да и в каждом новом посетителе хотят видеть своего друга и защитника. Когда я вошел, все дружно затявкали. Но это не был обычный собачий лай – то был вопль отчаяния, мольбы о помощи, выраженные на своем языке. Поднимают лапки, тянутся мордочками. Глядишь и понимаешь, что хочет она сказать.

— Возьми меня, добрый человек. Служить тебе буду...

Свою просьбу они подкрепляют красноречивым выражением глаз. Они молятся, плачут. Надо иметь крепкие нервы, чтобы равнодушно глядеть на эту раздирающую картину, выслушивать коллективную просьбу этих живых сознательных существ. И когда я уходил, они завыли диким воем. То оплакивали они несбывшиеся надежды.

— Много их у вас?
— Штук полтораста.
— А бывает и больше?
— О, другой раз до черта навезут! Город ведь...

Жалеют, что большая породистая собака нынче редко попадается. Это доходная статья. Но и малые свою цену имеют.
— Купите этого пинчера. Три рубля. Не дорого. И довольны останетесь.

Ему, конечно, выгоднее продать его за три рубля, чем содрать с него шкуру.

В сарай широким жерлом выходит огромный железный бак.

— Там их травят...

Впускают партию штук в шестьдесят, герметически закупоривают, затем накачивают туда газы морфия.

— И они не визжат, не мучатся!
— Нисколько! Только нюхает мордой воздух. Нанюхается, а там и засыпает. Около часу не хочет сдаваться...

Тут же сложены штабелями еще не окоченелые трупы затравленных собак. Подъехал фургон, забрал их, прикрыл брезентом и увез куда-то.

— На завод в городском лесу за Куреневкой...

Еще далеко, а пахнет уже какой-то неприятной гарью. Горит или жарится что-то отвратительно вонючее.

Неширокая просека, высокий досчатый забор, несколько каких-то сооружений. По земле стелется густой, едкий дым.

Утилизационный завод.

Я вошел во двор. Огромный цербер выскочил из-за угла и с яростным лаем кинулся мне под ноги. Но, к моему счастью, его скоро уняли.

Двор изрыт глубокими ямами. Одни доверху наполнены горелым мясом, другие еще пустуют. Там уже возвышаются над могилами высокие песчаные бугры. Кладбище. Груды костей разбросаны по двору, уложены на телеги, наполнили сараи. Стаи ворон прыгают над ямами, рвут кусками падаль и уносят в глубь леса.

В дверях живодерни меня встретил шкуролуп с окровавленным ножом в руках. Я попятился было назад: место безлюдное, далеко ль до греха.

Опять целые горы собачьих и лошадиных трупов. Там лежат уже освежеванные туши. В двух огромных котлах из них вытапливается жир. Вдоль стен – целые бочки этого жиру.

Я вошел было во внутрь и чуть не задохнулся от невыносимой вони. Насилу выскочил на двор.

— С вами дурно?

Окровавленными руками зачерпнул он мне из какого-то бочонка кружку воды.

— Выпейте! Легче будет.
— Нет! Уж лучше увольте...
— А мы привыкли. Ничего.

Он свежевал какого-то дога. Но дело что-то не спорилось. Навезли им собак из анатомического театра Александровской больницы... Трупы уже полуразложившиеся.

— Нет ничего хуже: и воздух уже не тот, и шкура не поддается...

Иное дело, когда привезут транспорт из собственной мертвецкой.

— За мое почтение. Зацепишь рукой шкуру от головы – вся и сползет...
— И много у вас работы?
— Иногда сотню привезут, а другой день и вовсе делать нечего...

Несколько собак окружили лошадиную тушу и с жадностью ее пожирают.

— А собачьего мяса они не едят?
— Не будет. Если даже конину прикроешь собачьей шкурой – не станет есть. Нюх такой имеет...

Небольшая дворняжка бродит по двору, пошатывается.

— Что, – спрашиваю, – с ней?
— А это, когда везли сюда затравленную – по дороге очухалась. Я за нож – а она, гляжу, затрепыхалась...

Три дня ходила, как пьяная. А теперь ничего – оправилась. Такие случаи не редки. Морфий, оказывается, не чисто работает.

— И вы ее не убили?
— Жаль! Пускай себе поправляется...

И им, оказывается, не чужды чувства жалости. Но попадись она им вторично на аркан – тогда, пожалуй, они бы еще посмотрели...

Груды костей, ямы с мясом, могилы... Невыносимый запах горелого мяса далеко и упорно преследует... Уж далеко углубился в лес, а не можешь вдохнуть свежего воздуха...

П. Кореневский

Примечания:

62 - Из газеты "Киевская мысль" ("Киевские очерки").

____________________________________________________________

Сохранить Вегетарианское Обозрение, Киев, 1912 г. в формате doc (zip. 370Kb)