ДРУГ ЖИВОТНЫХ
книга о внимании, сострадании и любви к животным

составили:
И. Горбунов-Посадов и В. Лукьянская

СОДЕРЖАНИЕ:

• Предисловие
• Счастлив тот, кто любит все живое. Стих. И. Горбунова-Посадова


• I. На дворе
• II. В саду и на огороде
• III. На пчельнике
• IV. В поле и на лугу
• V. В лесу
• VI. У реки, у пруда и на болоте
• VII. Жизнь животных по временам года
  1. Весна
  2. Лето
  3. Осень
  4. Зима
  
• VIII. В городе
• IX. В зверинце

VII. Жизнь животных по временам года

Весна наступает

Первая пчелка

Только что на проталинах весенних показались ранте цветочки, как из царства воскового, из душистой келейки медовой, вылетает первая пчелка. Полетела по ранним цветочкам о красной весне разведать: скоро ль будет третья дорогая, скоро ли луга зазеленеют, распустятся клейкие листочки, зацветет черемуха душиста?

Прилет птиц

Ранняя весна. На полях еще местами белеет снег; в лесу, под деревьями, снег лежит еще почти сплошь. Ручьи уже вскрылись и разлились по лугам; через речку же еще ходят, хотя и с большой опаской: лед порядочно уже посинел, и у берегов выступила вода.

Белоносые грачи уже недели две как прилетали — возвратились из своей зимней отлучки в теплые края — и, досыта нассорившись и нашумевши в березовой роще из-за старых, прошлогодних гнезд, преважно разгуливают теперь по задворкам, около навозных куч, отыскивая себе скудное пропитание.

Уже дня три, как появились первые жаворонки и все еще продолжают прилетать по утрам, рассыпая в воздухе, над полями, свои серебристые, веселящие душу песни.

В лесу же пока еще тихо. Правда, синицы да корольки попискивают иногда довольно оживленно в чаще сосновых и еловых ветвей; изредка побарабанивает дятел по сухому суку; пронесется, временами, над вершинами деревьев с гиком и шумом стайка клестов, да золотоголовая овсяночка прозвонить на лесной опушки свою незатейливую песенку. Звонких же, раскатистых песен, далеко раздающихся в лесу и оживляющих его особенным весенним оживлением, пока еще не слышно. Дни стоят хотя и ясные и довольно теплые (на солнце), однако по ночам еще порядочно морозит.

Но вот небо понахмурилось; с юго-запада потянул теплый, влажный ветерок; заморосил, словно сквозь сито, мелкий дождичек. Будем теперь настороже: в это время, — в такие теплые, пасмурные дни, — весна приближается быстрыми шагами, и спешат к нам ее пернатые быстрокрылые вестники с богатым запасом звонких и задорных песен в своей крошечной грудке.

Утро. Дождь перестал моросить. В сыром, слегка туманном воздухе полная тишина и тепло. Проберемся к опушке леса и присядем вон на том старом пне...

Теперь—слушать и слушать.

«Чи-чи, чиви-чиви, чим-чим!» доносится издали, с поля, оживленная болтовня некольких десятков воробьев, обсыпавших, словно мухи, большую кучу хвороста около одиноко стоящего на пригорки гумна.

«Тирли-рли-рли-рлю-ю-ю, тирли-рли-рю-ю-ю!» льется сверху серебром песня жаворонка, неподвижной точкой чернеющего среди серых туманных облаков.

«Чак-чак-чак, чак-чак!» торопливо пронеслась над лесом пара передовых дроздов-рябинников.

Нисколько минут полной тишины... Только по вершинам сосен и елей пролетел таинственный шепот, произведенный легким порывом набежавшего ветерка.

Но чу!.. «Пинк-пинк, пинк-пинк-пинк!» раздалось неподалеку, в стороне... Сердце так и екнуло: неужто он, долгожданный?!.. Не синица ли?.. Ведь она, плутовка, иногда точь-в-точь так же «пинкает»...

Нет, не синица; вонь на самой маковки высокой ели, стоящей на опушки, чернеется птичка. «Пинканье» доносится несомненно оттуда, и птичка сидит неподвижно на одном месте; егоза же синица ни за что не усилила бы так долго на одном месте, да и на вершину она редко когда забирается, и то на секунду-другую, а больше держится по нижним веткам да по кустам... «Пинк-пинк, пинк-пинк!..»

Вот птичка снялась с вершины дерева и пролетает неподалеку от нас, описывая в воздухй дуги и издавая время от времени нужное, негромкое «йю-йю». Теперь нет уже никакого сомнения, что это один из передовых зябликов. «Здравствуй, милая птичка! Радуемся твоему прилету!» Вот уже и пропала — юркнула в лес между вершинами... «Фить-фирлить, фить-фить-фють-фють-фють-фють-ля-ля-ля-ля-ля, ви-йю!» громко раздалось с той стороны, в которой скрылась птичка, и звонко раскатилась по лису звучная, задорная и красивая лисенка зяблика.

Не пройдет и двух-трех дней, как зазвучит эта песеенка повсюду — в садах, лесах и рощах — и оживить их своими светлыми, как лучи весеннего солнца, звуками после томительно-долгой осенней и зимней тишины.

Прилетели зяблики — лес ожил.

Дедушка Мазай и зайцы

Беспокойная гостья

Послушай-ка, что я тебе расскажу про маленькую обыкновенную муху. Когда наступила поздняя осень и повеяло холодом, все мухи свалились, точно мертвые. Одни упали за оконные рамы, другие забились в укромные уголки комнаты, а некоторые просто лежали в складках оконной занавески... Но не думай, что мухи умерли, они только спали.

Вот вернулись ясные, весенние дни, вернулось тепло, и оттаяла, согрелась озябшая земля. Проснулись с теплом и мухи, расправили оцепеневшие крылышки, почистили лапками брюшко и отправились на разведки. Прежде всего, им надо было выбрать удобное местечко, где бы можно было вывести детей. Птицы вьют гнезда на ветках деревьев и выводят там своих птенцов, звери роют норы в земле... Беззаботная муха не любить работать и не особенно-то долго выбирает место для гнезда. Попалась ей грязная навозная куча, забытая корка хлеба, кусок мяса, — вот и готово отличное гнездышко. Здесь она усаживается и кладет маленькие комочки белых продолговатых яичек. Таких яичек каждая муха снесет больше сотни. Вот и вся ее забота о детях. Через минуту она уже далеко, а о положенных яичках и думать забыла.

Прошел день, и яички лопнули. Из них вышли на свет Божий маленькие белые червячки. На теле у червячков есть вместо ножек крохотные бородавочки. Со страшною жадностью накидываются новорожденные червячки на пищу, служащую им и гнездом. Проходить неделя, и червячки становятся толстыми куколками, точь-в-точь маленькие бочонки! Куколки лежат неподвижно, будто мертвые.

Но ты ошибешься, если примешь их за мертвых. Внутри куколок в это время совершается большая и трудная работа: они растят себе крылышки и лапки. Неделю и больше лежат они неподвижно... Вдруг в один день кожица лопается, и из-под нее показываются головки новорожденных мух, белых, точно вата.

Жалка, слаба и невзрачна новорожденная муха! Но она быстро растет, начинает темнеть и делается настоящей мухой. Вот расправила она свои блестящие, прозрачные крылышки, поднялась на воздух и преспокойно уселась ко мне на лицо. Маленькое надоедливое создание бесцеремонно путешествует по моему лицу, проползает по подбородку, щекочет шею... Я отгоняю ее, но она спокойно перебирается мне на руку. Я, крадучись, хочу ее поймать, но не тут-то было! Муха видит так хорошо, что непременно улетит раньше, чем я опущу свою руку. Да и не мудрено, что она так чудесно видит. У нее не два глаза, как у нас, а множество крохотных блестящих глазок, и все они собраны вместе, в два пучка по обеим сторонам головы.

Муха ни минуты не посидит спокойно, — то она лезет в молоко, то в сахарницу, то в варенье, и едва взойдет солнышко, не дает спать людям.

Вот поползла муха по оконному стеклу вверх. Что за чудо? — как это она двигается так легко и свободно? А в этом помогают ей ее удивительные лапки с двумя мягкими подушечками на концах. Когда муха ползет вверх по стеклу, она плотно прижимает свои лапки. Подушечки плотно пристают к стеклу и не позволяют мухе упасть.

Не легко живется и мухе на свете, есть и у нее свои враги. В домах люди изводят ее всеми правдами и неправдами, на воле за ней охотятся лягушки и птицы, да, кроме того, повсюду — и в саду, и в доме — ждут назойливую гостью цепкие сети паука. Из этих сетей неосторожной мухе ни за что не вырваться, и она как раз угодить на завтрак голодному пауку.

Но приходить осень, и близится время зимней спячки. Муха летит вялая, сонная, едва двигает усталыми крылышками, а потом и совсем замрет где-нибудь за оконной рамой.

Прилет скворцов

Нет у нас на Руси ни одной деревушки, где бы на воротах корявой избушки не торчала скворешница, да еще с березовой веточкой. Где бедно, а леску много, привешена на шестике осиновая, а не то и липовая дупляночка. А где побогаче да побойчее, там и дуплышко дощатое, крыто тесом, как хоромина, а пред входной круглой дырочкой есть и крыльчико лопаточкой.

Для кого же эти дуплышки? для кого эти хороминки? Все для друга, для любимчика, для скворушки болтливого. Никого не любит так мужик, как этого скворушку.

С первым веянием весны, как только появятся проталинки, издалека с полудня друг за другом летит разная птица. Первым является грач на навозе деревенской улицы. Через день, через два парит над проталинами невзрачная птичка — жавороночек; звонко гудит его песня веселая, легкой трелью по полю раскатится и весельем в душе отзовется.

Вслед за жавороноком тянут с юга на север гуси, утки, гагары, нырки.

Вот летит стайка сомкнутой кучкой; поднялась уже над самым селом, встрепенулась, свернула в сторонушку, закружилась, вскричала за раз. Как горох, тут посыпались скворчики из той стайки в родное село. Полетели к скворешницам, заняли каждый дачку свою, оглянулись, отдохнули и марш на поля, за реку!

Оса

Ранней весной часто можно видеть большую осу, лениво пролетающую над землей. Это — самка, или королева; всю долгую зиму она проспала в уютной норки, а с первыми теплыми днями она отправляется отыскивать место, где бы построить себе гнездо; где-нибудь на сухом солнечном месте она находить пустую, уже готовую норку, где жила раньше мышь или какое-нибудь другое маленькое животное, и начинает в ней устраиваться.

Если же осе не удастся найти себе такой готовой норки, то она выкапывает ее сама своими ножками и крепкими челюстями. Много приходится ей работать для того, чтобы устроить себе жилье! Она делает в земле узкий проход, а в конце его — маленькое углубление. Когда все готово, оса летит к ближайшему столбу или плетню, выбирает дерево помягче, садится на него и сдирает с него волокна своими сильными челюстями, пока не наберет маленького клубочка тонких стружек. Она примешивает к этим стружкам слюны из своего рта, пока не образуется вязкое тесто, и скатывает его в шарик.

Потом она подкатывает этот шар к норке и приготовляет из него тонкий серый листочек, точно из серой бумаги или из тонкого картона. Из этого картона оса делает маленькие ячейки, как пчела из воска.

Ячейки осы с виду совсем таки же, как и медовые соты. Когда у осы готовь целый ряд ячеек, она покрывает их крышей из толстой бумаги, в роде как бы зонтиком. Все ячейки обращены своей открытой стороной вниз.

Потом оса кладет в ячейки яйца, — по одному яйцу в каждую ячейку, прикрепляя каждое яичко к стенке своей клейкой слюной, так что яичко не может выпасть. Потом оса начинает строить под первым рядом второй ряд ячеек, под второй крышей. И сюда она кладет опять много яиц.

Через несколько дней из яиц и верхнем ряду ячеек выходят молодые личинкн. Личинки не могут вылезать из своих комнаток и отправляться себе за пищей, и мать должна заботиться о них. Мало ей времени остается на то, чтобы поесть самой! Ей приходится теперь то и дело летать взад и вперед, чтобы добывать пищу для голодных ртов своих малюток. Она носить им разных мелких насекомых, мух, личинок.

В первое время, когда личинка малы и слабы, оса перед тем, как кормить своих детей, мочить пищу у себя во рту, но скоро они привыкают есть твердую пищу, и тогда мать приносить им маленькие куски сухой пищи. Кроме того, мать дает своим детенышам также меду. Мед осы приготовляют сами или же таскают его у пчел.

Если оса найдет слишком большую личинку, так что ей тяжело ее нести, она разрывает ее на два пли на три куска и относит в свое гнездо по частям. Оса никогда не забудет того места, где она оставила часть добычи, хотя бы она и лежала далеко от гнезда. Она летит прямо туда, куда надо, и находить оставленные ею куски. Оса очень умное насекомое и хорошо знает дорогу во все стороны от своего гнезда.

Через некоторое время личинки внутри ячеек свивают на открытом конце своих маленьких жилищ шелковую паутинку. Они превращаются в куколок, из которых выходят крылатые осы.

Они прорывают паутину, сплетенную ими, и как только выучиваются летать, начинают помогать матери работать. Они кормят других своих маленьких только что родившихся братьев и сестер и строят много новых ячеек. В конце лета на том месте, где одна единственная оса построила свой первый домик, уже копошится целый громадный город.

Всё осы только и делают теперь, что носят пищу личинкам в гнездо. Некоторые из них следят за чистотой помещения, и когда какая-нибудь оса умирает внутри гнезда, остальные осы выносят ее наружу и кладут подальше от гнезда. Если мертвая оса очень велика, осы разрывают ее на куски и убирают по частям.

Люди обыкновенно страшно боятся, что их ужалит оса. Они воображают, что каждая подлетающая оса только о том и думает, как бы их ужалить. А у осы между тем слишком много своего дела для того, чтобы она стала думать еще об этом.

Жалом оса убивает свою добычу — больших мух, пауков. Кроме того, она жалить, испугавшись чего-нибудь. Когда мы начинаем прыгать вокруг нее и махать платками, она, конечно, пугается и может нас ужалить, но если вы будете сидеть смирно, оса, наверное, не тронет вас.

Так зачем же убивать осу, когда она залетает к нам в сад или дом; она отваживается на такой смелый поступок, чтобы утащить кусочек с нашего стола для своих голодных деток.

Не многие осы переживают зиму, чтобы на будущий год построить себе гнезда и развести деток. Первый сильный мороз или даже холодный ветер убивает почти всех ос.

Птичка

Маленькие труженики

Несколько дней подряд шел дождик и смыл со стен нашего дома гнездышко ласточки. С каким жалобным щебетанием носится вокруг птичка! Гнездышко лежит теперь изломанное и разрушенное на дорожке сада. А как трудилась над ним бедная ласточка прошлой весной!

Люди строят свои дома при помощи разных инструментов, дерева, камней, гвоздей, извести, железа. У людей есть сила, и для того, чтобы уметь строить, они много учатся. У птички для ее искусной работы есть только ее тоненький клюв и нежные ножки. Весь материал птички — глина, соломинки, ниточки, пух пли вата и прутики. Этих маленьких тружеников никто ничему не учил, а как искусно они лепят свои крохотные домики.

Наша ласточка тоже натаскала себе глины, соломинок и снова принялась выводить над моим окошком себе новое жилище.

Одни из птиц устраивают свои домики просто в дуплах старых деревьев, другие вьют из травы и прутиков маленькие гнездышки среди ветвей кустов или деревьев или просто в поле, на земле среди нескошенного луга.

В теплых странах живут крошечные птички колибри, ярые, пестрые, как разноцветные камешки. Некоторые из них величиною не больше нашего шершня. Своими тоненькими, как булавочки, клювиками и хрупкими ножками эти птички сплетают свои хорошенькие гнездышки из ваты, кусочков нежного мха и сухих трав.

Но еще удивительнее делает свое гнездо маленькая птичка портниха. Живет она также в теплых полуденных странах, где жарче светить солнце, ярче цветут и сильнее благоухают роскошные цветы.

Маленькая зеленоватая портниха ютится в цветочных и фруктовых садах, в ароматной зелени живой изгороди, близко от людей. Там трудолюбиво принимается она за постройку домика.

Хлопочет малютка, всюду набирает пушистой ваты и шерсти и, как настоящая пряха, сучит из них крепкие нитки. Когда они готовы, птичка прокалывает своим острым клювиком края двух листочков, ловко продевает в дырочки нити и сшивает листочки снизу до половины. Потому то эту птичку и назвали «портнихой».

Теперь надо выстлать гнездышко внутри, чтобы мягко и тепло было ее деткам. То там, то сям собирает хлопотунья шерсть, конский волос, вату, разные травки, сплетает их крепко между собою и делает мягкий мешочек. Мешочек этот птичка помещает между двумя сшитыми листьями, и гнездышко готово.

Пройдет немного времени, и на дни его будут лежать крохотные белые яички с красными крапинками и выйдут из них смешные, жалкие птенчики. Мягко, хорошо будет спать малюткам... Ласково станет ветер качать, баюкать их зеленую колыбельку-домик, шептать им тихие песенки, приносить нужный аромат цветущих деревьев...

"По гнезда, по яйца"

Ранним утром на деревенской улице шум, крик и суета. То в одном, то в другом дворе отворяются ворота, и на улицу выбегают овцы с ягнятами, коровы, свиньи; они мычать, хрюкают; а за ними с кнутами гонятся босоногие ребятишки. Все это быстро движется по улице, растет, растет и превращается в стадо. Стадо это уже ждут пастухи у околицы, они принимают его под свою команду и угоняют в поле а непрошенные пастухи - мальчишки остаются у околицы.

Тут сейчас же устраивается у них сходка, и идут толки о том, что делать.

Ни в поле, ни в лису нет еще ничего сдобного: ни ягод, ни гороху, ни грибов. Остается одно — промышлять яичницу. Вот и толкуют они, где промышлять?

Одни тянут в лес, другие — на болото, третьи — на реку, где и рыбки можно промыслить. В конце концов, дело улёживается: разбившись на партии, разбойники отправляются из села на промысел. Много горя несут они в птичий мир. Как добрые ищейки, осматривают ребятишки поля и луга, берега рек и болот, опушки лесов и полян и всюду соберут свою дань. Тоскливо, невыразимо жалобно кричат

птички, порхая над разоренными гнездами. А под берегом речки, в укромном уголке, вьется уже дымок. Этот дымок — маяк, к которому с разных сторон сходятся грабители.

Из карманов, из-за пазухи выкладывается добыча; зеленые, белые, серые, пятнистые яички разной величины. Каждому хочется похвастаться добычей; один нашел много, у другого меньше, но зато есть редкости, диковинки. Рассказам нет конца. Затем появляется сковорода, стащенная потихоньку у какой-нибудь слепой бабушки», и начинается выпускание яиц. Много их собрано, но на сковороду попадет разве четвертая часть, потому что остальные насижены, и их безжалостно бросают в реку. Яичница поспела, съедена, и ребята разбрелись на новые промыслы.

Не во всякой деревне существует этот промысел. Но где раз набаловались ребята, там окрестности опустошаются из года в год.

Нужно ли говорить, какое это гадкое дело!

Майский союз

Едва наступает весна, как все финляндские школьники и школьницы начинают готовиться к веселому празднику. Праздник этот справляется обыкновенно первого мая.

С раннего утра в этот день по улицам финляндских городов и деревень начинают тянуться длинные шествия школьников. Они идут одни за другими в строгом порядке. Все школьники одеты в свое лучшее праздничное платье, несут цветы, музыкальные инструменты.

Куда же идут школьники? Что у них за праздник?

Они идут за город. Там они будут петь, бегать взапуски, играть в разные игры, совещаться о своих делах. Это — все члены «Майского союза», который составился для того, чтобы охранять птиц и других животных от жестокости, не давать их в обиду.

В члены этого союза может поступить каждый мальчик и каждая девочка. Каждая школа может составить свой отдельный кружок. Иногда несколько школ по соседству собираются вместе и составляют один кружок. Кроме того, такие же кружки устроены в городах и селах Финляндии для тех детей, которые почему-нибудь не ходят в школу.

Каждый кружок действует отдельно, но у всех у них одна забота: охрана бедных, беззащитных животных.

Вот что говорится в уставе «Майского союза».

1) «Мы хотим быть добрыми и милосердными. Мы никогда не будем по легкомыслию и злобе мучить какое-либо живое существо».

2) «Мы будем защищать невинных и беззащитных. Мы будем защищать всех безвредных мелких птиц».

3) «Мы никогда не будем тревожить, ранить или убивать птиц. Мы никогда не будем разорять их гнезд, никогда не будем похищать их яиц или птенцов».

4) «Мы будем насыпать им корм зимой и в сильный холод спасать их от замерзания».

5) «Мы любим свободу и хотим, чтобы и другие были свободны. Мы никогда не будем ловить птиц сетями, силками и другими приманками и хитрыми приемами. Мы никогда не будем держать их взаперти в клетки, разве, только если они родились в клетке, и если мы спасаем их этим от гибели».

6) «Мы будем стараться освобождать бедных узников. Мы будем выкупать и выпускать на волю пойманных мелких птиц, насколько хватить наших средств».

7) «Никогда неправда не будет совершена с нашего согласия или оттого, что мы равнодушно допустим свершение ее. Мы будем противиться всякому коварству, жестокости и несправедливости. Мы будем всеми средствами противодействовать насилию над птицами. Мы будем всегда заступаться за них и горячо и убедительно просить обидчиков, чтобы они пощадили беззащитных, которые требуют нашего заступничества».

«Все это мы обещаем во имя любви Богу и Его творениям».

Майский союз распространяется по всей Финляндии, и все школьники финляндские соединились вместе для того, чтобы общими силами оберегать своих птичек.

В этом союзе участвуют теперь до 15 тысяч мальчиков и девочек.

Летучая мышь

Вот повеяло весенним теплом, растаял снег, пробилась первая травка, прилетели птицы, проснулся и маленький, некрасивый, всеми нелюбимый и для многих страшный зверек, летучая мышь. Проснулась она и в сумерки вылетела расправить свои затекшие руки-крылья, половить только что появившихся насекомых.

Всю долгую зиму висела наша летучая мышь вниз головой, крепко-крепко уцепившись за что-нибудь задними ножками, плотно прижавшись к своим соседкам летучим мышам, которых набралось в это дупло или на этот чердак не один десяток. Все они проспали всю зиму, ничего не евши, и не умерли с голоду, и не замерзли только потому, что за лето нагуляли много жиру, потому, что их мех густ и тепел, их кожистые нежные крылья закрыли их тельца от зимнего холода.

Изголодалась за зиму летучая мышь, исхудала и летит теперь, и хватает направо и налево насекомых. Как тень, быстро и неслышно проносится она в сумраке весенней ночи. Все ее маленькое, легонькое тельце приспособилось к этому ночному, быстрому полету, к ловле насекомых. На маленькой головке мыши едва виднеются плохо видящие глазки, торчать огромные чуткие уши, задние ножки коротки, с цепкими когтями, а передние в несколько раз длиннее всего тела зверка. Между длинными пальцами передних ног идет тонкая перепонка. Перепонка эта прикреплена и к телу мыши, так что вместо ног у нее вышло сильное, огромное крыло. Расставит свои пальцы летучая мышь, растянет перепонку, замашет передними лапками и полетит быстро, неслышно.

Летит она и своим чутким ухом прислушивается, не летит ли где какое насекомое, и чуть заслышит неуловимое для человека шуршанье крыльев бабочки или мухи, она кидается в ту сторону с широко раскрытым ртом и своими острыми, частыми зубками

крепко схватывает добычу. Челюсти ее так сильны и зубы так остры, что легко разрывают самые крепкие надкрылья жуков; но в то же время так мелки, что не страшны никому, кроме этих жуков и бабочек.

Ловить насекомых летучей мыши помогает не один слух, а и ее чудное осязание: пробовали залепить летучей мыши глаза и пустить ее летать по комнате, в которой было много растянуто шнурочков с колокольчиками. Летучая мышь носилась по комнате быстро, как зрячая, и ни один колокольчик не брякнул; так чувствовала она своими крыльями близость веревки и остерегалась задеть ее.

Летает летучая мышь и ловит одно насекомое за другим. Много ей надо наловить их, чтобы наесться: ведь она летает всего несколько часов в короткую летнюю ночь, да и то только когда нет ни дождя, ни ветра, значить далеко не каждую ночь. Надо ей и жиром запастись на всю долгую, многомесячную зиму, чтобы не умереть тогда с голоду и холоду. Вот и носится она из стороны в сторону, устанет, прицепится лапками, вздохнет минутку, другую, а там, глядишь, опустилась, упала в воздух, распустила свои крылья и скрылась в ночной тьме.

У летучей мыши родится один, много два детеныша. Она кормит их своим молоком. Гнезд летучая мышь не строит, а детенышей, пока они малы и не могут сами летать, носит всегда с собой. Они висят у нее на груди, когда она летает, висят и тогда, когда она спокойно висит вниз головой, закрывшись своими огромными крыльями.

Совушка

В западной и южной России водится маленькая сова. Зовут ее сипухой. Она любить жить поблизости от человеческого жилья и потому часто селится на колокольнях, чердаках и тому подобных местах. Впрочем, сипухи вьют свои гнезда также и в лесу, обыкновенно на сломанных стволах, в дуплах старых деревьев.

Один ученый нашел в сарай гнездо с птенцами сипухи и перенес его к себе в комнату, которая была недалеко от сарая.

На другое утро он нашел снаружи на окне кучу мертвых мышей, это родители птенцов натаскали ночью еды для своих детенышей. То же повторилось и на другой день, и так в течение нескольких недель родители продолжали заботиться о своих пленных птенцах и каждую ночь приносили для них корму.

Раз ученый открыл окно комнаты, и тогда обе старые сипухи, отец и мать птенцов, влетали даже о комнату, где он их и поймал. Позднее он выпустил на свободу кик старых сипух, так и вскормленных им детенышей.

Сипуха питается главным образом мышами и крысами и только изредка нападает на маленьких птичек. Многие считают всех сов вредными птицами и стараются при каждом удобном случае истреблять их. Другие боятся сов или относятся к ним с отвращением только потому, что они, как ночные животные, прячутся днем в развалинах и других темных уголках и летают ночью. Так люди привыкают бояться сов и летучих мышей и относятся к ним с отвращением, как к каким-то злым, противным существам.

Искусственные гнезда для птичек

Как печален и неприветлив был бы лес, как пусто и скучно было бы в саду и в поле, как грустно было бы и на улицах города, если бы множество птичек не оживляло их своей суетливой жизнью, оглашая воздух своим пешем, чириканьем и щебетаньем!

Раньше, когда было больше лесов, когда города не были еще так тесно застроены, и в них было больше садов со старыми, развесистыми, дуплистыми деревьями, птицам было раздолье, и они селились, где хотели, наполняя все сады, леса и рощи, всюду внося жизнь и оживление.

Но теперь, когда города тесно застроились домами, а леса повырублены, птичкам пришлось плохо: им негде стало селиться, — сколько труда приходится иной раз положить им для того, чтобы найти сносное место для гнездышка, и с каждым годом это становится все труднее и труднее. Плохо приходится птичкам, и они мало-помалу перестают прилетать в те места, где прежде они водились во множестве. Вот для того, чтобы помочь им и приманить их снова в свои сады, огороды и рощи, люди и придумали устраивать для птиц искусственные гнезда, где они могли бы удобно селиться и на покое выводить своих птенцов.

За границей такие гнезда уже давно устраиваются, а теперь и у нас в России уже во многих местах стали их заводить.

У нас в России делают пока домики только для скворцов — скворешни, но и для разных других птичек можно устраивать такие же домики, где они охотно стали бы селиться и выводить птенчиков. Устроить их очень не трудно; если бы вы захотели только, каждый из вас мог бы сам или при помощи родителей, старших братьев или товарищей устроить такая гнезда и помогать птичкам селиться.

Вероятно, многие из вас умеют пилить лобзиком и сколачивать доски гвоздями. Из неструганных, правильно распиленных дощечек надо сколотить ящичек с крышей (смотри рис. 1); дощечки надо выбирать прочные, сухие и без запаха: липовые, тополевые, сосновые пли еловые. Сбивать дощечки надо как можно плотнее, даже лучше склеивать их между собою, чтобы между ними совсем не было щелей, особенно в крыше.

На передней стенке вверху делается круглое или полукругловатое отверстие — летка; под леткой помещается палочка такой длины, чтобы она проходила через все гнездо до задней стенки. Между леткой и палочкой со внутренней стороны передней станки прикрепляется небольшая дощечка, мешающая кошки, запустившей лапу в гнездо, достать оттуда птенцов.

Крыта гнезда должна быть скошена назад или в сторону, и делать ее надо пошире гнезда, чтобы дождь не заливал в летку. Весь ящик, не исключая и дна, нужно выкрасить темной, быстро сохнущей краской.

В середину гнезда, на дно, надо положить перьев, соломы, мочалы, древесных опилок.

Такие гнезда прибиваются гвоздями или привязываются крепкой бечевкой, а еще лучше пережженной обмасленной проволокой к шестам, стенам, стволам и ветвям деревьев как можно крепче, чтобы ни ворона, ни кошка не расшатали их.

Переднюю стенку с леткой всегда следует обращать к югу или к западу.

Если бы у вас под руками оказалось дерево, пустое внутри, то из него можно было бы легко наделать очень хороших и удобных искусственных гнезд для птиц: надо распилить его на обрубки, приделать к каждому дно и крышку и сделать летку, — все как и в тех гнездах, которые сколачиваются из досок.

Для защиты от кошек и других мелких хищников хорошо окружить ящик снизу погуще колючими витками, например, терновником.

Чистить гнезда не надо, об этом позаботятся сами птицы. но хорошо их каждый год в феврале месяце осматривать, не снимая, и исправлять, если что не ладно. Не забывайте также тогда положить в каждое гнездо немного свежего пуха, перьев и разного другого материала для устройства гнезда.

В первый раз самое лучшее развесить гнезда с осени, чтобы птицы усп4ли за зиму присмотреться и привыкнуть к ним.

Кроме таких, нарочно устроенных домиков для птиц, хорошо развесить на деревьях в саду, в роще и в ближнем лесу ящики и корзинки, в которых птички могли бы приютиться как в гнезде. Для этого могут пригодиться любой ящик, любая старая корзинка, любой цветочный или кухонный горшок или кувшин, лишь бы только внутренность их была достаточно хорошо защищена от дождя.

Может быть, в первый год и не все гнездовья, устроенные вами, заселятся птичками; но зато уж, если они хоть раз будут заняты, они никогда после того не останутся пустыми, и те птички, которые вывелись и выросли в искусственном гнезде, будут и на будущее время стараться занять опять такое же жилье.

Осенью, когда перелетные птицы оставят свои насиженные гнездышки и улетят в чужие края, на их место явятся другие жильцы — разные зимующие птички: синички, щеглы, снегири, овсяночки, и с радостью займут готовые гнездышки, где так хорошо и уютно в суровую зимнюю пору.

Если в саду или поблизости в роще, или в лесу вам попадутся дуплистые деревья, то и их тоже можно очень хорошо приспособить для жилья тех птичек, которые устраивают свои гнезда в дуплах деревьев.

Прежде всего, нужно удалить из дупла всю труху до твердого дна и сгладить внутреннюю поверхность стенок, чтобы в них не было ни заноз, ни выступов.

Если вход в дупло так узок, что даже синица не может в него пролезть, то его надо расширить; если же он слишком просторен, — его надо сузить, обмазав по краям глиной.

Если отверстие дупла направлено не в бок, а вверх, то его надо непременно защитить от дождя и снега маленьким навесом. Но если отверстие слишком уж велико, то выгодней его наглухо заколотить досками и проделать новое отверстие сбоку.

Щели между деревом и крышей, так же, как и всякие другие щели, если они есть в дупле, надо как можно лучше заделать глиной, а еще лучше стекольной замазкой.

Наконец все, что приделано, нужно выкрасить и снаружи и внутри темной быстро сохнущей масляной краской. Татя дупла надо приготовлять с осени или еще лучше к концу лета, для того чтобы краска успела совершенно высохнуть и запах от нее совсем пройти к тому времени, когда дупло понадобится для заселения.

Займут птицы все эти дупла, а рядом с ними на земле, в кустах, на ветвях деревьев поселятся в заготовленных вами ящиках, корзинах и домиках другие птички; среди них, где-нибудь в густом кусте смородины, совьет гнездышко и первый наш певец — соловушка, и по нашему саду будут разноситься по вечерам его чудесные песни.

Лето

Как лошадь жабу пожалела

Дело было летом, под вечер. Только что прошла гроза. Тишина стояла кругом, солнце садилось, и заходящие лучи его играли в лужах; мокрые листья блестели на деревьях. На дорогу откуда-то выползла жаба и села на край лужи. Она подняла свою безобразную голову и стала смотреть на небо, словно любуясь им. Сидит жаба тихо, задумчиво, не чувствует своего безобразие, никого не боится и сама никому зла не желает.

Увидали жабу дети, остановились и стали смеяться.

— Пришибить ее, что ли? — сказал вдруг один мальчик. Другой крикнул:

— Ух, гадина какая! Ишь, глаз-то как она выпучила на нас! Погоди, мы с ней потеху устроим, постой!

Наломали мальчики острых прутиков, стали ими тыкать и колоть жабу. Попали они прутиком в глаз, в бок и изранили жабу.

Мальчики хохотали и чем больше мучили бедную жабу, тем больше распалялись жестокостью. Они возненавидели жабу за то, что она казалась им безобразной. Прыгала жаба от них, старалась уползти, но дети не пускали, — швыряли ее назад. Один мальчик все старался отрубить ей голову. Он опрокинул жабу на спину. Жаба барахталась, барахталась и, наконец, кое-как перевернулась и потащилась дальше, да тут и свалилась в глубокую колею. Не смогла искалеченная жаба выкарабкаться из колеи и поползла она медленно вдоль по мокрой рытвине. Здесь ей показалось лучше: вода обмывала ее раны, и в грязи ей было покойнее, чем наверху с людьми. Но мальчики следили за жабой.

— Ванюха! а, Ванюха! Глянька-сь! Опять потащилась, вишь — пятит глазища на нас... Постой, я пойду, сыщу камень потяжелее, я ей погляжу!

И мальчик убежал выбирать камень, а остальные мальчики не спускали с жабы глаз, шли за ней по сторонам колеи и тормошили ее прутьями.

По дороге ехал мужик с возом.

Телегу тащила старая, разбитая на ноги лошадь, напрягая свои дрожащие задние ноги и спотыкаясь на передние. Идет мужик с боку, покрикивает и кнутом стегает свою лошадь по худым бедрам, по побитой у сиделки спине. Воз тяжелый, колея глубокая, вязкая. Скрипят несмазанные колеса, с трудом подвигается вперед усталая лошадь. Видят ребятишки, что надет воз на жабу, — не стали ее добивать, стали ждать, как ее колесом придавить.

Подъехал воз совсем близко; увидала лошадь жабу в колей, остановилась, вытянула шею, стала обнюхивать. Мужик стегнул лошадь. Подняла лошадь голову, влегла в хомут, подалась в сторону и, напружившись изо всех сил, стала выворачивать тяжелые облипшие колеса из глубокой колеи.

Ноют у лошади костлявые плечи, стертые подковы скользят по мокрой глине, не хватает сил выворотить тяжелую телегу.

— Куды! — крикнул мужик и ударил лошадь кнутом по морде, чтобы завернуть назад.

Но лошадь напружилась из последних сил и, цепляясь дряхлыми ногами, кое-как выворотила колеса из колеи и объехала то место, где издыхала жаба.

— Пожалела... — протянул тихонько один мальчик. И всем мальчикам стало неловко и совестно.

Рыбка

Заботьтесь о ваших животных в летнюю жару!

В жаркое летнее время, во время остановок, надо всегда позаботиться о том, чтобы поставить лошадей в тень, а не оставлять их мучиться на солнечном припеке.

Добрый и заботливый хозяин не забудет во время сильной жары освежать от времени до времени мокрой тряпкой лоб, виски, глаза, ноздри и рот своей лошади: это очень освежит ее и предохранит от мучительной головной боли.

Некоторые хозяева надевают летом на голову лошадям особые чепцы из холста, смачиваемые водой; за границей вы часто встретите летом лошадей, у которых на голове надеты маленькая соломенные шляпы, которые всего лучше защищают их от солнца. Теперь и у нас начинают так делать.

В жаркую летнюю пору и человека, и скотину мучает жажда. Всякий человек знает по себе, как мучительно бывает терпеть жажду. Не следует забывать, что и животные тоже часто хотят пить; они не могут этого нам сказать, и. часто сильно мучаются.

Заботливый хозяин не должен забывать брать с собою в дорогу ведерку, чтобы почаще поить свою лошадь!

Коров в знойную летнюю пору надо загонять в тенистые прохладные.песта.

В жаркую летнюю пору не забывайте заботиться о том, чтобы у собак всегда

была вода для питья! Они очень мучаются тогда от жажды и могут даже заболеть от этого бешенством.

Бешеная собака (быль)

Барин купил легавого щенка в городе и в рукаве шубы привез его в деревню. Барыня полюбила щенка и в горницах выхаживала его. Щенок вырос, и его назвали Дружком.

Он ходил в лес с барином, караулил дом и играл с детьми.

Один раз в сад забежала собака. Собака эта бежала прямо по дорожки: хвост у нее был опущен, рот открыт, и изо рта текли слюни. Дети были в саду.

Барин увидал эту собаку и закричал:

— Дети! бегите скорее домой, — бешеная собака!

Дети услыхали, что кричал отец, но не видали собаки и бежали ей прямо навстречу.

Бешеная собака хотела броситься на одного из детей, но в это время Дружок кинулся на собаку и стал с ней грызться.

Дети убежали; но когда Дружок вернулся в дом, он визжал, и на шее у него была кровь.

Через десять дней Дружок стал скучать, не пил, не ел и бросился грызть щенка. Дружка заперли в пустую горницу.

Дети не понимали, зачем заперли Дружка, и пошли потихоньку посмотреть собаку.

Они отперли дверь и стали кликать Дружка. Дружок чуть не сбил их с ног, выбежал на двор и лег в саду под кустом. Когда барыня увидела Дружка, она кликнула его, но Дружок не послушался, не замахал хвостом и не взглянул па нее. Глаза у него были мутные, изо рта текла слюна. Тогда барыня позвала мужа и сказала:

— Иди скорей! Кто-то выпустил, Дружка — он совсем бешеный. Ради Бога сделай с ним что-нибудь.

Барин вынес ружье и подошел к Дружку. Он прицелился в него, но рука тряслась у него, когда он целился. Он выстрелил и не попал в голову, а в зад.

Собака завизжала и забилась.

Баран подошел ближе, чтобы посмотреть, что с ним. Весь зад у Дружка был в крови, и обе задние ноги перебиты. Дружок подполз к барину и стал лизать ему ногу. Барин затрясся, заплакал и убежал в дом.

Тогда кликнули охотника, и он добил собаку и унес ее.

Мальчик и мотылек

Пр и емыши

Мы жили в городе, в большом каменном двухэтажном доме. У окон нашего дома лепилось множество ласточьих гнезд.

В иоле месяце во время рабочей поры случилась с ними невзгода. Настала сушь, жара, — гнезда ласточек, обсохнув на ветру, стали отставать от густо беленой стены и, раскачавшись, падать на землю, разбиваясь вдребезги, убивая при падении и птенцов.

Однажды при сильном ветре свалились вниз несколько гнезд сразу и с малютками. Ласточки, увидев это, заметались с отчаянным криком, снуя в воздухе туда и сюда. Они беспомощно кружились над разбитыми гнёздами, жалобно чирикая и поминутно разрезая воздух своими длинными острыми крылышками, порой касаясь ими убитых птенчиков и покрывая их крыльями, как бы желая защитить. Они только словами не говорили, как им жаль погибших деток. Но зато эта жалость видна была в каждом их движении... И мне было жаль маленьких веселых, трудолюбивых птичек, в отчаянии летавших под окнами.

Я выбежала па улицу, подобрала крошек, которые при падении каким-то чудом остались живы (их уцелело пять штук разных возрастов), принесла их в комнату и посадила на окно.

Малютки жалобно чирикали, едва-едва переползая с места на место по окну, и пугливо прижимались друг к дружке. Я пробовала покормить их мушками, но они есть сами еще не умели: они были очень малы. Как тут с ними быть?

Я заплакала от неудачи. Мне жалко было их матерей, которые все продолжали кружить над мертвыми птенчиками, да жаль было и осиротевших беспомощных малюток, которые не могут сами есть и неминуемо должны погибнуть. Наконец, после нескольких бесполезных усилий накормить их мне подумалось: нельзя ли их рассадить в чужие гнезда. Не вскормят ли их сами ласточки?..

Сказано — сделано. Я тотчас же проворно встала на подоконник, взяла в руки птенчика постарше и понесла его к отверстию чужого гнездышка. Птенчик, почуяв знакомую обстановку гнездышка, крепко вцепился в него мохнатенькими лапками с острыми коготками, поспешно пробрался в отверстие гнезда и как-то радостно, громко чирикнул. Так я рассадила всех пятерых птенцов по разным гнездам, в каждое по одному, и, поскорее затворив окно, села к нему в тревожном ожидании: что выйдет из моих хлопот?.. Меня беспокоил и мучил вопрос: примут ли малюток чужие матери?..

Немного погодя прилетела с кормом в клюве одна ласточка к гнезду, прицепилась к нему, протянула было шейку, но, увидев в нем чужого птенчика, беспокойно крикнула, вспорхнула и не отдала корма детям… Она стала порхать торопливо около гнезда, заглядывая в него как-то боком и не решаясь сесть. При этом она все беспокойнее и беспокойнее кричала. На отчаянный крик этой ласточки начали появляться одна за другой ее соседки. Те также, порхая поблизости, подняли крик. Потом, кинувшись к своим гнездам, они торопливо заглянули в них. Найдя и там в свою очередь прибавление семейства, они не садились, но беспокойно сновали мимо с громким криком. Наконец, ласточек собралась стая штук в 50, и все они то в волнении летали, то тревожно садились рядом на выступавший каменный карниз над окнами, хлопотливо щебеча между собой, снова обсуждая что-то.

Вдруг одна из ласточек, как видно, посмелее, быстро сорвалась с карниза, схватила на лету какую-то козявку, осторожно подлетела к своему гнезду и, вытягивая шейку, сунула наскоро мошку в разинутый ротишко первого попавшегося птенчика и отлетела прочь. Смотрю, а ха ней тотчас же и другая и третья ласточки стали подлетать к гнездам, и все наперебой друг перед другом стали таскать мошек, — и уже не по одной и не по две ласточки подлетали к тому гнезду, где находились чужие птенчики, но по четыре и по пяти за раз; они буквально облепили гнезда, и каждая из них спешила заглянуть туда, а также и от себя доставить в него приношение.

Сперва мне показалось, что ласточки клюют приемышей и выпроваживают их вон, но потом, когда поулеглось у них волнение, и я поближе присмотрелась к ним, оказалось, что они кормят одинаково как своих детей, так и приемных. И так изо дня в день ласточки дружно, сообща кормили птенчиков. Наконец, мои любимцы, оперившись окончательно, повылетели все на волю.

Любо, бывало, посмотреть на них, когда они после непрерывного труда от ранней зорьки вечером усядутся все рядышком на каменном карнизе отдыхать. Озарит их заходящее солнышко своими розовыми яркими лучами — и сидят они, эти труженицы, чистенькие, веселые, и так ласково щебечут между собой, словно рассказывают друг дружке о мирно проведенном трудовом дне.

Наконец, нащебетавшись вволю, ласточки сядут на гнезда и заснут, попрятав головки под крылышки, чтобы снова утром с ранней зарей заняться отыскиванием корма себе и деткам.

Перепелка

Однажды мы с отцом отправились на охоту – под самый Петров день. В то время молодые куропатки еще малы бывают, отец не хотел их стрелять и пошел в мелкие дубовые кустики, возле ржаного поля, где всегда попадались перепела.

Вдруг Трезор сделал стойку; отец мой закричал: «Пиль!» — и из-под самого носа Трезора вскочила перепелка — и полетела. Только полетела она очень странно: кувыркалась, вертелась, падала на землю – точно она была раненая или крыло у ней надломилось. Трезор со всех ног бросился за нею… он этого не делал, когда птица летела как следует. Отец даже выстрелить не мог, он боялся, что зацепит дробью собаку. И вдруг смотрю: Трезор наддал — и цап! Схватил перепелку, принес и подал ее отцу. Отец взял ее и положил себе на ладонь, брюшком кверху. Я подскочил.

— Что это, говорю, она раненая была?

— Нет, — ответил мне отец, — она не была раненая; а у ней, должно быть, здесь близко гнездо с маленькими, и она нарочно притворилась раненой, чтобы собака могла подумать, что ее легко поймать.

— Для чего же она это делает? — спросил я.

— А для того, чтобы отвести собаку от своих маленьких. Потом бы она хорошо полетела. Только на этот раз она не разочла; уж слишком притворилась — и Трезор ее поймал.

— Так она не раненая? — спросил я опять.

— Нет… но живой ей не быть. Трезор ее, должно быть, даванул зубом.

Я пододвинулся ближе к перепелке. Она неподвижно лежала на ладони отца, свесив головку, — и глядела на меня сбоку своим карим глазком.

И мне вдруг так жаль ее стало! Мне показалось, она глядит на меня и думает: «За что же я умирать должна? За что? Ведь я свой долг исполняла; маленьких своих старались спасти, отвести собаку подальше – и вот попалась! Бедняжка я! Бедняжка! Несправедливо это! Несправедливо!»

— Папаша! — сказал я, — да может быть, она не умрет…— и хотел погладить перепелочку по головке.

Но отец сказал мне:

— Нет! Вот посмотри: у ней сейчас лапки вытянутся, она вся затрепещется, и закроются ее глаза.

Так оно точно и случилось. Как только у ней закрылись глаза – я заплакал.

— Чему ты? — спросил отец и засмеялся.

— Жаль мне ее, сказал я. — Она долг свой исполняла – а ее убили! Это несправедливо!

— Она схитрить хотела, — ответил мне отец. — Только Трезор ее перехитрил.

«Злой Трезор! — подумал я… да и сам отец показался мне на этот раз недобрым. – Какая же тут хитрость? Тут любовь к детенышам, а не хитрость! Если ей приказано притворяться, чтобы детей своих спасать, так не следовало Трезору ее поймать!» Отец хотел было сунуть перепелку в ягдташ, но я ее у него выпросил, положил ее бережно в обе ладони, подышал на нее… не очнется ли она? Однако она не шевелилась.

— Напрасно, брат, — сказал отец, — ее не воскресишь. Вишь, головка у ней болтается.

Я тихонько приподнял ее за носик; но только я отнял руку, головка опять упала.

— Тебе все ее жаль? — спросил меня отец.

— А кто же маленьких кормить будет? — спросил я в свою очередь.

Отец пристально посмотрел на меня.

— Не беспокойся, говорит, самец-перепел, отец их, выкормит. Да вот постой, — прибавил он, — никак Трезор опять стойку делает… уж это не гнездо ли? Гнездо и есть.

И точно… в траве, в двух шагах от Трезоровой морды, тесно, рядышком лежали четыре птенчика; прижались друг к дружке, вытянули шейки – и все так скоро, в один раз дышат… точно дрожат! А уж оперились; пуху на них нет – только хвостики еще очень короткие.

— Папа! Папа! – закричал я благим матом… — отзови Трезора! А то он их тоже убьет!

Отец крикнул на Трезора и, отойдя немного в сторону, присел под кустик, чтобы позавтракать. А я остался возле гнезда, не захотел завтракать. Вынул чистый платок, положил на него перепелку… «Смотрите, мол, сиротки, вот ваша мать! Она собой для вас пожертвовала!». Птенчики по-прежнему дышали скоро, всем телом. Потом я подошел к отцу.

— Можешь ты мне подарить эту перепелочку? — спросил я его.

— Изволь. Но что ты хочешь с ней сделать?

— Я хочу ее похоронить!

— Похоронить?!

— Да; возле ее гнездышка. Дай мне твой нож; я ей могилочку вырою.

Отец удивился.

— Чтобы детки к ней на могилу ходили? — спросил он.

— Нет, — отвечал я, — а так… мне хочется. Ей будет тут хорошо лежать, возле своего гнезда!».

Отец ни слова не промолвил; достал и подал мне нож. Я тотчас же вырыл ямочку; поцеловал перепелочку в грудку, положил ее в ямочку — и засыпал землею. Потом я тем же ножом срезал две ветки, очистил их от коры, сложил их крестом, перевязал былинкой и воткнул в могилку.

Скоро мы с отцом пошли дальше; но я все оглядывался… Крест был беленький — и далеко виднелся.

А ночью мне приснился сон: будто я на небе; и что же? На небольшом облачке сидит моя перепелочка, только тоже вся беленькая, как тот крестик! И на голове у ней маленький золотой венчик; и будто это ей в награду за то, что она за своих деток пострадала!

Дней через пять мы с отцом пришли опять на то же место. Я и могилку нашел по кресту, который хоть и пожелтел, но не свалился. Однако гнездышко было пусто, птенчиков ни следа. Мой отец меня уверил, что старик их увел, их отец; и когда, в нескольких шагах оттуда, вылетел из-под куста старый перепел, он его стрелять не стал… И я подумал: «Нет! Папа добрый!».

Но вот что удивительно: с того дня пропала моя страсть к охоте.

Не забудьте летом про птичек!

Не думайте, что только зимой птицы голодают и нуждаются в нашей заботливости. Нужда случается с ними и летом, во время засухи. Тогда наступает трудное время для всех тех птиц, которые питаются насекомыми.

Раз летом, рано утром, к моему окну подлетела самка черного дрозда и долго стояла на дорожке, очевидно, поджидая чего-то. Заметив птицу, я бросила ей из окошка горсть размоченного черного хлеба.

Если бы вы видели, с какой жадностью накинулась бедная птичка на хлеб и стала клевать его! Насытившись, птичка набрала в свой клюв сколько могла хлеба и улетела в гнездо к своим птенцам. Тотчас же к моему окну начали слетаться со всех сторон воробьи, реполовы, серые дрозды, — целые стаи птичек; они набросились на хлеб, жадно ели его и потом улетали с полными клювами и зобами к своим гнездам, где томились голодом их птенчики.

Тогда я поняла, что в это жаркое и ясное лето, которому мы так радовались, великая нужда посетила птичье племя: по сухим дорогам, в полях было мало червей и насекомых, и птенчики, только что вылупившиеся из яичек, голодали в гнездах. Я поняла скорбь черной дроздихи, которая прилетела ко мне за помощью в страшную минуту нужды: я по няла, что хотели сказать мне ее черные глазки, неотступно глядевшие на меня. Это голодная мать просила меня помочь ей и ее дёткам.

С тех пор я всегда готовила пищу моим пернатым любимцам в жаркие, сухие дни раннего лита, когда по гнездышкам сидят слабые, неоперившееся птенчики.

Оборвавшаяся дружба

Я проводил то лето в Павловске особенно весело, потому что у меня нашелся новый отличный товарищ для прогулок по полям и лесам, составлявших для меня, самое огромное наслаждение.

Студент Броневский, был в полтора раза старше меня, — мне было тогда лет пятнадцать, а он был уже совсем мужчина, с красивой белокурой бородкой и вьющимися кудрями, которые он отбрасывал назад в художественном беспорядке. Несмотря на разницу в возрасте, мы очень подружились. Нас сблизила и ранняя любовь моя к книгам и, главное, страсть ко всевозможным далеким прогулкам и экскурсиям по всем направлениям, по полям, деревням, лёсам и болотам.

Мы обыкновенно отправлялись в путь на заре, свежие, бодрые, полные радости молодой жизни, весело шагая по росистому полю, любуясь на поднимавшееся солнце. А как чудесно было, после нескольких часов неутомимой ходьбы, устроить привал в тени лесной опушки, растянуться на мшистом ковре, сладко жуя, с волчьим аппетитом, ломоть хлеба с сыром! Как две охотничьи собаки, мы избегаем, бывало, каждый раз во всех направлениях какую-нибудь рощу, лесок, лес, подробно осмотрим встречную деревушку, потолкуем с каким-нибудь, показавшимся нам особенно интересным, мужиком, бабою, ребятишками... Всегда нас ласково примут и напоят молоком, — а напиться холодного молока на завалинка у избы в знойный день, с ломтем свежего хлеба, после двенадцативерстного странствия — это было такое угощение, какого, конечно, не имеет никакой царь в мире.

И только поздно, поздно, через совершенно стемневший парк, добирались мы до дому и с блаженною усталостью сваливались в постель.

Нас на этих прогулках было, собственно, трое: с нами совершал все путешествия — с еще большим, чем мы, удовольствием — чудесный пес моего приятеля, Гектор, великолепный сеттер, с замечательно красивою мордой и прекрасными, добрыми и удивительно умными глазами. Мне ужасно нравилась эта собака, и я все мечтал о том, как хорошо бы иметь такого славного, мохнатого друга.

Гектор был очень привязан к своему хозяину. Где бы он ни был, куда бы он ни шел, Гектор всегда оказывался подле него. На свист его он летел опрометью, все приказания его исполнял немедля с величайшею точностью. Но мне не очень-то нравилось, как Броневский, несмотря на все это, относился к своей собаке. Он часто сердито кричал на нее, часто давал ей пинка ногою, а иногда ударял ее своей камышовой палкой за какой-нибудь пустяк.

Броневский был для меня большим авторитетом, и хотя мне очень не нравилось его обращение с такой собакой, но я только очень несмело раза два заметил ему, что он очень уж строг с Гектором. Но Броневсий презрительно сжимал губы в ответ и говорил, что это все глупости, сентиментальности, что собаку надо всегда хорошенько учить. Это мне совсем не нравилось в нем, но, повторяю, я относился к нему с большим почтением и решал в конце концов, что, вероятно, ему лучше все это известно.

Наступила осень. Скоро уже надо было переезжать в Петербург садиться за гимназическую скамью. Да и теперь уже пришлось уткнуться носом в книгу. Мне надо было приготовлять заданные на лето и запущенные уроки, и Броневский тоже готовился к осеннему университетскому экзамену. Путешествия наши стали реже, но зато если уж нам удавалось вырваться, мы наверстывали потерянное, шагая с удесятеренною быстротой по трещавшему под ногами жнивью, жадно вдыхая чистый, прозрачный, бодрый воздух золотистого осеннего дня.

Нам оставалось прожить еще недели две, и мы с Броневским наметили еще три интереснейших путешествия, но уже первое из них оборвалось впезапным неожиданным образом.

Мы шли лесной дорожкой, между двух стен позолотившихся берез, и толковали о только что прочитанной мною книге. Броневский по этому поводу рассказывал мне, как всегда, разные новые для меня вещи, и я слушал его с величайшим интересом, распихивая ногами груды павших красных листьев. Гектор бежал за нами, но бежал как-то вяло, понурив морду, и не думал совершать тысячи кругов вокруг нас по всем направлениям, как он это обыкновенно делал. Иногда он даже останавливался и как-то тяжело вздыхал. Очевидно, ему нездоровилось.

Броневский не обращал на него никакого внимания. Но вдруг в кустах перед нами что-то зашевелилось. Он крикнул: — Гектор, пиль! — и махнул ему палкой по направление к кустам. Гектор потянул носом, но не бросился, как обыкновенно, а пошел к кустам тою же вялою, понурою походкой. То, что зашевелилось в кустах, очевидно, скрылось оттуда и прошумело где-то вдали уже от нас.

— Пиль, говорят тебе, мерзкая собака! А. ты не слушаться?! — и Броневский, покраснев от злости, бросился к Гектору и сталь бить его палкою по спине, по бокам, даже по морде, по этой доброй, чудной морде, с такой силой, что палка его, наконец, переломилась!

Я бросился к ним. Не помню уж, что я говорил Броневскому, что-то о том, что этого я никогда не ожидал от него, что порядочный человек не может так мучить животное, что он не имеет никакого права на это, что после этого я не могу быть его другом и т. д. Помню только, что слезы у меня подступили к горлу и я говорил все это с трясущеюся челюстью, и что Броневский, с еще более побагровевшим лицом, закричал, что как смею я, мальчишка, делать ему замечания, что ему наплевать на мою дружбу и тому подобное...

И мы повернулись друг к другу спиною и пошли в разные стороны, чтобы больше никогда уже не видаться.

Пройдя уже довольно далеко, я оглянулся и увидал, как Броневский ожесточенно быстро шагал своими длинными ногами, а рядом с ним покорно бежал бедный, избитый Гектор, поджав хвост и еще понурее опустив морду.

Осень

Тревоги маленькой куропатки

Вы знаете, что мы, куропатки, живем выводками, что мы гнездимся на полях, в бороздах, откуда легко можно подняться при малейшей опасности: мы летим тогда врассыпную.

Пас было здесь очень много; превесело жилось нам. Мы устроились па лужайки, у опушки большого леса, где корму нам было вдоволь; с обеих же сторон от нашего жилья было прекрасное убежище в кустах. С тех пор, как я оперилась и выучилась бегать, я чувствую себя вполне счастливой; одно только беспокоило меня немного — это грозное открытие охоты, о котором наши матушки уже начали перешептываться между собою.

Один старый перепел из нашего птичьего села говаривал мне всегда по

этому случаю:

— Не бойся, краснушка. Будь только со мною в день открыла охоты, и ты увидишь, что ничего с нами не случится.

Мой приятель уже старик, но еще очень пронырливый и бойкий, хотя на груди его уже видна подкова и перья местами поседели. Он часто водил меня к опушке леса. Там стоял маленький домик, притаившийся среди густых дубов, тихий и постоянно запертый.

— Взгляни хорошенько на этот домик, малютка! — говорил он мне — Когда ты увидишь, что из трубы поднимается дым, что двери и ставни отперты, тогда нам будет плохо.

На следующее утро, когда еще не совсем разевало, я слышала, как из борозды кто-то звал меня шепотом:

— Краснушка! Краснушка!

Это был мой приятель — старый перепел. Он тревожно глядел по сторонам.

— Пойдем скорее, — сказал он, — и делай то, что я.

Мы направились к лесу, и мимоходом я заметила, что из трубы маленького домика выходил дымок; в окнах был свет; перед открытою дверью стояли охотники с ружьями, а подле них прыгали собаки. Как раз в то время, как мы проходили, один из охотников сказал:

— Обойдем до завтрака поля, а после пойдем в лес.

Тогда я поняла, почему мой старый товарищ повел меня прежде всего в дубраву; но сердце все-таки билось при мысли о наших бедных друзьях.

Мой товарищ спрятался за молодой дуб; я уселась рядом с ним: оттуда, из-за листьев, мы могли высматривать, что делают охотники.

В полях шла страшная стрельба. При каждом выстреле я закрывала глаза, совершенно ошеломленная; а когда я решалась их снова открывать, то видела все то же большое поле, где не было ни одного кустика; видела тех же страшных собак, которые бегали, обнюхивали каждую травку, рылись в сене и вертелись как бешеные; видела я тех же охотников, которые следили за собаками, ругались, кричали, а их ружья блестели на солнце. Раз мне показалось, что из одного маленького облака дыма посыпались листья, хотя вокруг не было ни одного дерева. Мой приятель шепнул мне, что это не листья, а птичьи перья; и правда, в ста шагах от нас одна несчастная серая куропатка с окровавленной головой упала в борозду.

Можно было подумать, что лес спал в эти часы. Тишина стояла в маленьком болотце, куда олени ходят пить. Кролики тоже все куда-то попрятались.

О, я никогда не забуду этого первого выстрела в лесу. На коре деревьев оставались от выстрела следы, а листья решетились, как от апрельского града. Какой-то кролик испуганно перескочить через дорогу. Булочка свалилась с дерева и разроняла недозревшие орехи. Тяжело летя, пронеслись два-три жирных фазана, а под низенькими кустиками, в сухих листьях, послышался шум: страшный выстрел разбудил, перепугал и взволновал все живущее в лесу. Полевые мышки попрятались по своим норкам. Рогач, выйдя из дупла нашего дерева, остановился в недоумении и выкатил затем от ужаса свои большие глупые глаза. И кузнечики, и шмели, и бабочки, и другие маленькие насекомые метались во все стороны... Один маленький чудак-кузнечик с пурпуровыми крыльями подсел даже к самому моему клюву; но я была в такой тревоге, что и не воспользовалась его испугом.

Старый перепел был по-прежнему спокоен. Он чутко прислушивался к лаю собак и к выстрелам и делал мне знак, когда собаки приближались, и тогда мы отходили немного, подальше и хорошенько прятались в листве

У м еня и до сих пор еще перед глазами те местечки, по которым мы проходили; я прекрасно помню и холмик, где жили кролики, со множеством норок у подножья пожелтевших деревьев, и большую стену из дубов, позади которой, казалось, всюду скрывается смерть, и маленькую зеленую тропинку, по которой наша маменька-куропатка не раз водила весь выводок гулять по майскому солнышку.

Как во сне я увидала эту маленькую тропинку в ту минуту, как ее переходила высокая лань на нежных ножках и с широко раскрытыми глазами. Затем я увидала то болото, куда мы обыкновенно прилетаем партиями по пятнадцати или тридцати штук с полей, чтобы напиться и усыпать свои лоснящиеся перышки блестящими капельками воды... Посреди этого болота росли очень густые ольховые кусты, и на этот-то островок мы и уселись. Собаки должны бы были иметь волшебное чутье, чтобы отыскать нас тут. Мы уже были на нем с минуту, когда притащилась на трех лапах косуля, оставляя за собою кровавый след на мху. Это было так грустно, что я спрятала свою голову под листья; но нельзя было не слышать, как бедная раненая, в лихорадке, задыхаясь, пила из болота...

День кончался. Выстрелы удалялись и становились реже. Затем все стихло: охота была окончена. Тогда мы осторожно вернулись на поло, чтобы узнать о наших товарищах. Проходя мимо маленького домика, я увидала ничто ужасное: на краю рва лежали рядом, один подле другого, рыжеватые зайцы и маленькие серые кролики с белыми хвостиками. Их маленькие лапки, сложенные смертью, точно умоляли о пощаде, их потускневшие глаза точно плакали. Тут же лежали и красные и серые куропатки; у некоторых была на груди подкова, как у моего старого друга, у других же, — таких молодых, как я, — был еще пушок под крыльями. Трудно представить себе что-нибудь печальнее мертвой птицы! В крыльях ведь всегда столько жизни! Невольно вздрагиваешь, видя их сложенными и холодными... Большой прекрасный олень, казалось, спокойно спал; его маленький розовый язычок высовывался изо рта, словно желая еще лизать.

И охотники стояли тут же, наклонившись над этой бойней; они весело считали убитых, тащили к своим сумкам эти окровавленные лапы, эти растерзанные крылья, не обращая внимания на свежие раны. Собаки, связанные для дороги, сжимали губы и рвались, как будто им еще хотелось броситься в кусты.

Дорогой мы видели много несчастных маленьких зверьков, убитых случайно дробинками и оставленных на добычу муравьям: полевых мышек, с мордочкой в пыли, сорок, ласточек, убитых дробью на лету; они лежали на спинки и протягивали свои маленькие похолодевшие лапки к ясной холодной, сырой осенней ночи, которая так быстро спускается на землю! Но всего ужаснее было слышать, как на опушки леса, на краю луга и в речном тростник!; никто не отвечал на тревожные и грустные призывы осиротевших птиц.

Ни у моего товарища, ни у меня не хватило духу запеть, по обыкновению, прощальную песенку кончавшемуся дню.

Мальчик и птичка

Отчего перелетные птицы улетают от нас на зиму ?

По свинцовому небу ходят серые тучи. Свежо становится в воздухе, особенно по утрам. Серебристый пней долго лежит на траве и на поблекших листьях. Пропали комары, не видно и мошек, и мухи уже стали словно сонные.

Рано-рано поутру, кутаясь в кожух, наброшенный на плечи, вышел крестьянин на крылечко, взглянул на огород и остановился в недоумении: огромная старая ветла снизу доверху вся усеяна была ласточками. Ласточки покрывали плетень огорода и кровлю соседнего амбара, так что плетень и кровля казались совершенно черными. Отовсюду прилетали новые и новые стаи.

Мало-помалу птички уселись, успокоились. Мертвая тишина воцарилась между ними. И вдруг все, сколько их было, защебетали, замахали крылышками, поднялись, сделали несколько кругов в воздухе; и темным облачком понеслись к югу, оглашая воздух криком.

«Знать в дорогу собрались, в теплые края полетали, — подумал крестьянин. — Прощайте, летние гости, до новой весны! И нам пора о зиме подумать: на крышу новой соломки надо подложить, завалинку около избушки приподнять и укрепить, соломой избушку окутать, дров на зиму заготовить».

Отчего же перелетные птицы улетают от нас на зиму? Вы скажете, может быть, оттого, что у нас зимою очень холодно, птицы ищут осенью стран потеплее, чтобы там спастись от наших морозов. Но ведь многие птицы: воробьи, вороны, синицы, снегири, тетерева, живут же у нас круглый год, значит птицы могут переносить нашу зиму. Отчего же не остаются у пас зимовать и остальные птицы: ласточки, скворцы, грачи, соловьи, зяблики, утки, журавли? Почему они решаются лучше пуститься в путь? А путь этот такой далекий, что во время этого пути чуть не половина птиц погибает от всяких случайностей.

Дело вот в чем: птицам надо зимой чем-нибудь кормиться. Зимой корм добывать всем птицам трудно. Но птицы, которые кормятся разными зернышками да плодами, все-таки могут раздобыть себе кое-что и как-никак перебиваться: они щиплют древесные почки, кормятся плодами березы и ольхи, сосновыми и еловыми именами, рябиной, на которой ягоды держатся очень долго.

Не трудно также перебиться у нас зимой и таким птицам, как вороны и галки. Вороны питаются падалью и всякой всячиной и всегда могут раздобыть себе что-нибудь съестное, переберутся они поближе к человеческому жилью да и кормятся разными отбросами, кухонными остатками. Голуби и воробьи тоже поближе к человеку держатся — подбирают хлебные крошки, корочки, просыпанные хлебные зерна.

Но что же делать у нас зимою тем птичкам, которые кормятся насекомыми ? Ведь зимою насекомых совсем нет. Одни из них умирают осенью, другие прячутся в мох, под камни и замирают до весны. Снег заносит их сверху, и птицам не достать их из-под снежного покрова. Что делать также уткам, гусям, журавлям и другим болотным птицам? Эти птицы не могут обойтись без воды. Они, кормятся рыбой, лягушками и другими водяными животными, ищут в иле червяков, и зимою, когда реки, озера и болота скованы льдом, им негде добыть себе пищи.

Всем этим птицам грозить у нас зимой голодная смерть. Вот потому-то и летят они, от нас осенью в теплые страны, где реки и озера не замерзают, где могут они найти себе нужный им корм. Не холод, а голод гонит от нас птичек осенью.

Заволнуются птички, зачуяв холодную осень, примутся летать, кричать, а там, смотришь, собьются стаями и полетят стайка за стайкой в иные, далекие земли, где тепло, где во время нашей зимы растут и цветут всякие растения.

Не одну тысячу верст надо пролететь птицам. Но не собьются они с дороги, не погибнут и от голода: выбирает себе каждая стая двух-трех вожаков, которые хорошо знают, где дорога безопаснее, ближе, где по пути больше корму. И старые и молодые птицы слушаются своего вожака, как цыплята наседку. По команде вожака стая спускается на кормежку, на водопой, на ночлег. Когда птицы заняты отыскиванием корма, вожаки стоять поочередно настороже.

Но много и опасностей встречается на пути: после дождей хватит вдруг ранний мороз — и много птиц из стаи погибнет от голода. Во время перелета через море застигнет стаю страшная буря, и обессиленные птицы погибают в бушующих волнах. Много тысяч птичек погибнет в пути и от всякой хищной птицы, которая летит за ними следом на свои зимовья. Подстерегает птицу на перелете и человек: ловит птиц сетями и силками, бьет обессилевших палками.

Несчетное число птиц погибает в пути, но большая половина все же доберется до своего зимовья. Там, на чужбине наши птицы не поют песен, не вьют гнезд, а только кормятся. Они терпеливо ждут конца нашей долгой зимы, когда им можно будет снова возвратиться в родной лес или в поле, где была их колыбель — родимое гнездышко.

Ласточки

Осенью после обеда

Стояла чудная осень. В такие ясные осенние дни хорошо гулять по полям и лугам, и дядя Ваня каждый праздник делал после обеда большие прогулки со своими племянниками. Но вот стала приближаться зима. Сильные ветры сорвали с деревьев последние листья, и холодный осенний дождик пополам с снежными хлопьями моросил с утра до вечера.

Дядя Ваня стоял на дворе и гладил Тиракса по мохнатой шерсти.

— Да, — говорил он, — вот и зима подошла. Прощай теперь все наши прогулки! Не правда ли, старик?

— Дядя, — просили дети, — пойдем гулять, ведь вовсе не так холодно, если скоро идти. А в будущее воскресенье, может быть, вовсе уже плохо будет.

— Мы найдем себе занятие и дома, — отвечал дядя. Сегодня мы обойдем нашу усадьбу. Вы и здесь увидите много любопытного.

С этими словами дядя пошел по двору и остановился перед конурой Тиракса.

— Станция первая, — скомандовал он, — только не для ленивых! Принесите-ка сюда ваши столярные инструменты, несколько гвоздей и хороший кусок парусины. У вас еще, наверное, все это осталось после постройки садовой палатки. Ну, смотрите, — продолжал он, — когда дети принесли все, — посмотрите, в каком виде конура, где бедная собака должна прожить всю зиму. Не стыдно ли нам, что у такого верного друга нет хорошего приюта от холода и непогоды? Стоить только немножко подумать и потрудиться, и Тираксу будет много легче зимой.

— Ну, живее, Лева, поверни конуру так, чтобы в нее не дул ветер. Ладно, теперь она на месте. А ты, Оля, забей все щели и дырки мхом, пока я буду исправлять крышу. Вход мы загородим плотной занавеской из парусины, сверху мы ее прибьем гвоздиками и спустим вниз до самой земли, вот так. От этого у Тиракса будет много теплее, потому что снег не станет засыпаться в его конуру.

— Теперь принесите сухой соломы для подстилки, — у всякой собаки должна быть мягкая, сухая, теплая подстилка. Менять ее нужно, по крайней мере, раз в неделю. У самого входа мы поставить маленькую дощечку, чтобы в конуру не заливались грязь и вода. Ну, как вы думаете, все готово теперь?

Дети кивнули утвердительно головой.

— Нет не все еще, — возразил дядя: — нужно еще укрыть крышу соломой, землей и дерном. Ведь собака также чувствует холод и непогоду, как и мы сами. Она так же может заболеть от простуды, как и человек. Вы, может быть, думаете, что когда собака жалобно воет в своей конурке по целым ночам, так это только оттого, что она скучает? Кроме скуки, ее мучает ревматизм, и разные другие простудные 'болезни, которыми не трудно заболеть, лежа целую ночь на промерзлой земле, на холодном ветру. Полусгнивший клочок соломы и развалившаяся конура не защищают ее от непогоды, а от холода бедная собака не может спать целую ночь. Не удивительно, что несчастный зверь, наконец, озлобится, сделается недоверчивым и станет бросаться на людей. Не забывайте чистить также кругом конуры, мыть каждый день посуду для еды и ставить чистой воды. По крайней мере, раз в день нужно давать собаке горячего, а недостаточно бросать ей только объедки или кости. Ну, теперь вы знаете, как нужно заботиться о Тираксе. Теперь пойдем дальше.

Дядя Ваня открыл дверь в конюшню.

— Ну, дети, сюда! Скоро наступить сильная стужа, и время подумать также и о лошадях. Кучер Иван не очень-то много смыслит, как нужно заботиться о них, и бедным животным часто приходится много терпеть от этого. Недавно он возил вашего папу в город и всю дорогу ехал очень скорой рысью. Лошади приехали все в мыле. Умный кучер сейчас бы прикрыл их попоной, а у Ивана они простояли добрых четверть часа на морозе. При этом лошадям очень легко схватить ревматизм или воспаление легких. Большое тоже мучение для лошади — это мундштук. При всякой остановит, следует снимать его, чтобы лошадь отдохнула. Но обыкновенно на это не обращают никакого внимания, и бедняги подолгу стоять с ним. А то вот еще обратите внимание на шоры. Знаете ли вы, зачем их надевают?

— Чтобы лошадь не пугалась, — отвечал Лева.

— А между тем, лошади с ними только скорее приучаются пугаться, и, кроме того, от них часто болят глаза и лошадь слепнет. Когда вы вырастете и у вас будут свои лошади, никогда не надавайте им шор. А теперь пока следите хоть за тем, чтобы шоры не были слишком тесны и не терли глаза лошадям. Так пм все-таки будет легче. Особенно же заботьтесь, чтобы никогда не надевали лошадям узду с мороза. Попробуйте сами, что значить дотронуться на морозе языком или губами до металла. — Я уже раз попробовал, — сказал Лева, — мне было очень больно, и кусочек кожи остался на железе.

— Ну, — сказал дядя, — то же самое бывает и с лошадью. Подумайте только, что это происходить с ней ежедневно, так что ранка и залечиться не может, а делается все больше и больше. Можете себе представить, какие муки должна выносить бедная лошадь. А ведь ничего не стоит только потереть узду чем-нибудь теплым перед тем, как вложить ее в рот лошади. Итак, дети, не забывайте присматривать за тем, чтобы нашим лошадям было хорошо. А Иван поймет ваши заботы и сам не захочет отстать от вас.

Птички на рябине

Дедушка Игнат целыми днями работает в саду. Много сухого листа сметает он с дорожек на клумбы, где маргаритки и анютины глазки жмутся друг к другу и дрожат от стужи; под листом им будет теплее и крепко заснуть они на всю зиму. Плотно обертывает он соломой каждый розовый кустик, чтоб он мог пережить суровую зиму.

Маленькому Мише скучно сидеть в комнате, его одели потеплее и выпустили в сад. Он ходить за дедушкой Игнатом и смотрит, как тот подвязывает малину, окапывает яблони и кусты крыжовника. Но Миша не только смотрит, он и сам работает: он набирает под ветлами, чад растут вдоль забора, сухой лист на свою маленькую тачку, везет его к клумбам и высыпает на кустики анютиных глазок, которые дедушка не успел еще прикрыть.

Вот взял дедушка Игнат лесенку, поставил ее под рябиной, влез и стал обрезать кисти красных ягод. Миша стоит и держит корзинку; он старается держать ее как можно выше, чтобы дедушке легче было бросать в нее ягоды.

Вот уж Мишина корзина полна; ему уж давно стало тяжело держать ее; он поставил ее на землю и ловить руками красные грозди, которые бросает ему дедушка, или бегает кругом дерева и подбирает их на земле.

— Ну, вот и будет с нас, — говорить дедушка. Он, кряхтя, спускается с лесенки и, подняв ее одной рукой, а другой захватив корзинку, тихонько направляется к дому. Миша бежит за ним; ему вовсе не нравится, что так скоро кончилась новая забава.

— Дедушка, а еще-то разве не будем собирать? — спрашивает он.

— Да на что же нам? Вон и так уж полная корзина, — отвечает дед: — нам ведь только хватило бы на варенье.

— Дедушка, а на деревьях-то сколько осталось ягод! Давай лучше снимем их, я буду ими играть! — говорить Миша.

— Довольно у тебя игрушек и без того, — отвечает Игнат; — эти ягоды надо птичкам оставить. Летом-то птички всегда сыты, они и червяков поклюют, и мошек, и зернышек разных отыщут, а как наступят морозы, как прикроет землю снегом, так плохо им будет: и холодно, и голодно, вот они и прилетят сюда, и обрадуются нашей рябине.

Пошел частый холодный дождик. Миша убежал домой и все смотрел в окно, не прилетят ли птички клевать рябину.

И когда наступили морозы, много их стало прилетать и садиться на витки рябины. Они обклевывали красные ягодки, отыскивали их на земле под деревьями и радовались, что нашли вкусное угощение, и весело чирикали.

Каждый день прилетали они, большие и маленькие, покушать рябинки, а Миша смотрел на них в окно и говорил им: «Здравствуйте, милые птички».

Холодно, сыро и пусто было в полях, но птички не горевали: они знали, что в саду у дедушки Игната много оставлено на их долю вкусных ягод.

Когда же на ветках рябин не осталось больше ни одной ягоды, далее» сморщенных, даже темненьких не осталось, тогда птички грустно зачирикали, придет в на опустевшие деревца, и стали совещаться между собою, как им быть.

Видит Миша, сидят пичужки скучные, нахохлились и жалобно попискивают; собрал он крошки со стола, пошел в сад и рассыпал их под рябинками. Птички испугались, разлетались в разные стороны, да потом смекнули, что бояться нечего, и принялись подбирать крошки.

С тех пор Миша целую зиму каждый день кормил своих маленьких гостей, а они весело чирикали у него под окном и приводили с собой еще новых голодных, озябших пичужек.

Зима

Щегол и чертополох

За ночь выпал снег и подморозило. Славно стало на улице: везде чистенько, беленько, ни грязи, ни слякоти. А уж как везде красиво! Лес что твой хрустальный дворец, сверкает на солнышки. На что уж глинистый, поросший сухими кустами репейника овраг, и тот сегодня словно сад с какими-то причудливыми, красивыми кустами и деревцами: так разукрасили и изменили бабушка-зима с дедушкой-морозом неказистые кусты репейника.

Что это... да никак на репейнике за ночь распустились новые цветы?! Да каше еще красивые цветы, пестренькие — на одном цветке и красный, и белый, и желтый, и даже черный цвет!.. «Щиглик-щиглик. пюи-пюи!» — защебетали вдруг пестренькие цветочки и, вспорхнув стайкой на воздух, сделали круг над оврагом и снова опустились на репейник, немножко подальше.

Так вот какие это были цветочки!.. «Пюи-пюи!» — раздалось снова поблизости и совсем похоже на канарейку. Это один щегленок отстал от своих товарищей и манит их к себе назад: уж очень, должно быть, по вкусу пришлись ему семена большой пушистой репейниковой головки, на которой он так искусно примостился.

Что за прелестная птичка! Ростом поменьше воробья; мордочка (передняя часть головки) ярко-красная; щечки белые; темя и затылочек черные; крылья желтые, с черными и белыми крапинами по заднему краю; хвостик черный и также с белыми крапинами по его кончику; спинка желтовато-бурая; надхвостье белое; грудка и брюшко белые, с красновато-бурым налетом; клювик красновато-белый, с черным кончиком; ножки буренькие.

«Пюи-пюи-щиглик!» — защебетал снова наш сосед-щегол, прикончив с вкусной репейниковой головкой, и, видя, что его товарищи хотя и откликаются на его призывный крик, но, по-видимому, вовсе не расположены к нему вернуться, вспорхнул и полетел по направлению к ним, издавая во время полета звуки: «щиглик-пюи-паклипикли!» Словно большая пестрая бабочка пропорхнул он мимо нас. Как славно мелькают на солнце его желтые полупрозрачные крылышки!

Замечали ли вы когда-нибудь, как от отцветшего чертополоха летят в воздух пушистые, летя семена? Порыв ветра подымает вверх эти шерстистые клочки, и они плывут в воздухе подобно маленьким воздушным шарам. После долгих странствований семя опускается вниз, и из него скоро вырастает молодой чертополох.

Крестьяне считают чертополох самой вредной из всех сорных трав. Если оп разрастается в хлебном поле, то скоро начинает теснить рожь и пшеницу и почт заглушает ее. Главное, что помешать чертополоху расти не возможно, потому что семена его, лишь только растение

созреет, отрываются и летят во все стороны. Каждая головка чертополоха рассеивает так много семян, что если бы птицы не поддали их, они покрыли бы скоро всю землю. Щегол не только семена чертополоха, а, кроме того, еще семена одуванчика, крестовника и многих других сорных трав и приносить этим очень большую пользу крестьянину.

Щеглиха строит хорошенькое гнездышко для своих птенчиков и кормить их сначала мелкими личинками насекомых, а потом семенами, размягчив их сначала у себя в зобу. Едва щеглята успеют опериться, они уже летят большими стаями на луга и большие пустоши, сплошь покрытые чертополохом.

Крестьянин должен блогодарить щеглов за то, что они обирают семена с головок чертополоха и не дают этому вредному растению заглушить все поле. Правда, щеглы едят также семена мака, льна, конопли, но этот небольшой вред совершенно ничтожен в сравнены с той пользой, какую приносят щеглы, уничтожая во множестве семена сорных растеши.

Есть такие добрые люди, что вешают неподалеку от своего дома пустые клетки, открывают их и насыпают туда какой-нибудь пищи для птиц. Им нравится, что птица и живет в клетке и вместе с темь улетает и прилетает, когда ей угодно.

Это, конечно, гораздо лучше, чем запирать щегла в жаркую комнату, где он не может найти настоящего корма, где ему нельзя летать или отыскать себе удобное место для гнезда.

Зимой птица рада убежищу и готовой пище. Один английский учитель, живший в деревни, увешивал каждый год почти всю наружную стену своего дома клетками. В них всегда лежала пища для щеглов, летавших близ дома.

Зимой в мороз они находили в клетке уютный уголок, а весной — строили там гнезда. Учитель говорил, что птицы приносили только пользу, а не вред в саду, а ему было приятно смотреть, как они летали всюду, где им было угодно.

Наш сенбернар

Несколько лет тому назад мы переехали в Оренбургскую степь. Летом в этой степи бывает очень жарко, дожди выпадают редко, трава высыхает, вся степь чернеет и, кажется, будто все живое в ней вымираете. Зимою же в Оренбургской степи бывают нередко сильные холода, выпадает много снегу: этот снег целыми тучами переносится ветром, и ветер наметает из снегу целые горы. Такой сильный ветер называется бураном. Беда одинокому путнику, даже целому обозу, если его застигнет в степи буран! ему легко сбиться с пути, заблудиться в снежных полях и замерзнуть! А буран насыплет над несчастным целый холм снегу.

Жили мы в этой степи далеко от города, далеко даже от деревни. В таком открытом месте буран еще сильнее свирепствовал. Часто в буран мы; выйдя из дома, не могли попасть в кухню, которая была в отдельной избе, саженях в 10 от нашего крыльца. Тогда на помощь мы призывали свою большую сенбернардскую собаку, и она отыскивала нам дорогу.

Сенбернардсктие собаки родом с горы Сент-Бернард, которая стоит на границе Италии и Швейцарии. Эта гора очень высока, на вершине ее никогда не тает снег. Там очень часто дуют сильные ветры, которые пронизывают путника, сбивают его с дороги и заносят снегом. Давно уже на вершине этой горы построен монастырь. С наступлением бурана монахи выходят из монастыря, обходят опасные места и помогают выбившимся из сил путникам.

Но в буране, когда при страшном реве ветра не слышно криков о помощи, когда в двух шагах ничего не видно, трудно было бы монахам отыскать несчастных, не много бы могли они сделать, если бы у них не было их замечательных собак.

У сенбернардской собаки прекрасное чутье, тонкий слух, она хорошо знает все тропинки, все ущелья и быстро разыскивает того, кто нуждается в ее помощи. К спине собаки привязано теплое одеяло, на груди ее висит бочонок с вином. Собака находит выбившегося из сил, полузамерзшего путника. Если путник еще не потерял сознание, то он снимаете с собаки одеяло, завертывается в него, выпивает глоток вина и, согретый, идет за собакой в монастырь, где его ждет теплая комната и заботливый уход. Если же путник уже потерял сознание, то собака, отыскав его, бежит за монахами и приводит их к несчастному. Монахи уносят его в монастырь и приводят там в чувство.

Нашего сенбернара привезли к нам еще маленьким щенком, но он никогда не мог привыкнуть к нашей летней жаре. Летом он забирался в тень и часами лежал неподвижно, тяжело дыша, высунув язык. Он, видимо, сильно страдал.

С наступлением зимы собака оживала: она делалась весела и с радостным лаем носилась по степи. Она всегда чувствовала приближение бурана, тревожно бродила по дому, прислушивалась к чему-то. С первыми порывами ветра она выбегала на двор, и никакими силами нельзя было удержать ее в комнате. Сенбернар взбирался на крышу амбара, чутко прислушивался к вою ветра и громко, отрывисто лаял. Ветер делался сильнее, поднимал тучу снегу, тогда сенбернар соскакивал с крыши и с лаем носился по снеговому полю, отыскивая сбившегося с дороги путника. Многим людям помогала наша собака выбраться на дорогу и добрести до нашего дома. Раза два она даже прибегала за моим отцом, когда не могла одна помочь заблудившемуся.

Сенбернар был очень к нам привязан, особенно к отцу, но, кажется, сильнее всего он любил маленького зайчонка, который жил у нас одно лето. Собака полюбила его с первого дня; она нп на шаг не отходила от зайца, зорко берегла его от других собак; она ходила за ним как за своим щенком, облизывала его. Когда зайчик ел, собака не подпускала к нему никого, чтобы не помешали ему. После еды она оближет, бывало, зайчику мордочку и ляжет с ним спать, так и спят обнявшись.

Если собака проснется раньше зайца, то ни за что не встанет, чтобы не разбудить его. Если кто возьмет зайчика на руки, собака лает, визжит, старается отнять и до тех пор не успокоится, пока не отпустят зайца.

И зайчик любил собаку, друг без друга они скучали, особенно сенбернар без зайца.

Зайчонок прожил у нас месяца два и вдруг заболел. Как ухаживал за ним сенбернар, как ласкал его, какими грустными глазами смотрел он на больного зайку!

Через несколько дней зайка умер. И как тосковала о нем собака!

Не долго пережил своего любимца и сенбернар. В ту же зиму он околел, прохворав несколько дней. Мы все до сих пор с любовью вспоминаем нашего друга.

Зима в л е су

Зима. Молчит лес. Холодный ветер мчится свободно по обнаженным ветвям, качая верхушки мрачных деревьев. Зелены только сосны да ели, и им, кажется, нипочем зимняя погода... Тихо кругом.

Но, чу!.. резкий удар... еще и еще гулко пронесся по лису. Это наш летний знакомец, неустанный работник, красноголовый дятел хозяйничает на свободе в спящем лесу. Он долбит себе крепким клювом мерзлую кору старого дуба, добывая с великим трудом свой завтрак, на него любуется, выпрыгнув из дупла, пушистая белка.

Она расправила хвост, словно птица перепорхнула на соседнюю ветку. уселась на ней и не сводить черных глаз с проворной пестрой птички. Внизу белым клубком бесшумно выкатился из снежных кустов на тропинку заяц-беляк; на минуту он присел, поднялся на задние лапки, поводил длинными ушами, обнюхал воздух, фыркнул и принялся перед ними лапками умывать смешную мордочку и охорашиваться. Треснуло от мороза дерево: гулко прокатился треск по лесу. Вздрогнул заяц, сорвался с места, неудержимо понесся по тропинке и выкатился в поле, где со страху забился в сиротливый сухой куст полыни.

Как животные проводят зиму

Зимою в лесах и на полях гораздо меньше птиц и зверей. а насекомые совершенно исчезают. Все перелетные птицы улетают от нас на зиму в южные страны. Остаются зимовать с ними только: галки, вороны, сороки, тетерева, рябчики да еще некоторые птицы. Воробьи тоже не покидают своих теплых гнезд.

Дикие звери хоть и не 6егут от нашей суровой зимы, но от холода залезают в берлоги, норы и дупла. Иные из зверей на самое холодное время засыпают, например: еж и косматый медведь. К весне они просыпаются, худые от долгого поста.

Но серый заяц не засыпает. Зайцу самая лютая стужа не мешает попрыгивать по снежной равнине. Белка сберегает себе с осени хороший запас орехов в дупле дерева. На зиму она засыпает в своем гнезде, но в теплые дни просыпается и грызет орехи из своего запаса.

Лишь только наступают осенние холода, сурки, ежи, летучие мыши тоже забираются в свои норы и засыпают. Тело тогда у них коченеет, сердце бьется неслышно, они почти не дышать, свертываются клубочком и лежат неподвижно, как мертвые.

Летучие мыши не строят себе нор на зиму, но забираются куда-нибудь на чердаки, в подвалы, в расселины скал и висят там вниз головою, пока стоять холода. Спят зимою и змеи, лягушки, ящерицы. Они забираются на зиму куда-нибудь под камни, в мох, под корпи деревьев и там обмирают. Они спят то порознь, то кучей. Были случаи, что при проведении канав отрывали под корнями деревьев целые скопища змей. Они лежали как мертвые, свернувшись клубком. Рыбы хотя и не впадают в зимнюю спячку, а уходят в глубокие места, но и они могут замерзать и оживать.

Залегают на зиму в спячку и пиявки, улитки, червяки, жуки, мухи и бесконечное множество всяких других маленьких животных. С наступлением холодов они прячутся кто куда успеет и куда может: в щели, в землю, под мох. Там они и ждут целые месяцы наступления теплых дней. Домашние животные конечно погибли бы зимою от стужи, если бы человек не выстроил для них на дворе теплых стойл и хлевов и не запас бы для них корма.

Заяц-русак

Заяц-русак жиль зимою подле деревни. Когда пришла ночь, он поднял одно ухо, послушал; потом поднял другое, поводил усами, понюхал и сел на задние лапы. Потом он прыгнул раз-другой по глубокому снегу и опять сел на задние лапы и сталь оглядываться. Со всех сторон ничего не было видно, кроме снега. Снег лежал волнами и блестел как сахар. Над головой зайца стоял морозный пар, и сквозь этот пар виднелись большие яркие звезды.

Зайцу нужно было перейти через большую дорогу, чтобы прийти на знакомое гумно. На большой дороге слышно было, как визжали полозья,

фыркали лошади, скрипели кресла в санях.

Заяц опять остановился подле дороги. Мужики шли подле саней с поднятыми воротниками кафтанов. Лица их были чуть видны. Бороды, усы, ресницы их были белые. Изо ртов и носов их шел пар. Лошади их были потные, и к поту пристал иней. Лошади толкались в хомутах, ныряли, выныривали в ухабах. Мужики догоняли, обгоняли, били кнутами лошадей. Два старика шли рядом, и один рассказывал другому, как у него украли лошадь.

Когда обоз проехал, заяц перескочил дорогу и полегоньку пошел к гумну. Собачонка от обоза увидала зайца. Она залаяла и бросилась за ним. Заяц поскакал к гумну по субоям; зайца держали субои, а собака на десятом прыжки завязла в снегу и остановилась. Тогда заяц тоже остановился, посидел на задних лапах и потихоньку пошел к гумну.

По дороге он на зеленях встретил двух зайцев. Они кормились и играли. Заяц поиграл с товарищами, покопал с ними морозный снег поел озимь и пошел дальше.

На деревне было все тихо, опт были потушены. Только слышался на улице плач ребенка в избе да треск мороза в бревнах изб. Заяц прошел на гумно и там нашел товарищей. Он поиграл с ними на расчищенном току, поел овса из начатой кладушки, взобрался по крыше, занесенной снегом, на овин и через плетень пошел назад к своему оврагу.

На востоке светилась заря, звезд стало меньше, и еще гуще морозный пар подымался над землею. В ближней деревни проснулись бабы и шли за водой; мужики несли корм с гумен, дети кричали и плакали. По дороге еще больше шло обозов, и мужики громче разговаривали.

Заяц перескочил через дорогу, подошел к своей старой норе, выбрал местечко повыше, раскопал снег, лег задом в новую нору, уложил на спине уши и заснул с открытыми глазами.

Теленочек

Морозно. По дороге, идущей между сосновым лесом, по глубокому, ярко освещенному полной луной снегу, пара тощих лошадок везут обитую рогожей кибитку. Ныряет кибитка по ухабам; скрипят полозья. Ямщик то и дело поправляет шапку. Его борода, волосы, брови, все покрыто белым инеем. Удары кнута, скрип полозьев, раскаты саней, все так отчетливо, явственно слышно в эту морозную лунную ночь.

— Скоро ли, родненькой, село-то? — спрашивает молодая женщина, сидящая в кибитке.

— Видишь, — сказал ямщик, оборотившись к ней, — вон там на бугорке избы чернеют, это оно самое село-то и есть.

— Слава Богу! Стеша, Стеша, — заговорила женщина, — смотри-ка, вон и огонек мелькает...

Ямщик круто повернул направо и кибитка остановилась у крыльца. Старик, двое ребят и женщина с любопытством смотрели на приезжих. Лукерья, так звали приехавшую женщину, и Стеша стали подниматься по лесенке в избу. Когда отворили дверь, теплый пар, вырвавшийся из избы, окутал их точно туманом.

В воздухе носился запах щей. Около печки сидело несколько кур.

Девочка подошла к курам и стала их разглядывать. В углу, около самой двери, на соломе лежал теленок рыженький, с белой лысиной. Стеша подошла к нему, приложила свою худую руку к его мордочке, он разом втянул ее к себе в рот. Девочка не отдергивала руки.

— Стеша, — позвала ее мать, — иди, чайком напою, завтра рано пойдем к докторше.

Не успела Стеша отойти, как теленок разом поднялся. Ноги у него были длинные и худые. Он весь дрожал.

Его бы отвести к матке, — сказала, обращаясь к матери, Стеша: — она бы его согрела.

— Ну, иди и пей, — сказала Лукерья Стеше, подавая ей чашку и кусок сахару.

Девочка откусила немного от куска сахару, отряхнула крошки в чай и стала пить с блюдечка.

— А все-таки лучше бы теленочка к матери, она бы его согрела, — повторила Стеша. — а то посмотри, как он дрожит.

— Ты бы девочку-то на печку положила спать, — сказала Лукерье хозяйка, — а сама вот тут на лавки ляжешь.

Девочка кончила пить чай, и пока мать приготовляла ей на печи постель, снова подошла к теленку и дала ему корочку хлеба; он ее тотчас сел, и когда она отошла, он потянулся за ней.

— А где его матка? — спросила девочка у хозяйки. — Почему он не с ней?..

— Матка в коровнике, — там холодно, вот мы его сюда и взяли. Попоим шесть недель молочком, а там и продадим мяснику.

— Чтобы он его заколол?! — проговорила с ужасом Стеша.

— Иди, ложись, Стешенька, — сказала ласковым голосом Лукерья. Девочка направилась к матери и, поднимаясь на печку, грустно проговорила:

— Зачем убивать теленочка, пускай бы он жил и ходил весной с маткой в поле, щипал бы траву и пил бы из речки чистую воду...

Через нисколько минут в избе воцарилась тишина, которую только петух нарушал своим пением; но усталые от дневной работы люди не слыхали его громкого голоса; не спала одна только Стеша. Ей жаль было теленка, и она несколько раз будила мать и говорила ей:

— Не надо убивать теленочка!..

Серый бродяга

Холодно волку, бродяге серому, голодно. Гудит-завывает ветер по лису, замело снегом проезжие дороги, засыпало тропы пешеходные, толстою корою льда затянуло реки и озера. Загнали мороз и вьюги все живое по крытым дворам уютным, по избам теплым; только серый волк исхудалый бродит одинокий на воле, без крова и приюта. Через чащи лесные заиндевевшие, через поля и луга опустелые, из конца в конец гоняет его голод лютый, неотвязчивый.

Короток зимний день, долга морозная зимняя ночь, и ни днем и ни ночью нет покоя отощалому бродяге. Гнетет его одна забота, единое только помышление; чем бы раздобыться съестным, чтобы хоть чуточку перехватить на голодные зубы, чтобы унять эту злую, болезненную резь в пустом желудке, дотянуть, дожить кое-как до весны, до времени теплого.

Бродит волк по снежным сугробам, где шажком, где рысцой, где вприпрыжку, да зубами пощелкивает... Нет ему нигде воровской поживы, нет нигде куска хозяйского для него припасенного.

Медведь, «старшой в лису зверь», — тот, небось, отъелся за лето, залег в берлогу теплую и спить; зима ему не в тягость, а в отдохновение. Завела себе и лисица хитрая норку уютную. Кроты, сурки, суслики — вся эта мелочь полевая, все по домам устроились и съестным запаслись. Одному волку не сладко живется зимою, на его только долю выпали все напасти, все беды зимнего времени.

И не найдется, знает он, ни одной души доброй, кто бы пожалел его, кто бы протянул ему руку помощи: уж очень он всем досадить успел, — некому, да и не за что, добром помянуть его, разбойника.

Вот ему теперь «овечьи слезки и отливаются». Вот и ночь желанная наступила. Крепнет мороз, искрится снежное поле при лунном свете, потухли в окнах огни... Тихо кругом, безлюдно.

Тронулся волк с места и пошел в обход, где что плохо лежит выглядывать... Только добежал до выгона, завыли по дворам псы деревенские, чуют гостя недоброго. Все на разные голоса заливаются: «Не подходи, мол, близко: хозяина с дубиной вызовем».

Тревожит, томит волка голодного это вытье, — не по сердцу оно ему, зубы острые дробь выколачивают.

Хитры псы, сторожа деревенские, бывалые.

Ходит-бродит волк всю ночь попусту, ходить - бродит да зубами пощелкивает.

Рано, до свету подымается люд деревенский да за работу принимается. Уходить

надо волку в лесную трущобу подобру-поздорову... А голод пуще томит, точно ножами режет волчьи внутренности... Отощал, обессилел бедняга, в глазах круги пошли зеленые, еле-еле ноги переступают, бредит, спотыкается да на ходу снег подхватывает воспаленной пастью.

Голодная птичка

Птицы на двор е

Настала зима; засыпало все снегом. Ни в поле, ни в огороде, ни на гумне нечего достать воробью. Но это еще не беда; он умен и изворотлив; он подкараулит, когда выкинут сор, поищет там корму и пометь. Привезут сено на двор — он и в нем покопается и также найдет, чем заморить червячка. Выбросят навоз из конюшни — он и в навозе пороется. Вот его беда, когда наступать морозы и разгуляются вьюги. Воет вьюга день, другой, трети, бьет в глаза снегом, заметает все. Тут горе не одному воробью. День впроголодь, на другой день вовсе голоден, а на третий и зернышка не видал. Летит бедняжка на ночлег под крышу сарая и задремлет горьким сном.

На смену вьюге пришел лютый мороз и сковал все, что можно сковать. Все ежится, все прячется, съежился и сонный воробей, распыжил перышки, спрятал головку под крыло, снятся ему сладкие зернышки, а мороз делает свое дело. Когда взойдет солнышко, загляните в сарай, приставьте лесенку и посмотрите под крышу: в укромных уголках один, два, три, — целый десяток замерзших воробьев, — бедные птички!

Если вам сколько-нибудь жаль этих несчастных, подумайте о них заранее. Где бы вы ни жили, из любого окна вы можете видеть воробья, особенно зимой. В окнах есть форточки. Ваш чай, завтрак, обед, ужин не обойдется без того, чтобы на столе не остались кусочки и крошки хлеба, которые потом все равно попадут в помойную яму. Собирайте эти крошки, эти жалкие кусочки и выбрасывайте их каждый день в форточку, а еще лучше, если за окном вы приделаете полочку и будете каждый день сметать с нее снег и сыпать на нее корм птичкам. Если около вашего дома есть садик или на дворе есть несколько деревьев, хорошо развешать на них небольшие полочки с закраинами, чтобы корм с них не сыпался и не сдувался ветром и сыпать на них какого-нибудь корма для птиц. Хорошим кормовым столиком для них может служить также сноп невымолоченного овса, укрепленный на длинной палке и воткнутый где-нибудь в саду. Землю около кормовых столиком, хорошо посыпать вареным картофелем, кусочками хлеба, кухонными остатками, чтобы галки и вороны кормились здесь и не отбивали корм у маленьких птичек. Осенью можно легко набрать для птиц хороший запас корма; собирайте желуди, различный семена, буковые орешки. Вы увидите, как пригодится вам все это зимою, как рады будут всему этому птички.

Попробуйте устроить такие кормовые столики, и вы увидите, как птички отовсюду будут стаями слетаться к вам на окно и в ваш садик, и вы, шутя, прокормите зимою десяток-другой добрых друзей, которых сгубил бы мороз и голод.

Савраска

С работы

Сохранить книгу в формате doc (zip. 320Kb)