Центр защиты прав животных «ВИТА»
Главная страница / Home    Карта сайта / Map    Контакты / Contacts


RUS        ENG
РАЗВЛЕЧЕНИЯ ЭКСПЕРИМЕНТЫ ВЕГА́НСТВО МЕХ СОБАКИ и КОШКИ ГУМАННОЕ ОБРАЗОВАНИЕ
Видео Фото Книги Листовки Закон НОВОСТИ О нас Как помочь? Вестник СМИ Ссылки ФОРУМ Контакты

О нас
Наши принципы
Часто задаваемые вопросы
Как нам помочь?
Волонтерский отдел
Условия использования информации
Как подать заявление в полицию
Вестник Виты
Цитаты
Календарь
Форум
Контакты



ПОИСК НА САЙТЕ:

БИОЭТИКА - почтой


ПОДПИСКА НА НОВОСТИ "ВИТЫ" | RSS
Имя:
E-mail:
yandex-money
№ нашего кошелька: 41001212449697

youtube   youtube   vkontakte   Instagram
     

 

ДРУГ ЖИВОТНЫХ
книга о внимании, сострадании и любви к животным

составили:
И. Горбунов-Посадов и В. Лукьянская


СОДЕРЖАНИЕ:


VIII. В городе

Бедный Гнедко

Посмотрите, посмотрите, мои друзья, какой злой извозчик, как он бьет лошадь!.. В самом деле, она бежит очень плохо… Отчего ж это? Ах, бедный Гнедко, да он хромает!..

— Извозчик, извозчик! как не стыдно: ведь ты совсем испортишь свою лошадь, ты ее до смерти убьешь…

— Что нужды, — отвечает извозчик, — уж или мне или ей умереть! нынче праздник.

— То-то и есть, что праздник: ты подгулял, да и не посмотрел, что лошадь потеряла подкову; оттого она поскользнулась и зашибла ногу. Чего мудреного, что она не может бежать? Она, бедная, что шагнет, то ей больно; тут не побежишь. А ты знаешь, что тебе надо будет платить за ее лечение, за подкову, да еще хозяин будет тебя бранить. Так тебе хочется, во что бы то ни стало, выручить свои деньги: теперь же благо праздник, езды много, платят дорого… Да бедная лошадь-то в чем виновата?

Но он не слушает нас, он уже далеко. Вон он на Неве и все погоняет бедную лошадку, а лошадь все спотыкается и что шагает, то ей больно. Бедная лошадь! Какое ей мученье!

А еще ребятишки бегут за санями да смеются и над лошадкой и над извозчиком. А он еще больше злится и вымещает свою злость на лошадке.

Но скажите, сделайте милость, как не стыдно этому толстому господину, который сидит в санях! Как он не запретит извозчику мучить лошадь! Толстый господин завернулся в шубу, нахлобучил шляпу на глаза, и сидит сиднем, как ни в чем не бывало.

— А мне что за дело? — бормочет про себя толстый господин; — я спишу на обед. Пусть извозчик убьет свой лошадь, не моя лошадь, мне что за дело.

Бедный Гнедко! Как мне жаль его! Я давно знаю эту лошадку. Я помню, как она была еще жеребенком. Тогда, бывало, по весне солнце светить, птички чиликают, роса блестит на лужайках, в воздухе свежо и душисто. Вот Гнедко пашет землю, а наш жеребенок бегает вокруг матки: то подбежит к ней, то отскочить, пощиплет молодую травку и опять к матери, и опять брыкнет. Веселая тогда была его жизнь!

Вечером возвратится домой; его встретят Ванюша с Дашей, расчешут его коротенькую гривку, вытрут соломой. Уж как Ванюша с Дашею любили своего жеребеночка! Бывало, вместо того, чтобы бегать без всякого дела. они нарвут молодой травки, положат в коробок и кормят своего жеребеночка; на ночь натаскают ему подстилки, да и днем кусочка хлеба не съедят, чтобы не поделиться с своим приятелем.

И как жеребенок-то знал их! Бывало издали увидит Ванюшу с Дашею, пустится к ним со всех ног, прибежит, остановится и смотри на них как собачка. В такой холе подрос наш жеребеночек, выровнялся и стал статною лошадкой. Вот отец Ванюши подумал, погадал: «Жалко такую лошадь в соху запрячь; сведу-ка я ее в город да продам; мне за нее цену двух лошадей дадут».

Сказано — сделано: свели Гнедко на Конную, в Петербург, продали извозчику А уж как плакали Ванюша с Дашей, как они упрашивали извозчика беречь их Гнедка, не заставлять его возить тяжести, не мучить его! Они возвратились домой очень печальные: чего-то им недоставало. Отец радовался, что получил за Гнедка хороши деньги, дети же горько плакали.

Но в этих разговорах мы прошли всю улицу... Посмотрите, посмотрите, что это там столпился народ!.. Пойдем!

— Ах, это наш бедный Гнедко! Посмотрите, он упал и не может больше встать: прохожие помогают извозчику поднять его: они поднимут, он опять упадет. Как нога у него вспухла! Сам извозчик теперь плачёт навзрыд. «Поделом ему!» скажете вы. Нет, не говорите этого: он уж сам видит свою вину и уже довольно наказан. Как он покажется на глаза хозяину? Да и что делать теперь с лошадью? Оставить ее на улице нельзя; сама она идти не может; надо нанять другую лошадь с санями и на сани взвалить бедного Гнедка! Но на это нужны деньги, а у извозчика их нет: толстый господин рассердился, зачем лошадь упала, и не заплатил ничего...

Бедный Гнедко! Он не может шевельнуться, зарыл голову в снег, тяжело дышит и поводить глазами, как бы прося о помощи. Бедный, он не может даже кричать, потому что лошади не кричать, как бы жестоко они ни страдали. «Злой извозчик! Зачем ты так измучил бедного Гнедка?» Но перестанем упрекать его, хотя он и много виноват, а лучше дадим ему денег, пусть он наймет товарища свезти Гнедка на квартиру, да прибавит совет: вперед не ездить на хромой лошади и не требовать от больной, чтобы она бежала как здоровая. На днях пойдем узнать, лучше ли нашей бедной лошадки?

Воробей

На дворе весна, капает, течет с крыш, шумит вода по желобам Струйки воды бегут по тротуарам. Грязный снег на улицах с каждым часом делается еще грязнее. Идет весна! Даже воробьи и те хотят встретить весну попараднее.

Всюду еще снег. Как тол ко побежали по нем первые струйки, как только слились они в первые крошечные лужицы на поверхности грязной улицы, в колеях, пробитых санями, воробьи, не долго думая, начинают купаться. Им хочется пообчистить свое серенькое платье для встречи весны. Всмотритесь, это не тот воробей, которого мы видели зимой. У зимнего воробья клюв был желтый, а теперь он почернел: зимой воробей был неуклюж; оп ерошил свои перья, чирикал редко, больше все хмурился. А теперь его не узнаешь: словно он причесался после ванны: перышки блестят, лежать плотно, и весь воробей выглядит таким ловким франтом. Говорлив стал просто на удивление. Полюбуйтесь. Вот он на крыше: хвост поднять кверху, крылышки опущены, с задорным видом поглядывают глазки направо и налево.

Чип! Чип! Чип! Чип! Он скачет, как сорока, вертится, и нить ему покоя целый день.

Весна идет без остановки, тает снег, бежит вода по улицам. Оголилась земля. Пробивается молодая, зеленая травка. Глядь — наш воробей уже не один. У него есть подружка, с которой он шныряет по улице, по саду, по дворам: тут сесть крошку, там раздобудет зернышко.

Но главная забота его теперь не в том: в саду или на лужайке схватить он сухую травинку, около конюшни зацепить конский волос, на скотном дворе подхватить клочок овечьей шерсти, в курятнике поживится перышком, из кучи сора вытащит тряпочку, мочалинку, бумажку. Ему все это нужно, все это он тащит куда-нибудь в укромный уголок, за карниз окна, в трещину каменной стены, в дупло дерева или же в гнездо ласточки.

Из всех этих редкостей устраивается беспорядочная куча хлама, которую называют воробьиным гнездом. Пройдет еще немного времени, и па этой куче хлама окажется шесть, семь или восемь пестрых яичек. Серенькая воробьиха усаживается на них, греет их своим маленьким телом и день и ночь; а воробей самодовольно чирикает возле нее и поглядывает по сторонам, чтобы стащить, что плохо лежит, на корм своей серенькой подруге.

Едва оделся лес, не успели еще прилететь последние вешние птицы, а в гнезде воробья, вместо яичек, уже сидят пискливые крошечные воробьята. Тут-то забот отцу а матери! С раннего утра и до позднего вечера снуют они здесь и там и ищут корму. Поймав гусеницу или мушку, воробей летит к гнезду, сует ее в рот голодному воробьенку и снова летит на промысел, да так целый весенний день.

Вот, наконец, настал и желанный день. Дети выросли, оперились, вылетели из гнездышка. Веселой кучкой сидят они на заборах, в аллеях садика между грядок огорода, чирикают без умолку, а как только увидят отца или мать, откроют желтые рты, зачирикают еще пуще, значить, пожалуйте покушать!

Старики заведут воробьят в такое местечко, где они легче всего могут избегнуть врагов. А для этого нет им лучше притона, как песчаная дорожка в садике, окаймленная кустами акации. Заведут они туда своих воробьят, а сами начнут промышлять корм для них.

Иногда на одной дорожке соберется несколько выводков, и она сделается настоящим воробьиным детским садом. а должность няни исполняет один из старших воробьев по очереди. Молодые воробушки беззаботно чиликают, купаются в пески, прыгают по дорожки, а старый воробей усядется на самую высокую витку акации и зорко смотрит во все стороны; в это время другие воробьи торопливо таскают корм и кормят своих детенышей.

Воробей-сторож не бросится даже на самую жирную гусеницу, хотя бы она ползла по самой ближайшей ветке; это самый примерный часовой. Но зато его и слушаются все Закричит он: чр-ррр... чр-ррр!.. и все, что беззаботно скакало по дорожке, чиликало и прыгало, с шумом бросается в самую чащу кустов акации или сирени. В минуту все смолкнет. Ни звука, ни шелеста. Только часовой сидит на вершине; он закричал, но не пошевелился: он увидал врага и следить за ним.

Недаром я назвал эту аллейку воробьиным детским садом. Когда-нибудь присмотритесь к воробьятам в то время, как они только что покинуть гнездо. Какие это простаки, неловкие, доверчивые, крикливые! И ноги и крылышки еще плохо служат им. Это такие же увальни, как и наши Коли и Мити, когда они только что начинают ходить. Но посмотрите на воробьят три-четыре дня спустя в их детском саду. Вот они роются на дорожке в песке. Это уж не увальни, не простаки. Чуть раздастся крик часового, полюбуйтесь, как они ловко шнырнут в кусты, спрячутся там и замолкнут.

Пройдет еще несколько дней, старые воробьи и воробьихи научат их всему, что нужно знать образованному воробью. Они выведут их на лужайки и научат ловить жучков, бабочек и гусениц. Они вызовут их из кустов па проезжую дорогу и научат разыскивать хлебные зернышки. Они выведут их в сад и огород, на гумно, покажут им, как там нужно хозяйничать, кого бояться, где прятаться; наконец, учете копчено; молодые выросли, их не отличишь от старых. Старики прощаются с детками и говорят: «Вы теперь большие, живите, как хотите, мы всему вас научили». И воробьиная семья разлетается врозь.

Киреевские собаки

Шарик и Жучка были бездомные собаки; они были очень дружны между собою. Жучка, маленькая черненькая собачонка, всегда виляла своим тоненьким хвостиком, как будто отдавая почтение Шарику — собаки втрое больше ее ростом, с косматой шерстью и пушистым хвостом.

Собаки эти жили на окраине города, в глухом переулке. Никто не знал, откуда они взялись, никто и за своих их не признавал. Когда было сухо и тепло, они так и ночевали на улице, в дождь же или холодную погоду они забирались под крытые ворота дома, в котором находилась овощная лавочка.

С самого раннего утра вплоть до темной ночи Шарика и Жучку можно было видеть сидящими у дверей этой овощной лавочки: они не пропускали ни одного покупателя, входящего или выходящего из лавочки; одного проводят глазами, за другим бегут.

Знали их и покупатели овощной лавочки, — кто пройдет мимо, как будто и не замечая собак; кто скажет словцо или свистнет, а старик Киреич, живший в этом же доме, каждый вечер, когда шел в лавочку за покупкой себе ужина, останавливался, гладил Жучку и трепал Шарика по лохматой голове и заводил разговор:

— Ну, что, шельмы этакие, — караулите? да чего караулить-то! — хлебца, чай, дожидаетесь. А я вот сейчас...

И, выходя из лавки, он бросал им горбушку черного хлеба. Лакомил старик собак и более вкусным, но то бывало не часто...

Старик Киреич давно уже жил в одном и том же доме, нанимая уголок в одной из квартир подвального этажа; он собирал клочки бумаги, которую выметали на улицу вместе с сором из городских лавок, и продавал их.

Рано, бывало, проснется Киреич, возьмет мешок и тихими шагами бредет за добычей. Шарик и Жучка до тех пор провожать старика, пока он не прикрикнет на них: «Пошли вы домой!..» И собаки, оглядываясь назад, бегут в свой переулок.

К вечеру Киреич отнесет набранную бумагу в склад, где ее покупают, получит несколько копеек и отправляется домой на покой. А уж Шарик с Жучкой дожидаются его в коште переулка; они знают, что Киреич несет им что-нибудь в кармане.

Издалека увидят собаки старика и вперегонки, виляя хвостами, бросятся к нему навстречу; так и облапят старика, тот только руками отмахивается. «Ах вы, косматки! ах вы, дураки этакие!» — ворчит старик, вытаскивая из кармана кусочки хлеба или косточки, которые он подобрал на улице вместе с клочками бумажек, выброшенными из лавок. «Это вот тебе, — у тебя зубы покрепче, — скажет Киреич, бросая кости Шарику. — А тебе, Жучка, что осталось, — помягче тут...»

Жадно схватят собаки добычу, и не успеет старик сделать нескольких шагов, уж они бегут за ним и провожают его сначала до овощной лавочки, а потом и до самого крыльца его квартиры на заднем дворе.

Однажды, дело это было зимою, что-то понездоровилось старику; провалялся он день, провалялся другой, а на третий день кое-как перемогся и побрел с мешком на работу: надо же было кормиться!

День был с утра морозный, а под вечер поднялась вьюга. Через силу ходил Киреич, собирал бумагу и едва дотащил собранное до склада; получив деньги, он тихо-тихо пошел домой.

Очень запоздал в этот день Киреич; было уже совсем темно, когда, едва передвигая ноги, дошел он до своего переулка, вот только немного подняться на горку — и дома! Кряхтя, держась ближе стен, стал он подниматься и вдруг почувствовал, что в глазах у него заходили сначала красные и зеленые Круги, а потом потемнело; виски словно клещами сдавило, и подкосились ноги. Обессиленный, он присел у какого-то крылечка и забылся. В переулки не было ни души: рано забрались в свои гнезда обитатели окраины.

Посидев немного, Киреич очнулся, собрал последние силы и пошел дальше. Вот близко и ночлег. Кругом темно: лавочка уже заперта, идет он и только думает, как бы поскорее добраться до койки. А вот и Шарик с Жучкой встречают его, чуть с ног не валят, а больному старику не до них.

Кое-как по стенке, ощупью прошел Киреич темные ворота, вошел во двор, а дальше не знает, куда идти: в глазах туман, ноги в коленях подгибаются... Пошатываясь, пошел он прямо. Мелкий снег, поднимаемый ветром с земли и сметаемый с крыш, застилает ему путь; под ногами что-то скользкое. Вот словно кто ткнул его, и старик упал на снег и больше уже не мог подняться. А Шарик с Жучкой вертятся около него, лижут ему лицо и руки и не отходят от него.

Рано утром дворник зачем-то случайно вышел из сторожки и нашел Киреича лежащим на дворе около колодца, наполовину занесенным снегом; рядом с ним, плотно прижавшись к нему с боков, лежали Шарик и Жучка. Шарик положил свою лохматую голову на грудь Киреичу, а лапами плотно обнял старика. Жучка лежала с другого бока. Киреич был без чувств. Дворник доложил об этом хозяину, а тот поторопился отправить Киреича в больницу. Наняли извозчика, положили старика и повезли...

В больнице Киреич начал поправляться; лежать ему было хорошо, но как попал он туда, — вспомнить он не мог; и только после узнал он об этом, когда дворник в один из праздничных дней пришел навестить его и рассказал ему.

— Ну, дядя, — говорил дворник, — кабы не Шарик с Жучкой, замерзнуть бы тебе; а то они вот как хорошо укрыли тебя от холода, — еще бы день пролежал и не замерз! И доктор тоже говорил: собаки спасли старика.

Выписавшись из больницы, Киреич опять пришел в свою прежнюю квартиру и зажил по-старому; только к Шарику и Жучке он стал еще добрее. Собаки еще боле привязались к старику, и в переулке их уже называли не иначе, как «Киреевскими».

Собака пожарного

«Эй, дайте дорогу! Я — Боб, собака лондонского пожарного». Эти слова были вырезаны на дорогом ошейнике Боба. Но откуда же у Боба был такой ошейник и почему давать ему дорогу?

Боб был простая дворняга, добрая, смелая собака. Он жил в частном доме Соутваркской пожарной дружины и работал на пожарах вместе с пожарными. Бывало, только раздастся сигнальный колокольчик, как Боб уж на ногах. Выедут машины, а Боб летит впереди них.

На пожар Бобу много работы и хлопот: он бегает взад и вперед, заглядывая во все уголки, и чутко прислушивается, нюхает, стараясь разузнать, не остался ли где кто живой, не нужна ли кому помощь.

Однажды Боб с его хозяином были на пожаре. Пожарные, уверенные в том, что все люди спасены, спокойно тушили огонь, ломали степы и крышу. Но Боб не был спокоен. Он бегал взад и вперед под одним из окон и отрывисто лаял. На его лай никто не обращал внимания. Тогда собака подбежала к одной из приставленных к окнам лестниц и быстро начала взбираться по ней.

— Боб, Боб, куда ты? Назад! — кричал его хозяин. Но Боб только оглянулся в его сторону, добрался до верхушки лестницы и прыгнул в окно. Пламя языками уже вырывалось со всех сторон, и пожарные со страхом ждали, что вот-вот потолок рухнеть и задавить любимую всеми собаку или что она задохнется от дыма.

Но через нисколько секунд Боб снова показался в окне и начал спокойно спускаться по лестнице. В зубах его был котенок. Для него-то Боб лез в огонь, для него он жертвовал своей жизнью.

Нисколько месяцев спустя пожарные были вызваны на очень сильный пожар. В объятом пламенем доме в ужасе металось несколько человек больших и маленьких. С огромным трудом и опасностью для жизни пожарные спасли всех, как им это казалось.

Но Боб знал лучше их, что помощь еще нужна. Стоя у одной из дверей в нижнем этаже, он скребся в нее лапами, лаял, визжал. Его нисколько раз отгоняли, но он снова подбегал к дверям и скребся в них. Наконец хозяин его сообразил, что Боб не станет напрасно так долго стоять у двери. Он вместе с другим пожарным выломал дверь и в комнате, в кроватки увидал ребенка. Хозяин Боба на руках вынес малютку, а Боб прыгал около него и радостно лаял.

Бедный Боб и погиб, исполняя свои обязанности: его переехали, когда он бежал на пожар, и задавили до смерти.

Мышка

Серенькая шкурка, остренькая, усатая мордочка, зоркие шутовские глазки, острые зубки, длинный хвостик, тоненькие лапки, быстро и неслышно бегает на них маленькая зверюшка, здесь подберет крошку, там погрызет корочку, а не то заберется в ваш чулан или кладовую, да и ну там хозяйничать: полакомится и сыром, и маслом, и в хлебе прогрызет дыру, не побрезгает и свечами. Вы уже догадались, конечно, что я говорю про мышку?

«Противные мыши! опять они расхозяйничались, — ворчат люди. — Что за вредные животные! Никакого с ними сладу нет! Надо завести кошку, чтобы она их переловила, надо мышеловку поставить, перетравить их!» Но подумайте, виновата ли мышка в том, что ей хочется есть и хочется накормить получше своих голодных деток? Каждой мышке немного надо, но их-то очень много. У каждой мыши дети родятся 5 или 6 раз в год, по 5, по 8 детенышей зараз, — вот и подумайте, сколько надо мышке добыть корма для того, чтобы прокормить своих детей, которых она любит так же, как и всякая другая мать. Где-нибудь в укромном уголки, в поленнице дров, в старой заброшенной корзинке, в пустом ящики, мышка устраивает гнездышко, выстилая его помягче всем, что удастся ей добыть: сеном, тряпками, клочками бумаги. Здесь у нее родятся крошечные, голые мышатки. Мать нежно заботится о них и готова отдать за них жизнь.

Раз как-то нашли мышиное гнездо; в нем была мать с 9 мышатами; старая мышь легко могла бы убежать и спастись, но она не захотела расстаться со своими малютками и не тронулась с места; маленьких мышат начали сгребать на лопату; мать не тронулась; тогда безжалостные люди свалили и ее на лопату и понесли их всех — мать и детенышей — по высокой лестнице вниз, на двор, на трескучий мороз; много раз старая мышь могла спрыгнуть с лопаты и спастись, но она не сделала этого и осталась погибать вместе со своими малютками.

Тараканы

(Сказка)

Петя лежит под одеялом, прижавшись щекой к подушке, и дремлет. В его сонной голове одно за другим проносятся обрывки воспоминаний том, что было сегодня... После завтрака он долго гулял на дворе. День был чудесный, — солнечный и морозный, снег так и хрустел под ногам». Петя строил снежного болвана и как хорошо он у него вышел!.. Вернувшись домой, Петя, еще не раздаваясь, забежал в кухню погреться, заглянуть, что стряпает Петровна к обеду, перехватать горбушку черного хлеба, а главное посмотреть на тараканов. Пете они очень нравятся: такие смешные, усатые, все-то возятся, все-то хлопочут, и маленькие и большие... Вот тут-то Петя и услыхал слона, которые до того поразили его, что он теперь заснуть не может, и ворочаясь с боку на бок;. думает о них.

— Ах, гадость какая! — сказала Петровна с сердцем. — Опять таракан в суп попал! Нет, конец моему терпенью! Завтра же скажу Ивану Митричу, чтобы послал за морильщиком. Надо же перевести эту нечисть!

— Кого перевести, Петровна?

— Известно кого. — тараканов. Ишь видь сколько их развелось!

— А что он с ними будет делать, этот морильщик?

— Ну, известно что; знает он такие яды, перетравит их, а тех, какие от яда только одуреют, в печке сожжет.

— Да ведь им больно, Петровна! Ведь они не хотят умирать! — с негодованием воскликнул Петя. — Ах, какая ты злая, Петровна!

Весь день Петя не мог успокоиться и даже теперь, при одном воспоминании об этом, он в волнении перевернулся на другой бок, толкнув головой подушку.

— Ай, ай! — пропищал кто-то у самого его уха тоненьким-претоненьким голоском, — чуть не задавили, батюшки-светы!

— Что это? Кто это тут пищит? — Петя привскочил от удпвления на кровати: из-под его локтя выскочил большой таракан и, поджимая ножку, пополз по подушке. Петя вгляделся в его усатую мордочку, с которой (Петя никогда не замечал этого раньше) прямо на него плутовски смотрели глазки; вся мордочка была удивительно выразительна. Вы, пожалуй, не поварите и станете смеяться, но у таракана (Петя готов об этом спорить) было настоящее лицо.

— Еще бы не пищать, когда ты мне лапку отдавил, — отвечал таракан, — ну да ничего: ведь ты это не нарочно сделал. Я знаю, что ты добрый мальчик и никогда не мучаешь живую тварь для своей потехи, как это делают другие дети: никогда не обижаешь ты нас, тараканов, не сажаешь на горячую плиту, чтобы посмотреть, как мы будем метаться и выплясывать от боли, никогда не привязываешь нам к ноге ниточку, не давишь наших детей. Вот и сегодня ты заступился за нас перед Петровной. Оттого-то мои товарищи и придумали прислать меня к тебе с просьбой: заступись ты за наш тараканий род, попроси папу с мамой не звать морильщика! Ведь и мы тоже, как и вы люди, не хотим умирать, хочется и нам жить, чувствуем и мы боль и мучения. Ну виноваты ли мы, что нас так много? Неряха хозяйка или кухарка накопить везде по полкам да по ящикам корок и объедков, не сметает крошек и мучной пыли. Забредет какая-нибудь несчастная, голодная пара тараканов и обрадуется готовому корму; забьется куда-нибудь в щель, пригреется в тепле и заживет припеваючи.

Глядь, тараканиха нанесет яичек и носит их всюду с собою в маленьком мешочке, прикрепленном у нее к заднему концу тела. Нелегко тараканихе носить эту тяжесть, а дорог ей ее мешочек; посмотрел бы ты, как она бережет его, как боится, чтобы кто-нибудь не отнял у нее ее сокровище.

Когда придет время маленьким тараканчикам выползать из яичек, тараканиха заползает и какую-нибудь щель, отрывает задними ножками от брюшка свой мешочек, прогрызает в ном несколько отверстий, и выползают из них на свет Божий малые детки. Только они совсем не похожи на нас, взрослых тараканов это маленькие беленькие червячки без лапок. Мать уже запасла для них крошек, она тотчас же приводит их к еде, и принимаются ребятишки есть; едят-едят, много матери хлопот, чтобы накормить их всех и уберечь от всякой беды; она водит их от щели к щели и учит добывать себе пищу.

Маленькие тараканчики быстро крепнут и растут. Скоро их старая кожица становится им тесна, дней через 10-12 она лопается, и детки выползают из нее, как из чехла, в новой, еще мягкой и нужной кожице. Снова принимаются они есть и расти, снова линяют. После шести таких линек у тараканчиков вырастают крылышки, и они делаются взрослыми тараканами и начинают сами разводить деток.

В тепле, на готовом корме мы быстро размножаемся, но виноваты ли мы в том, что нас так много и что каждый из нас хочет тепла и корма. Да в конце-концов, ведь мы и не делаем человеку никакого особенного вреда: не кусаемся, не грабим, — много-много, что съедим у него нисколько крошек, нисколько не нужных ему корок, пригреемся около его огонька. Только что вот вид наш ему почему-то противен. «Нечисть, гадость», ворчат на нас люди, «надо их перевести, надо морильщика позвать!» А знаешь ли ты, что такое этот морильщик? Ах, это такой ужасный человек! Он приносить с собою какие-то скверные мази и порошки, от которых идет такой тяжелый дух, что мы дуреем. Люди куда больше нас и крепче, а и они с трудом переносят его и спешат на это время выбраться из кухни.

Намажет морильщик везде этим вонючим зельем, так что нам, несчастным тараканам, и сунуться некуда. И мечемся все мы в ужасе, — мечутся взрослые тараканы, мечутся тараканихи со своими мешочками, мечутся малые дети. Куда ни ступи, всюду тяжелый, удушливый запах, в глазах у нас темнеет, лапки подкашиваются, дождем падаем мы на пол и лежим полумертвые. Так нет, мало того! Морильщик сгребает нас целыми кучами, затопляет печку и бросает нас в огонь. Ах, если бы ты только знал, как это ужасно! Если ты нас не пожалеешь, то я уж не знаю, что нам и делать... Кто за нас заступится? Врагов у пас очень много, а друзей, кажется, вовсе нет!..

И, говоря это, таракан стал тереть лапками свои глазки, и Пете показалось, что по его мордочке, по длинным усам катятся слезы...

Пете стало ужасно жаль его. Он только что хотел броситься к нему, успокоить его и сказать, что он ни за что не дает их, тараканов, в обиду, как вдруг над самым его ухом раздался нянин голос:

— Ах ты, гадость какал! Смотри-ка. Матреша, таракан-то куда забрался! Прямо к Петеньке на подушку.

Петя открыл глаза. Было утро. Солнце весело светило в окно, и его сестренка Соня уже вскочила с постели и весело здоровалась с куклой.

В это утро Петя, как только оделся, не напившись чаю, вихрем вбежал к маме и, бросившись к ней на шею, вскричал:

— Мамочка, милая, не слушай Петровны, не позволяй убивать тараканов.

Как собака научила человека

У одного ученого была прекрасная собака, небольшого роста, на тоненьких ножках и с очень умной мордочкой. Она любила, чтобы с ней играли, и ласково терлась о ноги хозяина, когда он гладил ее волнистую шерсть.

Ученый быль человек занятой и серьезный, а потому и не мог выучить своего Кудлайку ни служить, ни давать лапку. Впрочем, это не мешало Кудлайке очень любить своего хозяина и внимательно следить своими умными черными глазками за каждым его движением.

И ничего Кудлайка не пропускал без внимания: телега ли проедет по улице, разносчик ли закричит под окном, — сейчас песик наклонит голову набок и кожу на лбу соберет в складки, как будто думает: что это за шум?

Выползет ли таракан из щели, и его не пропустить Кудлайка, подойдет, осторожно тронет лапкой, иногда перевернет на спину и потом удивленно смотрит, как перепуганный таракан спешить, торопится домой — в свою щель.

Но больше всего любил Кудлайка, когда хозяин его вставал из-за стола, потягивался, выпрямляя уставшую спину, и говорил «Кудлайка, гулять!»

И тогда Кудлайка начинал прыгать, визжать, лаять и, как стрела, летел вниз по лестнице. Выбежав на улицу и сделав несколько прыжков, он вдруг становился степенной и благоразумной собакой и важно шел впереди, посматривая от времени до времени, идут ли за ним.

По утрам он обыкновенно ходил вместе со своим хозяином в булочную за хлебом. Булочник, очень любивший собак, отдавая ученому проданный хлеб, давал и Кудлайке каждый раз два сухаря, и Кудлайка постоянно съедал один сухарь в булочной, а другой приносил домой, где, развалившись перед печкой, уничтожал его с большим удовольствием.

Раз как-то, идя в булочную, ученый увидал тощую-претощую собачонку, которая лежала, прижавшись около водосточной трубы. Она смотрела очень грустно и дрожала от холода, тем более, что шерсть у нее во многих местах вылезла.

Идя в булочную, Кудлайка только слегка покосился на собаку, но когда шел обратно, держа в зубах большой сухарь, то, подойдя к ней, остановился. Остановился и ученый и стал смотреть, что будет дальше.

Кудлайка пошел было вперед, но потом вернулся, подошел к собаке и осторожно положил перед ней свой сухарь. Посмотрев на хозя ина, он вильнул раза два хвостом, как бы приглашая итги дальше, и так же важно и степенно отправился домой.

— Барин добренький, подайте Христа ради, два дня не евши... — раздался вдруг детский голос около ученого, когда он уже подходил к дому.

Ученый обернулся. Перед ним стоял мальчик лет десяти, одетый в грязные лохмотья, и протягивал руку за милостыней.

— Убирайся, негодный мальчишка! — заворчал ученый. — Чем по улицам ходить да попрошайничать, шел бы лучше в школу да учился бы.

И ученый хотел войти к себе, но тут взгляд его случайно упал на Кудлайку, который, обеспокоенный сердитым голосом хозяина, озабоченно глядеть на него, наклонив набок свою умную мордочку.

Ученый вдруг вспомнил, как Кудлайка только что отдал сухарь чужой собаке. И, вспомнив про это, ученый вдруг остановился и внимательно посмотрел на мальчика.

— Ты в самом деле голоден? — спросил он и, не дожидаясь ответа, торопливо заговорил: — Ну, иди, иди за мной; проходи вот сюда, не бойся, смелее, вот сюда; может быть, и найдется чем тебя накормить.

И все трое вошли в дом.

В гололедицу

Мне нужно было идти очень далеко, на другой конец столицы. На дворе была гололедица. Дул сухой, пронзительный, леденящий ветер. Прохожие шли, как можно плошке запахивая шубы. Но ветер забирался и за ворот и в рукава, резал лицо своими ледяными порывами. Оборванные бедняки, с протянутой посиневшей рукой, попадавшиеся по закоулкам, тряслись от холода, сжимаясь в комок в своих грнзных лохмотьях.

Но больше всех страдали бедные животные. Напряженно скользя по обледенелой, чуть покрытой снегом мостовой, извозчичьи лошади беспрестанно спотыкались, скользили и падали, больно ушибаясь о мостовую.

Некоторые извозчики старались ехать осторожнее, шагом, объезжая особенно обледеневшие места: другие гнали во всю. Часто случалось, что лошадь падала на бегу со всего размаха, и тогда извозчик принимался бить ее, заставляя встать, а седок бранился за задержку.

Прохожие один за другим проходили мимо. Какое им было дело до упавшей лошади и до всех лошадей, падавших и калечившихся в этот-день на улицах столицы! Они привыкли смотреть на лошадь как на рабочую машину. Я видел и в эту гололедицу, как с одним извозчиком ехало трое человек, и они торопили извозчика, бранили его, а тот нещадно бил лошадь, подгоняя ее бежать по этой ужасной дороге.

А до ломовых лошадей и подавно никому не было дела! Надрывается лошадь, стараясь уцепиться шипами подковы за обледенелую землю, надрывается, стараясь сдвинуть воз, наехавший на оголившийся камень, надрывается, втаскивая его в гору, валится с ног от головокружения в летний зной, — кому какое дело! Она ведь не человек, а скотина, да к тому же и не моя. не я за нее платил, не я за нее и отвечаю! — И, рассуждая так, прохожий равнодушно спешил мимо.

На одном из перекрестков передо мной упала лошадь, запряженная в воз с большими кулями. Бедное животное билось о землю, тяжело дыша, старалось и не могло встать. Подвыпивший старик-ломовой, вместо того, чтобы поскорей распрячь лошади ругался и бил ее кнутом, и только тогда, когда окончательно убедился, что побои ничему не помогут, что у лошади сил нет встать, он принялся распрягать ее, по лошадь и тут не сразу встала. Видно было, что она слишком сильно ушиблась. Наконец, она с большим трудом поднялась и встала, тяжело дыша и вздрагивая всем телом.

Вот едва-едва нагоняет меня конка. Лошадь с трудом тащит вагон по обледенелым рельсам. Тут и там стоят мужики, складывают лед, сметают снег. Но труд их делает только возможным двигать вагон по рельсам и плохо облегчает работу лошадей. А вагон битком набит — всякий хочет укрыться от пронзительного ветра за стенами вагона.

Перед подъемом на мост припрягли еще двух лошадей. Звенит непрерывно во всю мощь звонок, кучер машет кнутом, мальчуган на передней паре лошадей сыплет удары то той, то другой из них. Лошади несутся вскачь. Но подъем крут, вагон тяжел, сил не хватает. И лошади останавливаются в изнеможении. Бьются лошади, дергают, топчутся на одном месте, — вагон ни с места. Кучер еще больше ругается, сильнее звонит, все чаще сыплются удары плети.

Я прохожу мимо, не выдерживаю и подхожу к кондуктору.

— Да что ж вы не попросите пассажиров выйти из вагона? — говорю я.

— Да что ж говорить! разве они выйдут! — отвечает кондуктор, сердито махнув рукой.

— Господа, уж если вам лошадей не жалко, то выйдите хоть для того, чтобы вагон поскорей с места сдвинулся, — говорю я, входя в конку.

Пассажиры неохотно, один за другим, встают и, ворча, выходят из вагона. Лошади дернули и с пустым вагоном легко взобрались на гору.

Жутко у меня на душе. Думается обо всем, что видел сегодня, вспоминается рассказ одного из кондукторов, когда-то слышанный мною, о том, что редкая лошадь выдерживает четыре-пять лет такой работы, что все они или надрываются от непомерной тяжести, или разбивают себе копыта и колени. Жутко на душе и хочется крикнуть всем равнодушно сидящим в вагонах конок, всем едущим с извозчиками, всем возящим тяжести: «Подумайте о тех, кто работает на вас, пожалейте их, облегчите их труд!»

Голуби

Когда мы гостили у бабушки в Ржеве, нас с братом Пашей особенно тянуло заглянуть на соседний двор. Там посреди двора красовалась чудесная разная голубятня. Сосед бабушки, маленький, беленький старичок, быль большой любитель голубей. Каких-каких голубей у него только не было — и обыкновенные сизые, и турмана, и трубачи, и дутыши, и хохлатые! Выйдет, бывало, бабушкин сосед на крыльцо с большой деревянной чашкой и бросает корм голубям. — Гуль-гуль-гуль! — зовет он их своим добрым голосом, а они-то летят к нему со всех сторон, садятся на голову ему, на плечи, прямо из чашки клюют, из рук... — Ах, вы, мои милые, ах, вы, хорошие мои, — приговаривает старичок, щедро рассыпая корм.

Он разговаривал со своими голубями как с людьми. — Ну, ну, — говорит он, бывало, обращаясь к какому-нибудь голубю, — поди сюда, поди, да смелее же, смелее! Вот так. Берись-ка вот за эту корочку, миляга. А ты его не обижай, — говорить он другому голубю, — ишь ты какой! мало тебе корма, из-под самого носа у другого тащишь, ах ты задира этакая! — А голуби так и вьются кругом него, подбираются к самым его ногам, тучей носятся над ним в воздухе, трепеща сизыми, желтыми, белыми крылышками...

К концу лета мы таки свели знакомство со старичком, проникли к нему во двор и осмотрели голубятню. Скоро мы сделались большими друзьями с Максимом Платонычем, — так звали бабушкиного соседа. Бывало, кончим уроки и бежим скорее к нему во двор. Он уже на крыльце, кормит своих голубей. — Максим Платоныч! — кричим мы ему еще издали. — Здравствуйте, Максим Платоныч! Мы вам сейчас поможем кормить голубей!

Вот мы уже и около него, наперебой тащим корм из его чашки, сыплем голубям и осыпаем Максима Платоныча вопросами. Он всегда охотно отвечал нам на наши вопросы и сам много рассказывал нам интересного про голубей.

— Максим Платоныч, это что за чудной голубь? вот тот, какой у него зоб громадный!

— А это так и есть зобатый голубь, миляга, — объясняет старичок. — Зоб есть у всякого голубя, только не такой большой.

— А для чего голубю нужен зоб? — спрашиваю я.

— А для того, чтобы размягчать пищу, душенька — ты вот твердую пищу зубами разжуешь, всю ее слюной смочишь, да и отправишь в желудок, а у голубя зубов нет, он глотает целиком твердые зерна, и идут они у него вот в этот зоб и размягчаются там.

— А заметили ли вы, мои милые, что у всякого голубя вокруг клюва есть кожистый нарост? У одной породы этот нарост очень большой бывает и кругом глаз круги из такой же кожи. Вот эти голуби с виду тоже страсть какие чудные; называются они турецкими.

— А у вас, Максим Платоныч, нет такого голубка?

— Сейчас нет, а был у меня, душенька, был и такой голубь. И что за милый голубь был, ручнее его у меня и птицы не было, а умный был, — только что не говорил. И потерял я его, други вы мои, по беспечности своей из-за ротозейства. Был я тогда еще мальчонкой, немногим вот тебя, Паша, постарше. И тогда я уже охотником до голубей был: сам своими руками смастерил им немудрую голубятенку и на последние гроши, бывало, корму им покупаю. Вот и подарил мне дядя этого самого турецкого голубя. Что радости было! Скоро милее его для меня и голубя не стало, ручной стал на удивленье; бывало, иду я утром с кормом к голубям, а он ко мне навстречу так и бежит, крылья распустит и бежит...

— Только раз подбили меня товарищи в лес пойти. Я в то время голубятню чистил, заторопился и оставил ее непритворенной. Ну, известно, дело ребячье, — за грибами да за ягодами и запропали мы в лесу на целый день; и купались и жарник разводили, грибы жарили, картошки пекли. К вечеру уж только вспомнил я про своих голубков, вспомнил, да так мне в ту пору ровно ножом в сердце ударило: «Батюшки, а ведь голубятню-то я не запер!»

— Заспешил я домой. Товарищи уговаривают меня, подожди да подожди, погуляем еще, — а мне уж не до гулянок. Побежал я домой. Бегу, а у самого голуби с ума нейдут. Как-то там? Не забралась бы кошка или куница, передушит всех голубей!

— Вбегаю во двор, бегу к голубятне... дверка настеж отворена... только подбежал, — шасть из голубятни кошка! У меня так сердце и замерло; заглянул в голубятню, и что же? — лежит мой «Турчонок», ножки вытянул, па шейке кровь, чуть дышит уж! Услыхал, что подошел я, весь встрепенулся, повернулся и глазом это на меня глядит, все глядит... потом глазок стал тускнеть, тускнеть, задышал он тяжело, тяжело, забился, закрылись его глазки — и не стало моего любимчика! Долго я потом убивался по нем, да что! Не вернешь ведь этим! Только с тех пор никогда уже я не оставлял голубятни отворенной, а теперь — вы заметили? — весь столб у моей голубятни обшить гладкой жестью: по такому столбу в нее ни один непрошенный гость не вскарабкается.

— Максим Платоныч, а как же я у вас в голубятне видел сову. Она разве голубей ваших не трогает?

— А нет, милый. Это даже удивительно, что сова всех птичек обижает, а голубей почему-то никогда не трогает и не боятся они ее нисколько. Я знал это и потому не мешал ей гнездо в голубятне свить. Пусть себе живет! И никогда она у меня ни одного голубка не тронула.

— Максим Платоныч, а я у вас в голубятне гнездо видела, некрасивое какое гнездо! и на нем голубка сидела.

— Оно точно, милушка, голубь не больно-то любит со своим гнездом возиться; соберет в кучу хворосту, соломы, сделает посередке неглубокую ямку, — вот гнездо и готово, а я им даже сам гнезда готовлю. Как замечу, что голубки рассиживаться начинают, и кладу им в голубятню свитые из соломы гнезда, а они их только выстелют чем помягче. У меня в голубятне тепло, так голубки рано нестись начинают.

— А ты, видела, Верочка, какие у них яички хорошенькие? Беленькие, беленькие — ну вот как самый первый снежок. Голубь и голубка сидят на них поочередно. Долго сидит голубка на яйцах, а как устанет, слетает с гнезда крылышки размять и поесть, а на ее место садится голубь, только он не так уж терпелив, как мать, ему скоро надоедает сидеть на одном месте, и он еле-еле дождется, пока его сменит голубка.

— Выклюнутся из яичек птенцы, голые, некрасивые, беспомощные: твердых зерен они глотать еще не могут, и мать выкармливает их из своего клюва, сначала особой жидкостью, похожей на молоко, которая отрыгивается у нее из желудка, а потом начинает давать им зерна, но сначала размягчает их в своем зобу и только потом уже начинает давать им твердые зерна.

Когда у меня выведутся голубята, я свожу вас разок поглядеть на них, только — чур — не трогать их и не пугать! Маленькие голуби не любят и боятся, когда на них часто смотрят, они выползают тогда из гнезда раньше, чем выучатся летать и тут им плохо приходится: мать с отцом не смотрят уже за ними так, как за остальными птенцами, которые остались в гнезде, другие голуби обижают их и часто забивают до смерти...

Мы давно уже кончили кормить голубей и преважно расхаживаем с Максимом Платоновичем по двору, усыпанному песочком. Без передышки почти рассказывает он нам о своих любимцах, один из них, самая ручная белая голубка Снежинка, до сих пор сидит у него на плече, остальные голуби давно уже разлетелись, одни смирно сидят рядами на голубятне и нежатся па солнышке, подставляя под его горячие лучи то головку, то спинку и тихо воркуя, другие стаями носятся в воздухе, перелетая с места на место: им хорошо; как славно купаются они в теплом, нагретом солнцем воздухе, как красиво мелькают среди небесной синевы их сизые, белоснежные, золотистые крылышки!..

Клопы

Я остановился ночевать на постоялом дворе. Прежде чем ложиться спать, я взял свечу и осмотреть углы кровати и сгинь, и когда увидал. что во всех углах были клопы, стал придумывать, как бы устроиться на ночь так, чтобы клопы не добрались до меня.

Со мною была складная кровать, но я знал, что, поставь я ее и посредине комнаты, клопы сползут со стен на пол и с полу, по ножкам кровати доберутся и до меня; а потому я попросил у хозяина четыре деревянные чашки, налил в чашки воды и каждую ножку кровати поставил в чашку с водой. Я лег, поставил свечу на пол и стал смотреть, что будут делать клопы. Клопов было много и они уже чуяли меня; я видел, как они поползли по полу и влезли на край чашки, и одни падали в воду, другие ворочались назад. «Перехитрил я вас, — подумал я: — теперь не доберетесь», и хотел уже тушить свечу, как вдруг почувствовал, что меня кусает что-то. Осматриваюсь: клоп. Как он попал ко мне? Не прошло минуты, я нашел другого. Я стал оглядываться и допытываться, как до меня они добрались.

Долго я не мог понять, но, наконец взглянул, на потолок и увидел: клоп полз по потолку; как только он подполз вровень с кроватью, он отцепился от потолка и упал на меня. «Нет, — подумал я, — вас не перехитришь, надел шубу и вышел на двор.

Ворона

Кто из нас не видал вороны, кто не знает ее? Тело у вороны длинное, коренастое, голова большая, перья на голове, в крыльях и хвосте черные, на груди и на спине серые. Ходит ворона большими шагами, ноги у нее крепкие, на коротких пальцах острые когти. Ворона птица умная и ловкая, везде она что-нибудь себе да промыслит. Залетит ворона к нам на двор, и ну шнырять туда и сюда, зорко осматривает все углы и сараи, там подберет корочку, здесь подхватить у зазывавшейся собаки кость; мастерица она отыскивать места, где куры несут яйца, не прочь стащить у наседки и цыпленочка.

В поле ворона ловить мышей, жуков, таскает зерна, щиплет на огороде овощи, ест она и мясную и растительную пищу, стало быть, ворона — птица всеядная. В жаркую летнюю пору ворона любит купаться, летит к речке или ручью, и ну купаться в воде, а потом сядет на бережку и греется на солнышке, обсушивает свои мокрые перья.

Вороны не любят жить в одиночку. Весной они живут парами, а потом, как выведутся у них дети, они долго живут сообща всей семьей. Рано весной ворона устраивает себе гнездо на высоком дереве. Она делает его из сучьев, прутьев, мочалы, слепляя все это глиною. Внутри она выстилает его шерстью, щетиной, тряпками. Мать кладет в гнездо 4—5 яиц, и отец помогает ей их высиживать.

Осенью и зимою вороны собираются в большие стаи; днем вся стая летает вместе, корм себе добывает, а на ночь садится на деревья на ночлег. Собираясь на ночлег, вороны поднимают громкое карканье, как будто разговаривают и спорят между собою. Кричат-кричат, летают-летают, а там усядутся на деревья и чутко заснут до утра.

Собака глухонемого

В одной из отдаленных улиц Москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балконом, жила некогда барыня, вдова, окруженная многочисленною дворней. Из числа всей ее челяди самым замечательным лицом был дворник Герасим, мужчина огромного роста, сложенный богатырем и глухонемой от рожденья. Однажды Герасим тихо шел вдоль Москвы-реки и глядел на воду. Вдруг ему показалось, что что-то барахтается в тине у самого берега. Он нагнулся и увидел небольшого щенка, белого с черными пятнами, который, несмотря на все свои старания, никак не мог вылезть из воды, бился, скользил и дрожал всем своим мокреньким и худеньким телом. Герасим поглядел на несчастную собачонку, подхватил ее одной рукой, сунул ее к себе в пазуху и пустился большими шагами домой. Он вошел в свою каморку, уложил спасенного щенка на кровати, прикрыл его своим тяжелым армяком, сбегал сперва в конюшню за соломой, потом в кухню за чашечкой молока. Осторожно откинув армяк и разостлав солому, поставил он молоко на кровать. Бедной собачонке было всего недели три, глаза у ней прорезались недавно; один глаз даже казался немножко больше другого; она еще не умела пить из чашки и только дрожала и щурилась. Герасим взял ее легонько двумя пальцами за голову и принагнул ее мордочку к молоку. Собачка вдруг начала пить с жадностью, фыркая, трясясь и захлебываясь. Герасим глядел, глядел да как засмеется вдруг... Всю ночь он возился с ней, укладывал ее, обтирал и заснул наконец сам возле нее каким-то радостным и тихим сном. Первое время она была очень слаба, тщедушна и собой некрасива, а месяцев через восемь превратилась в очень ладную собачку испанской породы. Она страстно привязалась к Герасиму и не отставала от него ни на шаг, все ходила за ним, повиливая хвостиком. Он сам ее любил без памяти. Скоро Муму стала верной помощницей Герасима. Она будила его по утрам, дергая его за полу, приводила к нему за повод старую водовозку, с которой жила в большой дружбе, с важностью на лице отправлялась вместе с ним на реку, караулила его метлы и лопаты, никого не подпускала к его каморке. Ночью она не спала вовсе, но не лаяла без разбору. В господский дом Муму не ходила и, когда Герасим носил в комнаты дрова, всегда оставалась назади и нетерпеливо его выжидала у крыльца. Так прошел год. В один прекрасный летний день барыня со своими приживалками расхаживала по гостиной. Она была в духе, смеялась и шутила. Со сладкой улыбкой на сморщенных губах гуляла барыня и подошла к окну. — Боже мой! – воскликнула она вдруг: — что это за собака? Да она премиленькая собачка! Велите ее привести. Как же я это ее не видала до сих пор?.. Приживалка тотчас порхнула в переднюю. — Человек, Степан! — закричала она: — приведи поскорей Муму! Степан принес Муму в гостиную и поставит ее на паркет. Барыня начала ее ласковым голосом подзывать к себе. — Муму, Муму, подойди же ко мне, подойди к барыне, — говорила госпожа, — подойди, глупенькая... не бойся... Принесите ей что — нибудь поесть, — сказала барыня. — Какая она глупая! К барыне не идет. Чего боится? Степан принес блюдечко с молоком, поставил перед Муму, но Муму даже и не понюхала молока и все дрожала и озиралась. Барыня хотела погладить ее, но Муму судорожно повернула голову и оскалила зубы. Барыня проворно отдернула руку... — Отнести ее вон, — проговорила изменившимся голосом старуха. — Скверная собачонка! какая она злая! На другой день барыня приказала Ступану убрать Муму из ее дома, и Муму тихонько от Герасима унесли и продали кому -то. Герасим тотчас хватился Муму; он стал повсюду бегать, искать ее, кликать по — своему… бросился в свою каморку, на сеновал, выскочил на улицу, туда — сюда. Пропала Муму! Он всюду искал ее и сделался еще угрюмее, чем раньше.   Настала ночь, лунная, ясная. Тяжело вздыхая и беспрестанно поворачиваясь, лежал Герасим и вдруг почувствовал, как будто его дергают за полу; он весь затрепетал, однако не поднял головы, даже зажмурился; но вот опять его дернули, сильнее прежнего; он вскочил... перед ним, с обрывком на шее, вертелась Муму. Протяжный крик радости вырвался из его безмолвной груди; он схватил Муму, стиснул ее в своих объятьях; она в одно мгновенье облизала ему нос, глаза, усы и бороду... Герасим уже прежде догадался, что собака пропала не сама собой, что ее, должно быть, свели по приказанию барыни, и решился принять свои меры. Сперва он накормил Муму хлебушком, обласкал ее, уложил, потом начал соображать, да всю ночь напролет и соображал, как бы получше ее спрятать. Наконец, он придумал весь день оставлять ее в каморке и только изредка к ней наведываться, а ночью выводить. Отверстие в двери он плотно заткнул старым своим армяком и чуть свет был уже на дворе. В течение дня Герасим раза два украдкой ходил к своей затворнице; когда же наступила ночь, он лег спать вместе с ней в каморке, а не на сеновале и только во втором часу вышел погулять с ней на чистом воздухе. Походив с ней довольно долго по двору, он уже было собирался вернуться, как вдруг за забором, со стороны переулка, раздался шорох. Муму навострила уши, зарычала, подошла к забору, понюхала и залилась громким и пронзительным лаем. В это самое время барыня только что засыпала. Внезапный лай ее разбудил: сердце у ней забилось и замерло. «Девки, девки! — простонала она. — Девки!» Перепуганные девки вскочили к ней в спальню. «Ох, ох, умираю! — проговорила она, тоскливо разводя руками. — Опять, опять эта собака!.. Ох, пошлите за доктором. Они меня убить хотят... Собака, опять собака! Ох!» Барыня отдала приказание убить Муму. Степан знаками объяснил Герасиму, что хочет барыня, и Герасим сам обещался убить собаку. Спустя час после этого разговора Герасим вышел из своей каморки. Он вел Муму на веревочке по дороге. Герасим зашел в трактир вместе с собакой. В трактире знали Герасима и понимали его знаки. Он спросил себе щей с мясом и сел, опершись руками на стол. Муму стояла подле его стула, спокойно поглядывая на него своими умными глазками. Шерсть на ней так и лоснилась:видно было, что ее недавно вычесали. Принесли Герасиму щей. Он накрошил туда хлеба, мелко изрубил мясо и поставил тарелку на пол. Муму принялась есть с обычной своей вежливостью, едва прикасаясь мордочкой — до кушанья. Герасим долго глядел на нее; две тяжелые слезы выкатились вдруг из его глаз: одна упала на крутой лобик собачки, другая — во щи. Он заслонил лицо свое рукой. Муму съела полтарелки я отошла, облизываясь. Герасим встал, заплатил за щи и вышел вон. Он зашел во двор дома, в котором пристраивался флигель, и вынес оттуда два кирпича под мышкой. Затем он повернул к берегу, дошел до одного места, где стояли две лодочки, вскочил в одну из них вместе с Муму и принялся грести. Вот уже Москва осталась назади. Вот уже потянулись по берегам луга, огороды, поля, рощи, показались избы. Он бросил весла, приник головой к Муму, которая сидела перед ним на сухой перекладинке — дно было залито водой, — и остался неподвижным, скрестив могучие руки у ней на спине. Наконец Герасим выпрямился, поспешно, с каким-то болезненным озлоблением на лице, окутал веревкой взятые им кирпичи, приделал петлю, надел ее на шею Муму, поднял ее над рекой, в последний раз посмотрел на нее... Она доверчиво и без страха поглядывала на него и слегка махалахвостиком. Он отвернулся, зажмурился и разжал руки... Герасим ничего не слыхал, ни быстрого визга падающей Муму, ни тяжкого всплеска воды; для него самый шумный день был безмолвен и беззвучен, как ни одна самая тихая ночь не беззвучна для нас, и когда он снова раскрыл глаза, по-прежнему спешили по реке, как бы гоняясь друг за дружкой, маленькие волны, по-прежнему поплескивали они о бока лодки, и только далеко назади к берегу разбегались какие-то широкие круги…  

Галка

Нет деревни, села, города на Руси, где бы не было галки. Веселая, добродушная, глуповатая галка не вызывает ни в ком ни приязни, ни ненависти. Ее терпят, ее не преследуют, но и не кормят. Часть года галка ворует и живет на наш счет, другую часть года честно свой корм добывает. Наступит март месяц, стаи галок, бродившая по улицам, разобьются на парочки. Каждая пара найдет укромный утолок на чердаки, под застрехой крыши, в дупле дерева, а то и просто в печной труби; натаскают они прутиков, волосу, перьев, тряпок. Галочка положить четыре или пять яичек. Это бывает уже в половине марта.

Выклюнутся галчатки голые, слепые, крикливые. Старые галки целый день таскают им пищу. Они обшарят огород, сад, выгоны, где пасут скот; они первые явятся на пашню, как только начнут пахать под яровой хлеб. Всякие насекомые и гусеницы составляют почти исключительную пищу галок весной. В половине мая молодые галочки вылетят из гнезд, и поведут их старики на луга, на поля, на выгоны, приучая искать пищу.

Так все лето галки едят насекомых, и только осенью уже, за недостатком этой пищи, они нападают на хлебные поля, на снопы, отыскивая здесь зерна. Всю зиму галки питаются чем попало; они бродят по дорогам, по улицам, по дворам, по гумнам. Галка одна из самых веселых птиц; вечно довольная, болтливая, она издавна приютилась около человека. Но больших городов она не любит; она — деревенская жительница. Здесь ей сытно, привольно, здесь ее никто не обижает.

На волю

Яшу послали отнести заказ.

Это было весной, в самое вербное гулянье. Миновав темный переход, Яша вышел к наружному фасаду Гостиного двора и вдруг остановился, пораженный невиданной им дотоле картиной. Вербный торг был в самом разгаре, толпа народа, медленно колыхаясь, подобно волнующемуся морю, сплошь застилала все видимое пространство и была так густа, что Яша с его огромной картонкой еле-еле мог протискиваться сквозь нее.

Вдоволь налюбовавшись на всякие диковинки, Яша, наконец, пробрался ближе к мостовой, где стояли птичники, предлагавшие свой живой товар, да так и застрял там около клеток.

Из всех тварей мальчик больше всего любил птиц. Яша на минуту забыл о деле, по которому его послали, и остановился, разинув рот, перед грудами клеток, в которых бились, взлетая грудью к солнцу, маленькая разноперые пленницы. Каких-каких тут только не было птиц! Был тут и задумчивый красногрудый снегирь, и глазастый серо-красный клест, проделывавший разные штуки своими цепкими лапками и расщепленным толстым клювом; была веселая нарядная синичка, гордившаяся своим опереньем перед соседкой, скромной пеночкой; был маленький сирый пухляк1, грустно прикорнувший на жердочки и, должно быть, сильно тосковавши по родимому сосновому лису; было множество чижиков, шумно и беззаботно прыгавших по крохотным клеткам и рассыпавших скорлупу конопляных семян.

Около клеток толпилось особенно много народу. Большинство глазело и слушало птичий писк и верещанье, но некоторые покупали маленьких пленниц и тут же выпускали их на волю.

В особенности внимание Яши привлек один богатый господину приехавший с детьми на паре своих лошадей. Этот господин купил десятка три птиц, и дети выпускали их по очереди. Яша видеть, как один за другим вылетали чижики и снегири, высоко взлетали к солнцу и чуть заметными точками пропадали в бледно-голубом небе.

Сердце Яши радостно билось за птичек; он был уверен, что каждая сейчас же полетит в родную сторону и найдет свой дом; он все ждал, когда дойдет очередь до того пухляка, который по-прежнему грустно сидел на жердочке и даже не клевал корма. Но детям, должно быть, наскучила забава, они стали проситься домой. Господин расплатился с продавцом, лакей усадил всех в коляску, и она помчалась по Невскому.

Понурив голову, Яша отошел от птиц и, вспомнив, что и так потерял много времени, почти бегом пустился на Лиговку.

И всю дорогу он не переставал думать о том, что станется с бедной сирой птичкой и отчего господин, выпустивши столько птиц на волю, не выпустил и этого пухляка, который, несомненно, тосковал более других. Вечером Яше посчастливилось: ему удалось раздобыть целый гривенник — и на другой день он уже опять был на вербном гулянье. Но сегодня Яша уже не глазел по сторонам. Крепко сжимая в кулака гривенник, он неудержимо стремился к тому месту, где расположились торговцы птицами.

Протискавшись с трудом к самым клеткам, Яша глазами стал искать своего пухляка и нашел его в прежней клетке, по-прежнему грустно сидевшим на жердочке.

— Дяденька! а, дяденька! — заговорил мальчик, притрагиваясь к рукаву старика торговца. — Дяденька, что стоит птичка?

— Какая тебе птичка? — сердито повел на него глазами старик.

— А вот эта серенькая... пухляк...

— Пухляк? Эта птичка дешева! Что же с тебя?.. Давай двугривенный.

— Дяденька, у меня двугривенного нет.

— А нет, так нечего зря лезть! Проваливай!

— У меня только гривенник, дяденька!

— Гривенник не велики деньги! Ну, да уж Бог с тобой! Бери птицу!

Сердце мальчика забилось от радости, когда старик засунул руку в клетку, и поймав пухляка, передал его в дрожащие Яшины руки. Птичка была так мала и так худа, что Яша боялся раздавить ее.

С осторожностью пронеся ее несколько шагов, Яша раскрыл ладонь, давая возможность пухляку вспорхнуть и улетать. Но не тут-то было. Птичка и не думала улетать! Она преспокойно сидела на ладони, отогреваясь ее теплом. Мальчик сделал: «шши!» — птичка повернула головку, посмотрела на него и осталась сидеть.

«Бедный, он озяб, — думал мальчик; — вот отогреется на руке и полетит».

Миновав Троицкий мост, Яша направился через Александровский парк. Снега нигде не было. Теплый ветерок мягко шелестел гибкими сучьями деревьев, на которых готовились развернуться разбухшие почки. По лужайкам, кое-где на пригреве, сквозь сухую прошлогоднюю траву пробивалась новая, зеленая, среди которой уже кудрявилась крапива.

Яша присел отдохнуть на скамейку. Кругом него не было ни души. Солнце ласково грело спину мальчику. Он вспомнил о деревне, об отцовском доме и ему стало грустно. Вот бы теперь уехать туда! Как там хорошо, привольно! Поди-ка, уж пахать начали, огороды разделывать. И скворцы, поди, прилетели, хлопочут, гнезда вьют!

Какая-то птичка чирикнула над головою Яши в ветвях старой липы, и мальчик почувствовал, что пухляк зашевелился в его ладони.

«Вот теперь попробовать выпустить!» подумал Яша и раскрыл ладонь. Серенькая птичка с удивлением озиралась вокруг и вдруг чирикнула в ответ той, которая сидела на липе. Затем пухляк отряхнулся, вытянул маленькую головку и совершенно неожиданно спорхнул с руки на ближайшую ветку. Яша поднял головку и следил с замиранием сердца. Серенькая птичка, перепрыгивая с ветки на ветку, поднималась все выше и выше, и все громче и громче становилось ее чириканье, словно она благодарила мальчика за дарованную ей свободу. Солнечный луч пронизал густые сучья дерева, откуда-то прилетел теплый ветерок, пахнул в лицо Яши, и мальчик увидел, как серенькая птичка, достигнув верхушки дерева, взмахнула своими маленькими крылышками и потонула в голубоватой дали. Яша с восторгом и грустью смотрел ей вслед

— На волю! Улетела па волю! — шептал он, и ему казалось, что вес вокруг него шептало это чудное слово: — на волю!

Спасен!

И на морском берегу было в этот день почти так же жарко, как и в самом городке. Мальчик просил пить, и нянька пошла к ближайшему дому за водой, спокойно оставив мальчугана, игравшего с ньюфаундлендом Джеком, на песке, довольно далеко от берега.

На даче нянька заболталась с прислугою. Мальчик соскучился ждать. Ему захотелось еще сильнее пить, и он отправился к воде. Наклонившись, мальчик потерял равновесие и упал в море. В этом месте у самого берега было очень глубоко. Одна минута и забарахтавшийся отчаянно мальчик исчез бы навсегда в морских волнах...

В это время Джек, который хотя и лежал на прежнем месть, уткнув морду между лапами, однако зорко следил за мальчиком своими умными глазами, в один прыжок очутился у берега, кинулся в воду и вытащил мальчугана. Вытащив, он принялся лаять из всех сил, зовя на помощь.

Вот уже бегут люди; и ньюфаундленд ждет их, тяжело дыша от напряжения, держа в своих лапах, у своей груди, спасенное им дитя.

Острожные любимцы

Рассказ арестанта

Наши арестанты очень любили животных, и если б им это позволяли, они с охотою развели бы в остроге множество домашней скотины и птицы. Но этого не позволяли ни порядки наше, ни место этого не допускало.

В остроги во все мое время пребывало однако же случайно несколько животных. Была у нас лошадь — Гнедко, были собаки, гуси, козел Васька, да жил еще некоторое время орел.

Покупка гнедка, случившаяся летом в остроги, заняла и развлекла арестантов. У нас при остроге полагалось всегда иметь лошадь. Для ухода определялся к ней арестант. Работы нашему коню было очень достаточно и утром и вечером. Гнедко служил у нас уже очень давно; лошадка была очень добрая, но поизносившаяся.

В одно прекрасное утро, перед самым Петровым днем, Гнедко, привезя вечернюю бочку, упал и издох в несколько минут. О нем пожалели, все собрались кругом, толковали, спорили, но Гнедка не воскресили.

В самый Петров день поутру, после обедни, когда все у нас были в полном сборе, стали приводить продажных лошадей. Арестанты с нетерпением ждали появления каждого нового коня. Они были веселы, как дети. Всего более им льстило, что вот и они, точно вольные, точно действительно из своего кармана покупали себе лошадь и имеют полное право купить нового Гнедко.

Наконец, выбрали и купили. Это была славная лошадка; молоденькая, красивая, крепкая и с чрезвычайно милым веселым видом. Разумеется, тотчас же вынесли хлеб с солью и с честью ввели нового Гнедко в острог.

В этот же день запрягли Гнедко возить воду, и все с любопытством собрались смотреть, как новый Гнедко повезет свою бочку.

Скоро Гнедко сделался любимцем острога. Арестанты хоть и суровый народ, но приходили часто ласкать его. Бывало, водовоз Роман, воротясь с реки, запирает ворота, а Гнедко, войдя в острог, стоит с бочкой и ждет его, косит на него глазами. «Пошел один!» крикнет ему Роман, — и Гнедко тотчас же повезет один, довезет до кухни и остановится. «Умник Гнедко! — кричат ему: — один привез!.. Слушается!..»

— Ишь, в самом деле: скотина, а понимает!

— Молодец Гнедко!

Гнедко мотает головой и фыркает, точно он и в самом деле понимает и доволен похвалами. И кто-нибудь непременно тут же вынесет ему хлеба с солью. Гнедко есть и опять закивает головою, точно приговаривает: «Знаю я тебя, знаю! И я милая лошадка, и ты хороший человек!»

Я тоже любил подносить Гнедку хлеб. Как-то приятно было смотреть в его красивую морду и чувствовать на ладони его мягкие, теплые губы, проворно подбиравшие подачку.

Не помню, каким образом появилась у нас в остроге собака Белка. Это было престранное создание: ее кто-то переехал телегой, и спина ее была вогнута внутрь, так что, когда она, бывало, бежит, то казалось издали, что бегут два каких-то белых животных, сращенных между собою. Кроме того, вся она была какая-то паршивая, с гноящимися глазами; хвост был облезший, почти весь без шерсти и постоянно поджатый.

Обиженная судьбой, она видимо решилась смириться: никогда-то она ни на кого не лаяла и не ворчала, точно не смела. Жила она больше из хлеба, за казармами; если уж увидит, бывало, кого-нибудь из наших, то тотчас же, еще за несколько шагов, в знак смирения перекувырнется на спину: «делай, дескать, со мной что тебе угодно, а я, видишь, и не думаю сопротивляться». Пырнет ее кто-нибудь из арестантов в сердцах сапогом, Белка даже и визжать не смела, а если уж слишком пронимало ее до боли, то как-то заглушенно выла.

Точно так же перекувыркивалась она и перед всякой собакой; бывало, перекувырнется и лежит смиренно, когда какой-нибудь большой, вислоухий пес бросится на нее с рыком и лаем. И обыкновенно свирепый пес немедленно укрощался и оставлял собачонку.

Я попробовал ее раз приласкать; это было для нее так ново и неожиданно, что она вдруг вся осела к земле, на все четыре лапы, затрепетала и начала громко визжать от умиления. Из жалости я ласкал ее часто. Зато она и встречать меня не могла без визгу. Завидит издали и визжит болезненно и слезливо. Кончилось тем, что ее за острогом разорвали собаки.

Гуси у нас завелись как-то тоже случайно. Кто их развел и кому они, собственно принадлежали, не знаю, но некоторое время они очень тешили арестантов, повадясь целым кагалом ходить вместе с нами на работу.

Только, бывало, загремит барабан и двинется каторга к выходу, наши гуси с криком бегут за нами, распустив свои крылья, один за другим выскакивают через высокий порог из калитки. Примыкали они всегда к самой большой партии и на работах паслись где-нибудь неподалеку. Только что двигалась партия с работы обратно в острог, поднимались и они. В крепости разнеслись слухи, что гуси ходят с арестантами на работу. «Ишь, арестанты со своими гусями идут!» говорят, бывало встречающиеся. «Да как это вы их обучили?» — «Вот вам на гусей!» прибавлял другой и подавал подаяние.

Тоже не знаю, откуда у нас взялся и кто принес козла Ваську, но вдруг очутился в остроге маленький, беленький прехорошенький козленок!.. В несколько дней все у нас его полюбили, и он сделался общим развлечением и даже отрадою. Это было премилое и прешаловливое создание. Он бежал па кличку, вскакивал на скамейки, на столы, бодался с арестантами, быль всегда весел и забавен.

Этого Ваську все ужасно любили. Наконец вырос прекрасный большой козел, с длиннейшими рогами и необыкновенной толщины. Бывало, идет и переваливается. Он тоже повадился ходить с нами на работу, для увеселения арестантов и встречающейся публики.

Все знали острожного козла Ваську. Иногда, если работали, например, на берегу, арестанты нарвут, бывало, гибких тальниковых веток, достанут еще каких-нибудь листьев, наберут на валу цветов и уберут всем этим Ваську; рога оплетут ветвями и цветами, по всему туловищу пустят гирлянды. Возвращается, бывало, Васька в острог, всегда впереди арестантов, разубранный и разукрашенный, а они идут за ним и точно гордятся перед прохожими.

Проживал еще у нас некоторое время в остроге орел, из породы степных небольших орлов — кто-то принес его в острог раненого и измученного. Вся каторга обступила его; он не мот летать: правое крыло его висело по земле, одна нога была вывихнута.

Помню, как он яростно оглядывался кругом, осматривая любопытную толпу, и разевал свой горбатый клюв, готовясь дорого продать свою жизнь. Когда на него насмотрелись и стали расходиться, он отковылял, хромая, прискакивя на одной ноге и помахивая здоровым крылом, в самый дальний конец острога, где забился в углу, плотно прижавшись к палям. Тут он прожил у нас месяца три и во все время ни разу не вышел из своего угла.

Сначала приходили часто глядеть на него, наконец, всем он наскучил, все его бросили и забыли, и, однако же, каждый день можно было видеть возле него клочки свежего мяса и черепок с водой. Кто-нибудь да наблюдал же его. Он сначала и есть не хотел, не ел несколько дней; наконец стал принимать пищу, но никогда из рук или при людях.

Мне случалось не раз издали наблюдать его. Не видя никого и думая, что оп один, он иногда решался недалеко выходить из угла и ковылял вдоль паль шагов на двенадцать от своего места, потом возвращался назад, потом опять выходил, точно делал моцион.

Завидя меня, он тотчас же, из всех сил, хромая и прискакивая, спешил на свое место и. откинув назад голову, разинув клюв, ощетинившись, тотчас же приготовлялся к бою. Никакими ласками я не мот смягчать его; он кусался и бился, корма от меня не брал и все время, бывало, как я над ним стою, пристально-пристально смотрит мне в глаза своим злым, пронзительным взглядом. Одиноко и злобно он ожидал смерти, не доверяя никому и не примирясь ни с кем.

Наконец арестанты точно вспомнили о нем, и хоть никто не заботился, никто и не поминал о нем месяца два, но вдруг во всех точно явилось в нем сочувсвие. Заговорили, что надо вынести орла. «Пусть хоть околеет, да не в остроге», — говорили одни.

— Вестимо, птица вольная, суровая, не приучишь к острогу-то, — поддакивали другие.

— Знать, он не так, как мы, — прибавил кто-то.

— Орел, братцы, есть царь лесов...

Раз после обеда, когда пробил барабан на работу, взяли; орла, зажав ему клюв рукой, потому что он начал жестоко драться, и понесли из острога. Дошли до вала. Человек двенадцать, бывших в этой партии, с любопытством желали видеть, куда пойдет орел. Странное дело: все были чем-то довольны, точно отчасти сами они получили свободу.

— Ишь, собачье мясо, добро ему творишь, а он все кусается! — говорил державший его, почти с любовью смотря на злую птицу.

— Отпущай его, Микитка!

— Ему волю подавай, заправскую волю-волюшку.

Орла сбросили с вала в степь. Это было глубокою осенью, в холодный и сумрачный день. Ветер свистал в голой степи и шумел в потемнелой, иссохшей, клочковатой степной траве. Орел пустился прямо, махая больным крылом и как бы торопясь уходить от нас куда глаза глядят. Арестанты с любопытством следили, как мелькала в траве его голова.

— Вишь его! — задумчиво проговорил один.

— И не оглянется! — прибавил другой. — Ни разу-то, братцы, не оглянулся, бежит себе!

— А ты думал блогодарить воротится! — заметил треки.

— Знамо дело воля. Волю почуял.

— Слобода значит...

— И не видать уж, братцы...
— Чего стоять-то? Марш! — закричали конвойные, и все молча поплелись на работу...


1. Пухляк — синица
Сохранить книгу в формате doc (zip. 320Kb)


Наверх


ВАЖНО!

Гамбургер без прикрас
Фильм поможет вам сделать первый шаг для спасения животных, людей и планеты
Требуем внести запрет притравочных станций в Федеральный Закон о защите животных<br>
ПЕТИЦИЯ РАССЛЕДОВАНИЕ
ЗАПРЕТ ПРИТРАВКИ

История движения за права животных в России
История движения
за права животных

Всемирный день вегана: эксклюзивное интервью с основателями веганского движения в России
Интервью с основателями
веганского движения

Петиция против использования животных в цирках
ПЕТИЦИЯ
ЗАКРОЙ
ПРЕСТУПНЫЙ ЦИРК
ЭКСТРЕННО! Требуем принять Закон о запрете тестирования косметики на животных в России
Петиция за запрет
тестов на животных

Безмолвный ковчег. Джульет Геллатли и Тони Уордл
Разоблачение убийцы
Требуем внести запрет притравочных станций в Федеральный Закон о защите животных<br>
ПЕТИЦИЯ
Требуем ввести
жесткий госконтроль
за разведением
животных-компаньонов
в стране!

О "священной корове" "Москвариуме", неправовых методах и китовой тюрьме
О "священной корове" Москвариуме
неправовых методах
и китовой тюрьме

Цирк: иллюзия любви
Цирк: иллюзия любви

За кулисами цирка - 1
За кулисами цирка
За кулисами цирка - 2
За кулисами цирка 2

Самое откровенное интервью Ирины Новожиловой о цирках
Самое откровенное интервью
Ирины Новожиловой
о ситуации с цирками

Российские звёзды против цирка с животными (короткий вариант) ВИДЕО
Звёзды против цирка
с животными - ВИДЕО

О страшных зоозащитниках и беззащитных укротителях
О свирепых зоозащитниках
и беззащитных укротителях

Автореклама Цирк без животных!
Спаси животных
- закрой цирк!

Звёзды против цирка с животными - 2. Трейлер
Звёзды против цирка
с животными - 2

Открытое письмо Елены Сафоновой Путину
Открытое письмо
Елены Сафоновой
президенту

«ГУНДА» ВИКТОРА КОСАКОВСКОГО БОЛЕЕ ЧЕМ В 100 КИНОТЕАТРАХ И 40 ГОРОДАХ С 15 АПРЕЛЯ
«ГУНДА» В РОССИИ

Вега́нская кухня
Вега́нская кухня

О коррупции в госсекторе
О коррупции в госсекторе

В Комиссию по работе над Красной книгой России включили... серийного убийцу животных Ястржембского
В Комиссию по
Красной книге
включили...
серийного убийцу
Восстанови Правосудие в России. Истязания животных в цирках
Безнаказанные истязания
животных в цирках

ВИТА о правах животных
ВИТА о правах животных = вега́нстве

Грязная война против Российского Движения за права животных
Грязная война против
Российского Движения
за права животных

ГОСПОДСТВО. DOMINION. Русский перевод: ВИТА - ФИЛЬМ
ГОСПОДСТВО. DOMINION
Русский перевод: ВИТА

Какой Вы сильный!
Какой Вы сильный!

Первая веганская соцреклама
Первая веганская соцреклама

Невидимые страдания: <br>изнанка туризма<br> с дикими животными
Невидимые страдания:
изнанка туризма
с дикими животными

Контактный зоопарк: незаконно, жестоко, опасно
Контактный зоопарк:
незаконно, жестоко, опасно

Авторекламой по мехам! ВИДЕО
Авторекламой по бездушию

ЖЕСТОКОСТЬ И<br> БЕЗЗАКОНИЕ В РОССИИ<br>
А воз и ныне там:<br> найди пару отличий 12 лет спустя
ЖЕСТОКОСТЬ И
БЕЗЗАКОНИЕ В РОССИИ
А воз и ныне там:
найди пару отличий 12 лет спустя

Белого медведя<br> в наморднике<br> заставляют петь и<br> танцевать в цирке
Белого медведя
в наморднике
заставляют петь и
танцевать в цирке

Великобритании запретила использование животных в цирках
Великобритании запретила
использование животных
в цирках

НОТА ПРОТЕСТА
ПОДПИШИТЕ ПЕТИЦИЮ
НОТА ПРОТЕСТА
Путину

Россию превращают в кузницу орков?
Россию превращают
в кузницу орков?

Вместо «золотых» бордюров и плитки в Москве - спасенная от пожаров Сибирь!
Вместо «золотых» бордюров
и плитки в Москве
- спасенная от пожаров Сибирь!

24 апреля - Международный день против экспериментов на животных
РАЗОБЛАЧЕНИЕ ВИВИСЕКЦИИ
ВПЕРВЫЕ <br>Веганская соцреклама<br> «Животные – не еда!»<br> ко Дню Вегана
ВПЕРВЫЕ
Вега́нская соцреклама
«Животные – не еда!»

Центру защиты прав животных ВИТА стукнуло... 25 лет
Центру защиты прав животных ВИТА стукнуло... 25 лет

Концерт к Юбилею Международного Дня защиты прав животных в Саду Эрмитаж, Москва
Концерт к Юбилею Международного Дня защиты прав животных

Друзья! Поддержите
Российское Движение
за права животных

Концерт за права животных в Москве
Концерт за права животных в Москве

Спаси животных - закрой жестокий цирк в своей стране
Спаси животных - закрой жестокий цирк в своей стране

Подпишите ПЕТИЦИЮ За город, свободный от жестокости!
Подпишите ПЕТИЦИЮ
За город, свободный от жестокости!
А ну-ка, отними:<br> Аттракцион<br> невиданной щедрости<br> "МЫ ловим, а спасайте - ВЫ!"
А ну-ка, отними:
Аттракцион
невиданной щедрости
"МЫ ловим,
а спасайте - ВЫ!"

Запрет цирка с животными в США: 2 штат - Гавайи
Запрет цирка с животными в США: 2 штат - Гавайи

ПЕТИЦИЯ: Запретить контактные зоопарки – объекты пожарной опасности в торговых центрах
ПЕТИЦИЯ: Запретить контактные зоопарки

Ау! Президент, где же обещанный закон?
Президент, где обещанный закон?

В Международный день цирка стартовал бойкот жестокого цирка
Бойкот жестокого цирка

Барселона – город для вега́нов («веган-френдли»)
Барселона – город для вега́нов («веган-френдли»)

Гитлер. Фальсификация истории
Гитлер. Фальсификация истории

К 70-летию Победы. Видеоролик Виты на стихи Героя Советского Союза Эдуарда Асадова
Ко Дню Победы
Россия за запрет притравки
Яшка

ПЕТИЦИЯ За запрет операции по удалению когтей у кошки
ПЕТИЦИЯ За запрет операции
по удалению когтей у кошки
ЖЕСТОКОСТЬ И БЕЗЗАКОНИЕ В РОССИИ:
Контактный зоопарк: незаконно, жестоко, опасно
"Контактный зоопарк"

Причины эскалации жестокости в России
Причины эскалации жестокости в России

Жестокость - признак деградации
Жестокость - признак деградации
1.5 млн подписей переданы президенту
1.5 млн подписей
за закон
переданы президенту

ВНИМАНИЕ! В России<br> легализуют <br> притравочные станции!
ВНИМАНИЕ
Россия XXI
легализует притравку?!
Более 150 фото притравки<br> переданы ВИТОЙ<br> Бурматову В.В.<br> в Комитет по экологии Госдумы
ПРИТРАВКА
ПОЗОР РОССИИ

Ирина Новожилова: «Сказка про белого бычка или Как власти в очередной раз закон в защиту животных принимали»<br>

«Сказка про
белого бычка»
Год собаки в России
Год собаки в России
Концерт <br>за права животных<br> у Кремля «ЭМПАТИЯ»<br> ко Дню вегана
Концерт у Кремля
за права животных

«Что-то сильно<br> не так в нашем<br> королевстве»<br>
«Что-то сильно
не так в нашем
королевстве»
Китай предпринимает<br> шаги к отказу<br> от тестирования<br> на животных
Китай предпринимает
шаги к отказу
от тестирования
на животных

Джон Фавро и диснеевская<br>«Книга джунглей»<br> спасают животных<br>
Кино без жестокости к животным

Первый Вегетарианский телеканал России - 25 июля выход в эфир<br>
Первый Вегетарианский телеканал России
25 июля выход в эфир

Биоэтика
Биоэтика

Здоровье нации
Здоровье нации. ВИДЕО

Спаси животных - закрой цирк!<br> Цирк: пытки и убийства животных
15 апреля
Международная акция
За цирк без животных!

Ранняя история Движения против цирков с животными в России. 1994-2006
Лучший аргумент
против лжи циркачей?
Факты! ВИДЕО

За запрет жестокого цирка
Спаси животных
закрой жестокий цирк

Контактный зоопарк: незаконно, жестоко, опасно
Контактный зоопарк: незаконно, жестоко,
опасно

День без мяса
День без мяса

ЦИРК: ПЫТКИ ЖИВОТНЫХ
Цирк: новогодние
пытки животных

Поставщики Гермеса и Прада разоблачены: Страусят убивают ради «роскошных» сумок
Поставщики Гермеса и
Прада разоблачены

Здоровое питание для жизни – для женщин
Здоровое питание
для жизни –
для женщин

Освободите Нарнию!
Свободу Нарнии!

Веганы: ради жизни и будущего планеты. Веганское движение в России
Веганы: ради жизни
и будущего планеты.
Веганское движение
в России

Косатки на ВДНХ
Россия - 2?
В
Цирк: новогодние пытки
ПЕТИЦИЯ
Чёрный плавник
на русском языке
Российские звёзды против цирка с животными
Впервые в России! Праздник этичной моды «Животные – не одежда!» в Коломенском
Животные – не одежда!
ВИТА: история борьбы. Веганская революция
экстренного расследования
Россия, где Твоё правосудие?
Хватит цирка!
ПЕТИЦИЯ о наказании убийц белой медведицы
Россия, где правосудие?
Впервые в России! Праздник этичной моды «Животные – не одежда!» в Коломенском
4 дня из жизни морского котика
Белый кит. Белуха. Полярный дельфин
Анна Ковальчук - вегетарианка
Анна Ковальчук - вегетарианка
Ирина Новожилова:
25 лет на вегетарианстве
История зелёного движения России с участием Елены Камбуровой
История зелёного
движения России
с участием
Елены Камбуровой
 Спаси дельфина, пока он живой!
Спаси дельфина, пока он живой!
Вечное заключение
Вечное заключение
Журнал Elle в августе: о веганстве
Elle о веганстве
Россия за Международный запрет цирка
Россия за Международный запрет цирка
Выигранное
Преступники - на свободе, спасатели - под судом
Океанариум подлежит закрытию
Закрытие океанариума
Закрыть в России переездные дельфинарии!
Дельфинарий
Спаси дельфина,
пока он живой!
Ответный выстрел
Ответный выстрел
Голубь Пеля отпраздновал своё 10-летие в составе «Виты»
Голубь Пеля: 10 лет в составе «Виты»
Проводы цирка в России 2015
Проводы цирка
Россия-2015
Цирк в Анапе таскал медвежонка на капоте
Цирк в Анапе таскал медвежонка на капоте
Девушка и амбалы
Девушка и амбалы
Hugo Boss отказывается от меха
Hugo Boss против меха
Защити жизнь - будь веганом!
Защити жизнь -
будь веганом!
Земляне
Земляне
Деятельность «шариковых» - угроза государству
Деятельность «шариковых»
- угроза государству
Почему стильные женщины России не носят мех
Победа! Узник цирка освобождён!
Океанариум - тюрьма косаток
Защитники животных наградили Олега Меньшикова Дипломом имени Эллочки-людоедки
НОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ:
Меньшиков кормил богему мясом животных из Красной книги - Экспресс газета
Rambler's Top100   Яндекс цитирования Яндекс.Метрика
Copyright © 2003-2024 НП Центр защиты прав животных «ВИТА»
E-MAILВэб-мастер