ЖИЗНЬ ОДНА
(Об убийстве живых существ)

В. Чертков

ИЗДАНИЕ «ПОСРЕДНИКА»
№ 992

МОСКВА
ТИПОГРАФИЯ К. Л. МЕНЬШОВА
Арбат, Никольский пер., д. 21
1912

СОДЕРЖАНИЕ:

• Вступление
• Глава I
• Глава II
• Глава III
• Глава IV
• Глава V
• Глава VI
• Глава VII
• Заключение

Вступление

Приступая к изложению своего взгляда на убийство, я, признаюсь, испытываю некоторую робость. Не то, чтобы я сколько-нибудь сомневался в справедливости этого взгляда. Напротив, правота его мне ясна и несомненна. Но я хорошо понимаю, что безусловное отрицание нравственной законности убийства всяких решительно живых существ должно многим с первого взгляда показаться диким и парадоксальным. И я боюсь, как бы неумелостью своей защиты этой, для меня очевидной истины не повредить ей в глазах читателей. Ободряет меня лишь одно: глубокая уверенность в том, что всякая истина обладает своею собственною силою убедительности, вполне достаточною для того, чтобы, когда настанет время, доставить ей торжество, несмотря на ожесточенное сопротивление с одной стороны и слабую защиту с другой, которыми так часто сопровождаются ея первые проблески в человеческом сознании. Одна только эта уверенность придает мне достаточно смелости для того, чтобы постараться высказать несколько мыслей по этому предмету в том самом направлении, по которому несомненно подвигается вперед и все сознание человечества.

ГЛАВА I

Л. Н. Толстой в книге своей „Что же нам делать?", так описывает свое впечатление от смертной казни:

«Я видал в Париже, как в присутствии тысячи зрителей отрубили голову человеку гильотиной. Я знал, что человек этот был ужасный злодей; я знал все те рассуждения, которые столько веков пишут люди, чтобы оправдать такого рода поступки; я знал, что это сделали нарочно, сознательно; но в тот момент, когда голова и тело разделились и упали в ящик, я ахнул и понял, не умом, не сердцем, а всем существом моим, что все рассуждения, которые я слышал о смертной казни, есть злая чепуха, что сколько бы людей ни собралось вместе, чтобы совершить убийство, как бы они себя ни называли, убийство — убийство, худший грех в Мире, и что вот на моих глазах совершен этот грех; а я своим присутствием и невмешательством одобрил этот грех и принял участие в нем».

Я думаю, что в настоящее время с этими словами согласится всякий человек, в ком непосредственное чувство человечности не совсем погасло или не заслонено какими-нибудь посторонними соображениями. Но не многие пока еще согласятся с тем, что слова эти применимы не только к убийству человека, но столько же и к убийству всякого живого существа. А между тем это так.

Если впечатление, выносимое зрителем при убийстве животного, менее ужасно и потрясающе, чем при казни человека, то это происходит не от того, чтобы само убийство животного действительно было менее жестоко, а просто от того, что человеку ближе человек, нежели животное; все равно, как страдания близкого человека производят более мучительное впечатлите, чем человека постороннего. Самое же явление насильственного отнятая жизни совершенно тождественно как в том, так и в другом случай.

Мы так привыкли к постоянно совершаемому вокруг нас и ради нас убийству животных, что, думая об этом явлении, большей частью представляем его себе огульно, не входя в положение тех отдельных существ, которых лишают жизни. Смутно сознаваемые вами страдания убиваемых для нас животных внушают нам не жалость, а отвращение, и, вместо того, чтобы заступиться за эти страдающие существа, мы, охраняя себя от неприятных впечатлений, скрываем от себя это злое, кровавое зрелище, совершая убийство чужими, наемными руками. Думая более о себе, нежели об истязуемых и умерщвляемых ради нас животных, мы не только их лишаем блага жизни, но и себя — высшего счастья сострадания к живым существам и спасения их от напрасных мучений и преждевременной смерти.

Одно упоминание за столом о том, что подаваемое мясное блюдо состоит из трупа, отбивает у присутствующих аппетит и возбуждает их негодование. Ничто лучше такой потребности скрывать от себя истинный смысл совершаемого поступка не обнаруживает его незаконности и отвратительности.

Для того, чтобы составить себе верное понятие об этом деле, необходимо прежде всего посмотреть правде в глаза, и, конечно, всего лучше было бы исполнить это самым буквальным образом, т. е., пойти на бойню или кухонный двор и своими глазами посмотреть, как бьют скотину или режут птицу для нашего стола. Я не сомневаюсь в том, что у громадного большинства тех, кто хоть несколько раз добросовестно исполнил бы это, очень скоро появилось бы сознание незаконности того, что совершается перед их глазами.

Да, я глубоко и твердо убежден, что человеку следует воздерживаться от убийства всяких живых существ. И думаю я так вовсе не под влиянием чрезмерно раздутой нервной чувствительности или одних каких-нибудь отвлеченных умозаключений. К такому убеждению приводят меня совместно и совесть, и разум, и даже простой природный инстинкт.

Совесть ясно говорить мне, что жестоко и преступно убивать, отнимать жизнь — все равно чью, — что насильственное отнятие жизни есть поступок всегда и безусловно злой. Разум объясняет мне, почему это так. Он говорит мне, что для каких-нибудь частных целей убийство можете быть и выгодно, но что, беря всю совокупность жизни в ее общей сложности, от причиняемого зла никак не может произойти добро; и что, кроме того, даже ее точки зрения одних человеческих интересов, необходимость убийства животных далеко не так несомненна, как обыкновенно предполагается. Природный же инстинкт, с тех пор, как я перестал притуплять его охотою, внушает мне безусловное отвращение ко всякому убийству живых тварей точно так же, как он внушает даже некоторым домашним животным тоску и беспокойство при одном запахи крови. Следовательно, не одна какая-нибудь сторона моей природы враждебно относится ко всякому убийству, но все существо возмущается перед этим жестоким делом.

Сверх того я знаю, что чувства эти проявляются не во мне одном: они в большей или меньшей степени присущи всем людям. То, что всякое убийство противно природе человека, видно из того, с каким отвращением, робостью и даже страхом каждый человек в первый раз берется зарезать домашнее животное. Многие из простого народа так-таки никогда и не решаются убить животное, поручая это дело кому-нибудь из своих менее в этом отношении чутких товарищей. Интеллигентные же люди, берущиеся за земледельческий труд, большею частью предпочитают отказаться совсем от мясной пищи, нежели самим резать животных¹.

То, что разум человечества начинает осуждать убийство животных, ясно обнаруживается постоянно возрастающим успехом среди современного общества разнообразных движений в пользу признания права животных на жизнь, начиная с вегетарианства и протестов против вивисекции и кончая разными частными мероприятиями обществ покровительства животным.

Необходимо, правда, признать, что внутреннее сознание большинства людей, — так называемая общественная совесть, — действительно пока еще не осуждает убийства животных. Обстоятельство это, тем не менее, не только ничего не доказывает, но нисколько не может поколебать уверенности в своей правоте того меньшинства, чье сознание не мирится с убийством животных. Всякая возникающая в сознании человечества новая истина сначала сочувственно встречается всегда только меньшинством. Достаточно, оглянувшись на современный строй общественной жизни, остановиться на любом из бесконечно разнообразных проявлений в нем несправедливости и жестокости, с которыми пока еще мирится общественное мнение, для того, чтобы признать, что это мнение далеко не может служить нормою того, как человеку в самом деле следует или не следует поступать.

Жизнь есть движение, и понятия людей о добре и зле, как все жизненное, постоянно растут и развиваются. В этой области, как и во всякой другой, новые законы сначала зарождаются почти незаметно, потом выясняются путем упорной борьбы с прежними отживающими началами, и только после окончательной победы над последними эти новые законы вступают в свою силу и властвуют свой срок для того, чтобы в свою очередь преобразоваться в более совершенную форму, когда назреет время.

Мне кажется, что нравственный закон воздержания от убийства животных находится теперь как раз в периоде, если не зарождения (у буддистов он уже давно признан), то — выяснения и развития путем борьбы с более грубыми и дикими понятиями, продолжающими еще до сих пор господствовать среди так называемого цивилизованного человечества. А потому, разбирая правильность того или другого разрешения этого вопроса, нельзя ссылаться на мнение наличного в настоящее время большинства голосов, но необходимо, совершенно независимо от этого, внимательно и строго взвесить основания предлагаемого нового его разрешения.

На чем же основано осуждение убийства?

Вовсе, разумеется, не думая ставить убийство животных на одну доску с убийством людей, я, однако, на этот вопрос не могу ответить иначе, как утверждением того, что против убийства животных имеются решительно те же самые основания, как и против убийства людей.

Разница, которая действительно существует между этими двумя видами убийства, лежит не столько в их внутреннем значении, сколько в различном отношении к ним людей, все равно, как, несмотря на то, что, строго говоря, вовсе не основательно делать различие в оценке нравственного значения тех или других способов человекоубийства, приходится это делать, благодаря особенностям установившегося по этому предмету общественного мнения.

Общественное мнение установило целую систему градаций, по которой в различных случаях значение убийства человека различно оценивается: так, например, убийство ради корыстных целей безусловно осуждается; при самозащите — оправдывается,- на поединке — извиняется, а местами, как, например,............ прямо предписывается; в форме казни — узаконяется; на войне — восхваляется и т. д. Подобные условные взгляды на различные виды человекоубийства могут иметь значение для определения степени .................... пред общественным мнением известной среды в известную эпоху; но пред вечным законом добра и правды совершенно стушевываются все эти оттенки, часто к тому же противоречащее простому здравому смыслу².

Точно так же несостоятельно отношение современного общественного мнения и к убийству животных, которое, судя с точки зрения того же вечного закона добра и правды, должно быть признано по отношению к существу, лишаемому жизни, одинаково жестоким, как и убийство человека.

Поистине удивительное явление бросается в глаза, лишь только всмотреться в отношение современного человека к убийству. Не говоря уже о том, что, когда из такой простой и ясной заповеди, как «не убий», исключаются решительно все живые существа, кроме человека, то само собою напрашивается вопрос, почему же в таком случае не допускать и убийства человека? — не говоря об этом и рассматривая эту заповедь только по отношению к одному человечеству, оказывается, что в то время, как она в теории беспрекословно признается и всеми принимается в этом ее категорическом и безусловном выражении без всяких доказательств и подтверждений — в это самое время допускается столько отступлений от нее в самых разнообразных интересах: родины, чести, самозащиты, мести, борьбы и разных других начал, что, казалось, было бы последовательнее выражать эту заповедь, наоборот, словом «убий», а затем уже перечислять те немногие случаи, когда, в виде исключения, убийство признается нежелательным.

Понятно, что при такой шаткости и несостоятельности суждений современного человечества об убийстве тот, кто желает разумно выяснить для себя этот вопрос, должен вникнуть в него вполне самостоятельно и не бояться прийти к заключениям совершенно противоположным ныне господствующим взглядам.

Рассматривая вопрос об убийстве, я вижу возможность разумно и последовательно разрешать его в ту или другую сторону лишь безусловно; и с своей стороны, разрешая его в отрицательном смысле, я совершенно не понимаю, как можно делать таки исключения, при которых убийство допускаемо. Ведь если я признаю, что убивать не следует, то это не на основании невыгодности убийства, или того, что существует разряд живых существ, жизнь которых настолько отлична от жизни других, что ее не следует насильственно прекращать, между тем как жизнь других — можно. Если речь идет о выгодности, то необходимо допустить, что для частных целей может быть выгодным убивать не только животных, но и людей, и что, следовательно, с этой точки зрения нет никакого разумного основания проводить черту между теми и другими. Если же степень преступности убийства определялась бы сравнительною ценностью отнимаемой жизни, то пришлось бы признать, что убийство любой полезной скотины преступнее убийства всякого бесполезного человека. Но дело в том, что убийство отрицается не на этих или им подобных условных основаниях, а единственно на том основании, что самый поступок этот для человека нравственно незаконен.

Человек просто-напросто не имеет права насильственно отнимать жизнь у другого живого существа, Для меня это так ясно и несомненно, что никаких доказательств не требует.

Так я понимаю заповедь «не убий»; и только в этом смысле она для меня понятна. Она служит выражением того врожденного человеку, но заглушаемого им сознания, что всякое убийство есть преступление против наивысшего закона — закона жизни; и потому решительно всякое нарушение этой заповеди есть зло. Она представляет из себя аксиому, которую, как таковую, быть может и нельзя доказать никакими рассуждениями, но которая вложена готовая в сознание каждого человека, и неизбежно признавалась бы всеми людьми, если бы только они сохраняли или восстановляли свою первоначальную детскую чистоту души и непосредственность, при которых вид всякого убийства, даже бессловесной твари, внушает ужас, жалость и возмущение. Если допустить хоть какой-нибудь случай законности отступления от этой заповеди, то она тотчас же теряет свое очевидное и несомненное значение. Если действительно справедлив принцип воздержания от убийства, то он должен признаваться безусловно; в противном случае он как принцип несостоятелен.

Возьму пример, хотя и маловероятный, но возможный. Матрос на военном судне доведен до такого состояния исступления, что решается взорвать пороховой склад для того, чтобы сразу покончить и с собою, и со всем кораблем. Я оказываюсь на некотором расстоянии от этого человека, в таком положении, что имею возможность предотвратить это бедствие, но только одним путем — застрелив на месте матроса в то самое мгновение, когда он прикладывает спичку. Спрашивается, имею ли я в этом случае право так поступить, принимая в соображение то, что, не сделай я этого, он все равно погубит себя, и сверх того — всех людей на корабле?

Усиливаю этот пример до фантастических размеров и представляю себе случай, на самом деле невозможный, но который поможет мне резче формулировать свою мысль. Положим, что человек находится в таком положении, что может взорвать весь земной шар, и что он приступает к этому; нравственно уполномочен ли я предотвратить такую катастрофу, хотя бы ценою убийства этого человека, если не имею возможности сделать этого другим путем?

Трудно представить себе более крайний пример; и я думаю, что разрешение в ту или другую сторону вопроса, так поставленного, даст ключ для определения желательного образа действия во всяком случае, могущем действительно встретиться в жизни. Если позволительно убить одного человека ради спасения всего человечества, то следует вообще признать, что законность человекоубийства находится в зависимости от значительности той цели, ради которой оно предпринимается. Если же, наоборот, убийство незаконно даже и в приведенном крайнем случае, то уже решительно ни в каком другом случае оно не может быть оправдываемо.

Раньше, чем ответить на вопрос, так поставленный, мне необходимо сделать небольшое отступление для выяснения той общей точки зрения, с которой одной, как мне кажется, и возможно удовлетворительно разбираться в подобных вопросах.

1. *) См. «Страничка из моей общинной жизни». В. Скороходова. № 2 «Вег. Обозр.» 1910 г. Ред.

2. Так, например: если уже допускать различные степени.......в поступках, по существу своему одинаково незаконных, то убить человека на поединке из одного лишь самолюбия, конечно, нравственно еще безобразнее убийства ради грабежа, совершаемого под давлением безысходной нужды. А между тем господствует обратный взгляд.

Сохранить книгу в формате doc (zip. 80Kb)