Миф 8: Животные не страдают при проведении экспериментов

К самым отвратительным заявлениям, связанным с опытами на животных, относятся отмашки, что животные якобы совсем не страдают или что большинство опытов для животных не болезненнее, чем укол для человека.
Нет ни малейших оснований предполагать, что повреждение тканей или нервное раздражение, причиняющее человеку боль, окажется безболезненным для животного. У нас нет поводов думать, что восприятие боли появилось только у человека в ходе эволюции. Чувствительность к боли настолько выгодна для самосохранения человека и животных, а нервная система человека имеет такое явное сходство с нервной системой животных по ключевым параметрам, в том числе по биохимическим и электрическим механизмам передачи раздражения, что предположение о разном восприятии боли у человека и животных было бы в высшей степени нелогично. И реакции, связанные с болью, такие как бегство, агрессивное поведение или издание звуков имеют у человека и животных настолько значительное сходство, что в способности животных испытывать боль не может быть никаких сомнений.
Не приходится сомневаться в том, что процесс переживания боли окрашен соответствующими эмоциями. Боль, испытываемая в состоянии страха или депрессии, ощущается сильнее, чем в состоянии эйфории. Но из этого следует, что подопытные животные в их безвыходной ситуации, не имея возможности убежать или отступить, особенно тяжело переносят боль. Кроме того, животные не могут логически думать, не могут понять причину боли, и поэтому они оказываются совершенно беззащитными во власти дикого страха. Человек может относиться к боли сознательно, интерпретировать ее рационально. Животное в своем полностью инстинктивном чувственном существовании полностью сливается с болью и страхом.
Характер боли и страданий можно понять по выдержкам из разных экспериментов, которые мы приводим в главе 7 этой книги (в переводе на русский язык этого нет – прим. переводчика). Подробное представление и обсуждение болей, страданий и мучений подопытных животных можно прочитать у Д. Пратта  в труде “Leiden  vermeiden: Alternativen zum Tierversuch” (Turm Verlag Bietigheim, 1983), а также в дипломной работе Дж. Майера Die Beurteilung der Schmerzintensität beim Tier mit Hilfe ethologischer und Physiologischer Parameter (1987). Животным причиняют наибольшие страдания в таких сферах как онкологические исследования, токсикология, биологическое действие излучения, экспериментальная хирургия, иммунология, а также в поведенческих исследованиях.
У животных есть самые разные средства выражения боли. В названной дипломной работе в качестве примеров приводятся пронзительные вопли, вой, визг, шипение, стоны от боли, сжатие пасти, скрежет зубами, обильный пот, ускоренная циркуляция крови, учащенное дыхание, дрожь, мочеиспускание, немотивированное вращение телом, замедленные движения тела. Современной науке этого мало, она пытается каталогизировать боль и мучения и оценить их количественно. В результате появились болевые исследования, в рамках которых с помощью экзотических систем у животных вызывают боль с целью ее изучить и, главное, измерить. Просто невероятно, какие методы приходят в голову людям, чтобы только втиснуть функцию жизнеобеспечения в научные рамки систематизации и количественной оценки. Хвосты обездвиженных крыс подвергаются тепловому облучению в трубках из оргстекла, чтобы измерить время, за которое животное отобьет хвост. Собакам и кошкам зубы подвергают раздражению электричеством, пока животные не открывают пасть. Грызунов прислоняют к утюгам, нагретым до 50-55 градусов, чтобы измерить, через какое время они начнут поднимать конечности или лизать лапы. Под кожу грызунам вводят вещества, вызывающие боль, чтобы узнать, начнутся ли у животных судороги, и насколько они будут сильными. Крысам вводят формальдегид в подошвы лап, чтобы пронаблюдать, как долго животное еще сможет пользоваться этой лапой. Крысам, используемым в качестве моделей при исследовании хронической боли, перерезают седалищный нерв, потому что животные в дальнейшем увечат сами себя, это их реакция на нестерпимую боль в хвосте. В других моделях интенсивность хронической боли в суставах оценивают путем введения крысам в хвост веществ, вызывающих боль, а спустя неделю измеряют интенсивность воплей при принудительном выпрямлении костей или нагрузке суставов. В аналогичном исследовании кошкам всаживали в коленный сустав кристаллы солей мочевой кислоты и оценивали степень хромоты животных. В других «надежных» моделях по решетчатому полу крысиных клеток пропускали ток, чтобы количественно оценить прыжки животных. Все эти системы не есть плоды больного воображения (или все-таки являются таковыми?), они подробно описаны в специализированных журналах. Оригинальные цитаты из данных примеров можно прочитать в главах 6 и 7 этой книги (главы 7 в переводе на русский язык нет – прим. переводчика), а также в вышеупомянутой дипломной работе. 
Разумеется, все эти эксперименты интерпретируются как «допустимые» для животного или, при более безобидной формулировке, «переносимые».  Но «допустимая боль» - что это вообще такое? Очевидно, для высоких целей сейчас допустимо все. Исследования, проведенные в Университете Хоэнхайма, дали примечательный результат: «Историю цивилизации можно рассматривать как историю опускания этой границы (допустимое и переносимое) касательно болевого порога.
Впрочем, даже в научных кругах ведутся споры о значимости и правильности этой болевой модели для человека, потому что, например, у человека болевой порог очень чувствителен к действию плацебо (препарата-пустышки без лечебного действия). При опытах на животных такого, конечно же, не происходит.
Более того, на фоне интенсивного психического воздействия, стресса, нужды или стесненного положения человек воспринимает боль совершенно иначе, нежели в нормальном состоянии. Соответственно, нужные результаты можно получить только при работе с добровольцами и при клинических исследованиях интенсивности боли, ее переносимости и болевых порогов. Самое главное, люди могут словами выразить свои переживания, связанные с интенсивностью, продолжительностью и физическим действием боли, а в случае с животными приходится ограничиваться только наблюдениями.
Экспериментальные модели психических болезней – это область вивисекционных исследований, которая в значительной мере остается за пределами внимания дилетантов, но кажется особенно отталкивающей. Никто не знает, способны ли к депрессии животные, живущие на свободе. Несмотря на это, экспериментальная психофармакология с помощью разных методов ищет возможности вызвать у животных нарушения депрессивного типа, чтобы получить в распоряжение тестовые системы для антидепрессантов и других лекарств, применяемых при психических расстройствах. Но к чему подтолкнет животных, например, крыс или мышей, полное отчаяние, обстановка «объективных», «воспроизводимых» условий? В классическом обзоре трудов (автор П. Виллнер, The validity of animal models of depression, Psychopharmacology 83: 1-16, 1984) представлены в обобщенном виде экспериментальные модели депрессии. В них производилось исследование хищнического поведения крыс: животным давали мышей, находящихся под наркозом, и наблюдали, насколько яростно крысы на них набросятся. В другой модели, чересчур неэстетичной, даже по мнению экспертов, мышей доводили до смерти ядом йохимбином, при этом определенные антидепрессивные субстанции усиливали его смертельное действие. В других системах крысам хирургическим путем удаляли центры обоняния, вследствие чего животные становились в высшей степени агрессивными, раздражительными и гиперактивными, а также они утрачивали присущие им особенности поведения и превращались в хищников по отношению к мышам. Известен также феномен выученной беспомощности. Грызунов, кошек, собак, голубей подвергают болезненному и неизбежному стрессовому раздражению (например, ударам током через решетку клетки, световым вспышкам и т.д.). Животные утрачивают свою нормальную способность к обучению, так как они усвоили, что не могут более влиять на происшествия и ситуации. В другой экспериментальной модели животных подвергают хроническому стрессу, например, через удары током, погружение в холодную воду, голод, жажду, изоляцию. В ходе эксперимента под характерным названием «тест на поведение в отчаянной ситуации» (Behavioral-despair-Test) исследуют поведение в экстремальных обстоятельствах. Крысы или мыши должны плавать в маленьком сосуде, заполненном водой. После первоначальных попыток вылезти животные принимают неподвижное положение, так что из воды выступает только кончик носа. Когда животных позже заново погружают в воду, то они перестают плавать гораздо раньше. Предполагается, что животные потеряли всякую надежду выжить. В «модели разлучения» детенышей обезьян, собак, кошек или грызунов отнимают у родителей или однопометников. После первоначальной стадии протеста, которая выражается в возбуждении, бессоннице и криках, наступает фаза «отчаяния», когда наблюдаются нарушенное социальное поведение, апатия и потеря активности. С помощью таких «моделей», которые не придут в голову сострадательному защитнику животных, а происходят из оригинальных трудов и учебников по психофармакологии, делается попытка найти новые лекарства от человеческих болезней. И небезуспешно: в ФРГ 600000 взрослых обрели зависимость от медикаментов. Но об этом мы говорили на страницах, посвященных седьмому мифу.
К несчастью, даже сами защитники животных чаще всего не знают, какие сегодня происходят опыты. Они часто приводят аргументы против вивисекции, основываясь на анекдотических или устаревших примерах, и сторонникам экспериментов на животных бывает относительно легко их опровергнуть. Другая проблема состоит в том, что страдания и страх не обязательно равнозначны боли. Поэтому физиологическое измерение боли (например, по выделению белка в моче) не может обеспечить надежного прогноза относительно страданий подопытных животных.
Разумеется, за последние сто лет в проведении опытов на животных многое изменилось. Французский физиолог Клод Бернар, основоположник вивисекции в XIX веке, в 1865 году написал книгу «Введение в изучение экспериментальной медицины» (Introduction a l’etude de la medicine experimentale). Писатель Жозеф Эрнест Ренан говорит о нем следующее: «То, как он работал в своей лаборатории, с задумчивым, печальным, погруженным в себя видом, без усмешек, ни на что не отвлекаясь, представляло собой убедительное зрелище. У него было ощущение, что он выполняет священнодействие и совершает своего рода жертвоприношение. Казалось, что его длинные пальцы, погружаемые в кровавые раны, принадлежат античному авгуру, который ищет тайны во внутренностях жертвы…»  (цитата по H. Ruesch, Nackte Herrscherin, Hirthammer Verlag, Мюнхен, 1984). Были сведения, что во всех углах его подвала для экспериментирования лежали собаки, испытывающие предсмертные судороги – после введения ядов или изъятия органов. Бернар проводил свои эксперименты без обезболивания: обычно он для иммобилизации животных прибивал их к столу. Об истории вивисекции со всей ее безмерной жестокости рассказывает вышеупомянутая книга Г. Рюша «Убийство невинных».
Если мы сравним эксперименты Клода Бернара, кажущиеся примитивными, с современными экспериментальными исследованиями, то поймем, что вивисекция сменила внешность – но не сущность.
Чаще всего животных содержат в чистоте, им обеспечивают сносное питание и уход, у них нет паразитов, живут они в 12-часовом ритме чередования света и темноты, нередко с музыкальным сопровождением, их помещение облицовано кафелем, уборку в нем делать легко, работник вивария поглаживает доверчивых собак, прежде чем сделать им смертельную инъекцию. По сомнительным каналам животные туда попадают редко, и это касается только университетских лабораторий со скудным бюджетом; чаще всего их поставляют из специальных питомников по разведению лабораторных животных – их выписывают по каталогам из США. Надо видеть эти каталоги, где наши собратья по планете, начиная от мыши, до собаки, кошки, обезьяны предлагаются в уже прооперированном виде либо же в качестве мутантов, готовых для эксперимента.
Эксперимент втискивается в научные рамки. Ставятся точные вопросы – даже если ответы на них давно ясны. Объявляется о воспроизводимости – даже когда для этого требуется увеличить количество животных, потому что так можно получить ни к чему не обязывающие, но статистически важные средние значения. Случайность в некоторой мере возможна при тщательном сопоставлении всех переменных и условий исследования – разная реакция у разных индивидуумов или вообще разных видов уравновешивается через повторное повышение количества животных.
Экспериментатор больше не выглядит жутким чародеем, который, одержимый исследовательской страстью, природу в буквальном смысле выдавливает, чтобы раскрыть ее тайны. Теперь это современный ученый, который действует по заказу общества. Его эксперименты обусловлены уже не спонтанными идеями, они стали бюрократическим ритуалом, который совершается с благословения комиссии.
Сегодня животных, находящихся в полном сознании, уже не прибивают к столу и не разрезают по живому, со времен Клода Бернара совершенствование идет семимильными шагам. Сегодня всякое значительное вмешательство проводится под наркозом чисто из научных соображений – за исключением ситуаций, когда это может повлиять на результат, в таком случае эксперимент проводится без обезболивания, как во времена Клода Бернара.
Страдания подопытных животных начинаются задолго до эксперимента, на стадии, когда их выращивают в условиях, совершенно не присущих их виду. Вряд ли что-то может превзойти цинизм заявлений, что подопытные животные поколениями живут в идентичных условиях и поэтому вполне удовлетворены своим положением.
Каждый человек, обладающий толикой сострадания, при чтении опубликованных сообщений вынужден признать, что значительная часть вивисекционных работ связана с неимоверной болью и страданиями для животного. Как могут происходить без боли токсикологические эксперименты, когда речь идет о более или менее быстром отравлении животного? Или тест Драйза, когда раздражающее действие вещества изучают на глазу кролика? Вся экспериментальная токсикология без страшных мучений животных вообще немыслима.
Станет ли кто-то утверждать, что тест на канцерогенное действие новой субстанции, где грызунам и другим животным вызывают опухоли величиной во многие сантиметры, происходит без страданий? Кто может в конечном счете определить, что крысы с химическими повреждениями печени или почек, с раком желудка, со щитовидной железо, разрушенной радиоактивным йодом, мыши-песчанки с неврологическими нарушениями из-за недостаточного кровоснабжения, пони, влекущие жалкое существование из-за инфекции, или кошки, зафиксированные на штативе с металлическими стержнями в мозгу, действительно страдают от неимоверной боли и мучений до тех пор, пока смерть их не прекратит? Должны ли мы действительно предполагать, что облучение прооперированных морских свинок, измеряемое днями, не является пыткой? У людей рак легких ведет к страшным болям, так почему мыши и крысы должны испытывать такие же или еще более сильные мучения от легочных опухолей, вызванных асбестом или коксовым газом? Разве нарушения ритма сердца или повреждения сосудов, приводящие к остановке сердца при полном сохранении сознания, не относятся к самым мучительным пыткам, какие только можно представить себе? Эти невероятные страдания не есть результат открытий защитников животных, их много раз излагали и документировали (части 6 и 7, а также Д. Пратт и Дж. Майер, которых мы уже цитировали).
Возможно, бывают опыты на животных без боли, но без страданий – вряд ли, потому что при проведении экспериментов, после которых животное не выводится из наркоза, оно еще до получения инъекции чувствует неотвратимую смертельную опасность.
Утверждение, что сегодня почти все эксперименты проводятся под наркозом, тоже неправильно, потому что они всегда включают в себя в высшей степени болезненные фазы, протекающие при нахождении в сознании. Разумеется, в экспериментальной хирургии и нейрохирургии обезболивание применяется, но что следует за вмешательством? После операций животным часто обезболивания не делают, чтобы они оставались неподвижными, а регенерация происходила быстрее.
Экспериментаторам, заявляющим, что в ходе опытов животные не страдают, надо в качестве контраргумента привести высказывание этолога Конрада Лоренца: «Тот, кто когда-то близко имел дело с высшим млекопитающим, например, с собакой или обезьяной, и не убежден в том, что это существо имеет сходные чувства, имеет психиатрические отклонения и должен быть помещен в психиатрическую клинику, ибо недостаток понимания других делает из него общественно опасного монстра» (Der Spiegel, #47, 1980).
Между тем об опытах на животных есть ряд объективных документов – фильмов и книг. И кто до сих пор не верит, что экспериментирование означает сильнейшие мучения для животных, тот может почитать оригинальные работы вивисекторов, опубликованные в специализированных журналах: в практической части есть описание всех подробностей черным по белому. Опыты на животных и сегодня означают страшные страдания, которые прекращаются только со смертью.

Миф 9: Только специалисты могут оценить необходимость, заменимость и значение опытов на животных

Миф о том, что неспециалисты из-за недостатка профессиональных знаний вообще не могут говорить об опытах на животных, обеспечил вивисекторам десятилетия свободы

Экспериментаторы крайне заинтересованы в том, чтобы критикующая общественность не наблюдала за ними и не мешала им. Вивисекция со всеми своими неизмеримыми пытками, как и интенсивное животноводство, могут существовать только потому, что политики, юристы, теологи, философы, а прежде всего простые люди имеют совершенно неверные представления о положении животных в этих сферах. Но с течением времени СМИ все больше приподнимают завесу секретности, скрывающую эту тему.
С тех пор, как существует вивисекция, голоса против нее поднимаются из лагеря врачей, предупреждающих о ее вреде для человека. В 1930-е годы в Швейцарии появилась книга под названием «1000 врачей против вивисекции», ее автором был цюрихский зубной врач Людвиг Флигель. В этой работе с подзаголовком «против жестокости и бессмысленности» приводятся критические высказывания 1000 европейских и американских медиков, которые открыто высказываются против «мучителей животных от науки». Еще тогда критика врачей имела в качестве основы в меньшей степени этико-моральные соображения, в большей – колоссальный вред людям. Удивительным образом, в том труде четко и предметно собраны воедино все существенные аргументы против вивисекционной системы. Вступительная резолюция кончается словами: «Здесь тысяча врачей выдвигают одно большое обвинение вивисекции!» Во введении говорится следующее: «Тот, кто после прочтения этой книги все еще будет считать, что все авторитетные ученые считают вивисекцию необходимой для прогресса медицины и для поиска лекарств, а осуждает ее только маленькая кучка чудиков, фанатиков, критиканов, знахарей и шарлатанов, тот выставляет себя на посмешище и достоин презрения». После того, как составитель книги вскоре после ее появления умер, она канула в пучину забвения – и только в 1986 году она вышла в свет под заглавием “1000 Ärzte gegen Tierversuche” (1000 врачей мира против опытов на животных, ответственный редактор Г. Рюш, издание CIVIS, Швейцария); ее дополнили бесчисленные критические комментарии врачей нашего времени.
До тех пор, пока сторонникам опытов на животных удавалось выставить ситуацию людям так, как будто существует четкая грань – здесь дилетанты против вивисекции, там профессионалы за опыты на животных – борьба против нее была практически бесперспективной. Но последние годы принесли существенные изменения: непрофессионалы получают поддержку специалистов, возникли национальные и международные объединения врачей, отвергающих опыты на животных. Сплоченный фронт сторонников вивисекции дрогнул: в фармацевтической индустрии по меньшей мере прослеживается тенденция к сокращению числа опытов, ее причины как экономические, связанные с высокой стоимостью экспериментирования на животных, так и имиджевые, так как эта отрасль ставит пятно на репутации. В сфере высшего образования имеет место все большее противодействие со стороны студентов, которые настаивают на отмене вивисекции в учебном процессе.
Рассуждения профессионалов о необходимости и значении вивисекции было бы сравнимо с мнением мясников о вегетарианстве или с мнением производителей ядерного оружия о том, какое значение имеет атомная энергия. Но мы не можем ожидать, что именно те, кто в наибольшей степени связан с системой экспериментирования на животных, критически отнесся бы к ней! Впрочем, высокопоставленные представители нашей системы здравоохранения все больше смотрят на мотивацию, скрывающуюся за возвышенными доводами вивисекторов. Так, руководитель немецкой федеральной службы здравоохранения профессор Шарманн писал следующее: “Наука вновь и вновь подчеркивает, что опыты на животных необходимы для поддержания здоровья и жизни. Критический анализ исследовательских проектов показывает, что опыты на животных большей частью производятся из чисто коммерческих соображений или личного тщеславия» (Tierärztliche Umschau, 36: 819-824, 1981).
Каждый, кто задействован в нашей современной «системе исследований», вынужден постоянно иметь дело с огромным потоком научных публикаций, которые прежде всего обусловлены требованием «Публикуйся или погибай». Я не знаю количество работ на медицинскую тематику, но в сообщении New York Times за 16 февраля 1988 года указывается, что в год выходит около 1 миллиона работ в 40000 естественнонаучных журналах. Это требование вновь и вновь находить новые темы и быстро печатать результаты их исследования, чтобы получить исследовательский грант, приводит к странной ситуации: только в редких случаях можно проконтролировать изначальные результаты, а при целенаправленном поиске обнаруживается все больше научного обмана и постановок (W.W. Stewart, N.Feder, Nature 325, 207-214, 1987). Во многих случаях можно только посмеяться над бессмысленной растратой времени и денег, но в работах, связанных с вивисекцией, речь всегда идет о чувствительных животных, то есть, о жизни, которую приносят в жертву бессердечной науке из-за алчности.
Для многих обладателей медицинских должностей вивисекционная система представляет собой прежде всего возможность обеспечить работу молодым кадрам и источник неисчерпаемых публикаций. Кстати говоря, профессионалы тоже критикуют подобные труды за их крайне низкий научный уровень, потомки что их научная значимость минимальна. Но нам вообще не надо быть специалистами для развенчания мифа, что только профессионалы могут оценить значение экспериментов на животных: вивисекции с помощью миллионов замеченных и убитых животных не смогла достичь прорыва в лечении сегодняшних массовых болезней.

Миф 10. Отмена опытов на животных невозможна

Этот миф, который вновь и вновь высказывается сторонниками вивисекции, принадлежит к главным столпам экспериментальной системы. Утверждение, что опыты на животных можно в лучшем случае «немного сократить», но не отменить полностью, парализует нас, ведёт к бесконечным бессмысленным дискуссиям о масштабах и виде знаменитых и незаменимых опытов и является одной из причин разрозненности антививисекционистов.
Излишних и заменяемых опытов на животных нет. Вся система экспериментирования на животных в принципе излишня, подлежит упразднению и замене!
Философия трёх R, то есть, идея, что вивисекция может стать приемлемой посредством сокращения числа животных (reduce), совершенствования болезненных условий (refine) и все большая замена животных альтернативами (replace), была создана экспериментаторами и призвана сохранить вивисекционную систему. Но жестокое обращение лишь косвенно связано с числом жертв. Вред вивисекции людям не зависит от того, получало ли животное наркоз или нет, отрицательное действие того, что происходит лечение только симптомов наших болезней, не уменьшается в результате разработки лекарства не на животном, а с помощью какого-то альтернативного метода.
При ответе на вопрос об отмене вивисекции нам надо ориентироваться на преодоление других исторических заблуждений и ошибок. Как сегодня ясно, что охота на ведьм, безжалостная эксплуатация рабов, разделение рас на привилегированные белые группы и обделяемые черные группы в форме апартеида или притеснение этнических меньшинств являются преступлениями в своей сути, и их можно ликвидировать не через сокращение количества жертв или постепенные шаги, а только через коренные изменения, связанные со всеобщим изменением взглядом – так же вивисекцию сегодня тоже следует отклонять как вредный и неприемлемый путь в целом.
Отмены опытов на животных едва ли можно добиться с помощью регламентов, комиссий и законодательных ограничений – это возможно лишь через фундаментальное изменение сознания, ведущее к наложению табу на вивисекцию. Как показало обновление закона в ФРГ в 1987 году, законодательные органы под давлением университетов и фармацевтической индустрии ограничиваются изменениями «для галочки», при этом суть проблемы совершенно не затрагивается. Законодательная отмена опытов на животных невозможна до тех пор, пока миф о необходимости опытов на животных не развенчан, пока не показано, что это ничего не стоящая сказка.
Чтобы создалось предпосылки для законодательного запрета вивисекции, мы должны совместно с экологическими организациями положить конец убеждениям, что природу и в особенности животных можно как угодно эксплуатировать, что мышей и крыс можно использовать не по назначению, в качестве одноразового размножаемого измерительного инструмента, и что мы можем устранить с помощью химикатов, полученных через экспериментирование на животных, нарушения, которые были вызваны совершенно самоубийственным образом жизни.
Опыты на животных будут отменены только тогда, когда мы будем убеждены сами и сможем убедить других, что их упразднение - это не утопические мечты, что оно возможно здесь и сразу. Отказ от них будет иметь только положительные следствия. Поэтому нам надо вновь и вновь подчёркивать, что мы не отказываемся от медицины, что мы хотим открыть путь для целостной медицины, которую снова можно будет по праву называть целебным искусством.
С тех пор, как существует вивисекция, существуют и антививисекционистские организации. Хотя сто лет назад количество опытов на животных, по сравнению с днем сегодняшним, было ничтожно, и против них выступали известные личности, от Виктора Гюго до Альберта Швейцера, антививисекционистское движение оказывали лишь малое влияние. Но сейчас шансы на то, что наша цель – отмена вивисекции – будет достигнута, выше, чем когда-либо. Антививисекционистское движение все в большей степени рассматривается как часть экологического движения – оно занимается тем безмерным вредом, исходящим от самих людей-титанов. Противники экспериментов стоят по одну сторону с другими организациями, которые критически анализируют проблемы генной инженерии, звероводства, вырубки лесов, ядерной энергетики, разрушения окружающей среды, выступают против безграничной эксплуатации природы и рассматривают нашу экологическую систему как очень чувствительную и переплетенную сеть.
В этой связи огромное значение имеет то, что мотивация противников опытов на животных все больше меняется. Если раньше в центре внимания находилось животное и жестокое обращение с ним, то сегодня на передний план все больше выходит идея о том, что через жестокость к животным человек вредит сам себе.
Подобно тому, как промышленное животноводство прежде всего представляет собой узаконенную пытку для животных плюс ведет к росту болезней, связанных с питанием, подобно тому, как генная инженерия в сельском хозяйстве способствует невероятной жестокости к животным, плюс представляют колоссальную угрозу для экологического баланса а, следовательно и для существования человечества, подобно тому, как всякое ядерное оружие прежде всего подвергает опасности окружающую среду плюс в форме максимально опасных возможных аварий делают стартовый выстрел, знаменующий конец света – так же сегодня начинается постепенное понимание того, что опыты на животных означают не только безмерные страдания для жертв, но и неизбежные последствия для человека.
Возможна ли отмена опытов на животных? Я в это не просто верю, я знаю это! Либо человек сможет обрести новое понимание многочисленных взаимосвязей и единений в природе и добровольно отказаться от таких ящиков Пандоры как вивисекция, генная инженерия, ядерные технологии, либо природа окончательно и бесповоротно уничтожит человека с его опытами на животных. У нас еще есть выбор. У нас есть еще возможность ради наших собственных интересов прекратить безудержную эксплуатацию нашей планеты со всеми ее живыми существами и вивисекцию.
Вывод: Опыты на животных представляют собой не только жестокий и, следовательно, неэтичный, но также и ненаучный метод, и ради интересов как человека, так и животных их следует отменить как можно скорее и заменить эффективными научными методами.

Продолжение

Вернуться к началу страницы

Мифы об опытах. Бернард Рамбек

© Bernhard Rambeck, Mythos Tierversuch. Eine wissenschaftskritische Untersuchung 6., erweitete Auflage

© Перевод на русский язык: Анна Кюрегян, Центр защиты прав животных «ВИТА», 2018

Постоянная ссылка: http://www.vita.org.ru/library/philosophy/mify-ob-opytah.htm

Материалы по теме:

Статья "Мифы об опытах на животных". Бернхард Рамбек, доктор естествознания

Бессердечная наука, Герберт Штиллер

Эксперименты на животных и альтернативы

Человек это женщина это собака это крыса

Убийство невинных. Ганс Рюш. Знаменитая книга швейцарского историка медицины на русском языке

Большой медицинский обман. Ганс Рюш

Тысяча врачей мира против экспериментов на животных. Ганс Рюш

"Эксперименты на животных и экспериментаторы" (Вивисекция и вивисекторы). Герберт Штиллер, Маргот Штиллер

"Смертельные опыты. Эксперименты на животных и на людях". Герберт Штиллер, Маргот Штиллер, Илья Вайс

ВИДЕО:

Подопытная парадигма

Гуманное образование в странах СНГ

Абсурд. Опыты на животных. Мультфильм организации "Врачи против опытов на животных", Германия

Комментарии

Наверх